Сибирская Вандея - Георгий Лосьев

Выслушав, Губин иронически поклонился:

– Спасибо, ваши благородия! Утешили. Ладно, будем гуторить дале… – и предоставил слово штабс-капитану Некрасову.

Начальник штаба, постукивая толстым синим карандашом по карте-трехверстке, начал:

– Для меня ясно, господа: красные готовят одновременный фронтальный удар в двух направлениях – от станции Чик выступит регулярная кавалерия, чтобы теснить наших из всех занятых нами сел сюда, к Колывани. А с реки высадят десант… Ситуация серьезная – «клещи».

– Ну и что же вы предлагаете? – спросил «главком» Комиссаров.

– Мое скромное мнение: войти в секретный контакт с командирами красных. Там много офицеров. Может быть, удастся саботировать наступление.

Комиссаров поморщился:

– Романтика, господа! Одинцов, Остроумов, Власов продались красным еще в семнадцатом. С ними не сговориться. Знаю. Уже имел честь весной разговаривать. Еле ноги унес! Помните, Слепцов? Прапорщик Слепцов со мной был…

Пьяный Слепцов рыгнул, помотал головой.

– Б-был… Я везде б-был… С-свиньи… Все – с-сви-ньи! – Внезапно ударил себя в грудь и взревел: – Я р-русский офицер!.. Н-не позволю!..

– Молчать, прапорщик! – прикрикнул Некрасов.

Слепцов всхлипнул, замолк.

– Продолжайте, капитан.

– Положение аховое, – сказал Некрасов. – Мобилизация провалена, оружия мало, а то, что есть, – дерьмо. Пулеметы без лент! Единственное боеспособное подразделение есаула Самсонова собирается уходить. Сам есаул, как видите, даже не соизволил прийти на наш военный совет…

Слепцов опять вскочил со стула, завопил истерично:

– К ч-чертовой м-матери!!! Трусы! П-принять бой наличными силами!.. Не желаю!.. Не хочу жить при коммунистах! Погибнем со славой!..

Но тут выступил Базыльников. Сказал сердито:

– Дурость одна! О деле беседовать надо. Помирать допрежь времени я не согласный. Сказывай, господин Комиссаров, что делать… По-доброму, по-хорошему…

Комиссаров неловко откашлялся:

– Видите ли, господа… Это печально, конечно, но капитан Некрасов прав. Единственный выход – не принимая генерального боя, выйти из игры.

– Этта как же понимать? – недоуменно спросил Губин.

– Не обижайтесь, Михаил Дементьевич, выслушайте. Я кадровый офицер. Академию окончил, три войны пережил и привык мыслить реальными категориями. Мы не в состоянии выдержать натиск регулярной части. Лишних здесь нет, и я буду говорить совершенно откровенно: надо уходить. У-хо-дить, господа! Другого выхода нет. Конкретно: снять оборону пристани, свести все распыленные подразделения в общий кулак и создать заслон от конницы, которая больше всего опасна. Двойную, тройную линию обороны. На известной вам барже есть большой запас колючей проволоки, практика показывает, что перед проволочными заграждениями конница бессильна. Вот так: оборона со стороны Чика…

Прапорщик Слепцов поднял отяжелевшую голову:

– П-понимаю… Людей на пушечное мясо, а самим – т-тягу?…

– Война не признает сентиментов, – продолжал Комиссаров, – и на любой войне действует незыблемый принцип: за счет определенных жертв создать возможность перегруппировок, отступлений, сохранения главного войскового костяка. Чувствительным прапорщикам это может не нравиться, но генералы всегда действовали, действуют и впредь будут действовать только так. Это – закон войны. Дальше, господа: надо немедленно составить тот самый костяк, который необходим для будущего, который надо сохранить. Гвардия никогда не используется без крайней необходимости. Наша гвардия – добровольческий элемент. Ее нужно сохранить, сохранить всех хорошо вооруженных, проверенных, и так далее…

– Ну-ну, обсказывай, какое такое – «далее»? – прохрипел Губин, не сводя глаз с Комиссарова.

– А вот такое, Михаил Дементьевич. Когда завяжется бой на западных подступах к селу, в качестве резерва бросить туда пристанский и Оешинский отряды, создав небольшую засаду из отборных людей, а основным силам дождаться высадки десанта красных с пароходов. Десантники ринутся в наступление на западную линию обороны с тыла. Красные сейчас настолько взбешены, что бросят в бой всех и все. А нам остается небольшая операция: захватить пароходы, орудие и уходить по реке на север. До лучших времен.

– Так! А ежели – не выйдет? Тогда как, ваше благородие?

– Тогда… – подполковник поднял синий штабной карандаш, описал на карте, вокруг Колывани, окружность и перечеркнул ее косым крестом: – Тогда так, Михаил Дементьевич! – В заключение «главком» еще раз повторил: – Мы не сможем сдержать натиск красных. Надо уметь смотреть правде в лицо. Я старый кадровик и верю только в реальные категории, а не в патетику!

Наступило неловкое молчание. Офицеры сидели потупясь.

Губин загремел стулом, поднялся, сжал кулаки.

– Этта что ж?! Крестьянскую революцию предать хочете? В мужицкую силу не верите, господин «народный»?! Кашку варили, деток кормили, а теперича – крест на гумажке и хвост трубой? Ну н-нет!

И, приблизясь вплотную к Комиссарову, заорал в лицо:

– К едреной матери!.. Смещаю!.. И тебя смещаю, господин штабной начальник!.. На кой ляд вы мне, такие?… Начаров! Ты военный мужик – примай команду! Назначаю главным командующим кавалера гвардейца Начарова!..

Фельдфебель Начаров выпятил грудь с Георгиевским крестом, принял руки по швам.

– Слушаюсь, Михаил Дементьевич!

Офицеры как по команде поднялись и, придерживая шашки, один за другим вышли из кабинета. Губин исступленно кричал вслед:

– Антиллигенция!!! Три войны – и все раком! Кадемия!.. Врешь, барин, чертова категория! Врешь! Устоит мужик! Всюе губернию подыму! Всех на карачках ползать заставлю! Еще придете ко мне, сапоги лизать будете! Устоим!

Базыльников сбоку поддакнул:

– Устоим, Михаил Дементьевич!.. Обязательно!

Губин обернулся.

– А ты чо подъелдыкиваешь?!

Но Базыльников смотрел такими преданными глазами, что приступ ярости у Губина прошел. Михаил Дементьевич тяжело опустился на стул.

– Ушли иуды!.. Ладно. Слушай, Начаров: мобилизацию препоручаю тебе. Возьми полсотни мужиков, которые пришлые, нездешние, цыганят еще, с кнутовьем… Пущай идут по дворам, гонят «сирых», «хворых» да «немощных» окопы рыть! Убивать – не могите, а кнутами, плетьми их, стервецов!.. Хватит чикаться! Баре прежние-то верно делали: мужику ум в башку вгоняли через задницу!.. Однако помни – баб не срамотить. Обьяви: за окопны работы платить буду. Серебром али царским – любыми. Поденщина. Вроде страды…

– Во, во! – вмешался Базыльников. – По-доброму, по-хорошему!

– Ты, пономарь, помолчи! Слушай, кавалер, Слепцова Ваську – приблизь. Хошь и дурной, а в крайности сгодится. Опять же – наш, из мужиков в офицера вышел… Действуй! Вечером на позиции приеду – проверять буду.

После получасовой беседы с Базыльниковым Губин укатил во Вьюны, к доктору Соколову «на консультацию по поводу осложнений сердечной болезни купчихи Аграфены Губиной».

Село Вьюны от Колывани недалеко.

Буря пьяного разгула и здесь плескалась через край.

Вооруженные пьянчуги горланили похабщину, палили в белый свет, хватали зазевавшихся девок и тащили в пригоны. Бабий визг, рык оскотиневших мужиков, пальба…

Тарантас Губина влетел в раскрытые ворота подворья вьюнского главаря мятежников купца Николая Андреевича Потапова.

Потапов сидел за столом, уставленным винами и яствами, сам-два с Настасьей Мальцевой. Угощались.

– Кум! Кум пожаловал! – заорал Потапов. – Христос воскресе! Дождались праздничка! Беседывай, Михаил Дементьич! Пей: рябина нежинская, завода господина Шустова! Все берег для такого дня… Пей, пей!.. Ты, поди, и скус стоящего питья забыл? Все жмотишься на мильонах? А я бабу свою прогнал… Настёнка, спляши, лахудра! Душа требоваит!

– Блажи боле, к столу, пьяный черт! – строго отозвалась Настасья, но сама пригласила Губина: – Милости просим, Михаил Дементьич.

Губин от выпивки отказался.

– Не время баловаться, голубки, не время… Дело наше – дрянь!..

Потапов сказал вдруг трезво и спокойно:

– Сам знаю, что – дрянь. Оттого и пью.

И опять заорал по-пьяному:

И-ех, пить будем, и гулять будем,А смерть придет – помирать будем!..

Уронил голову на стол и тяжко, навзрыд, заплакал… Настасья Мальцева поднялась из-за стола, брезгливо глянула на пьяного и ушла.

Губин потоптался.

– Наелся, сволота!.. Эй, кто тут есть?

На крик никто не отозвался – дом был пуст.

«Почище нашего, – подумал Михаил Дементьевич, – все вдрызг!»

Он вышел на крыльцо и крикнул в открытые ворота своему кучеру, цыгану, отбившемуся от табора:

– Ромка, подавай!..

Новый главный врач вьюнской больницы за час до приезда Губина закончил обход больных и вызвал к себе завхоза Гришина.

– Получили в Колывани медикаменты? Нет? Так и знал. Некогда. Надо воевать с большевиками?!. Оказывается, вы – член повстанческого штаба?