Запрещённая планета - В. Стюарт

— Конечно, — ответил я, — но с гораздо большей предосторожностью. — Я повернулся к Адамсу. — Теперь у вас есть ответ на вопрос, каким образом мой разум мог усвоить…

Я не закончил, так как заметил, что он не слушает меня. Адамс смотрел в противоположную сторону, на один из огромных столбов центрального измерителя.

Он указал на него и спросил:

— Что это за измерительный механизм? По-моему, он все время включен с тех пор, как мы находимся здесь. Но он был гораздо активнее, когда вы включали шлем.

Я был поражен остротой его наблюдательности. Большинству непосвященных этот столб показался бы лишь архитектурной деталью.

— Впервые, командор, — сказал я, — впрочем, это случится еще не раз — я не могу дать исчерпывающего ответа на ваш вопрос. — Я перешел туда, откуда заинтересовавший их объект был лучше виден. Они последовали за мной.

— Разумеется, я знаю, что это действительно измерительный прибор. Кроме того, мне известно, что он регистрирует присутствие на этой планете разумной жизни. Его активность стала выше на много единиц после того, как вы и ваши товарищи прибыли сюда. Но почему использование шлема регистрируется дополнительно, мне не известно, хотя мои исследования неизбежно и, видимо, очень скоро помогут найти ответ и на этот вопрос.

Они внимательно разглядывали прибор. Остроу высказал какое-то предположение о возможной градуировке его шкалы, и снова Адамс удивил меня.

— Конечно, — сказал он, обращаясь к Остроу, — деления шкалы, как мне кажется, градуированы в десятичных долях. Причем каждый блок регистрирует мощность в десять раз большую, чем предыдущий. — Он взглянул на меня: — Верно?

— Совершенно верно, — ответил я.

— А каковы единицы измерения, доктор Морбиус? — спросил Остроу.

— Почему бы нам не назвать их амперами, майор? — сказал я.

— Или вольтами, — улыбнулся он.

— Подождите, — сказал Адамс. Он не шутил. Оторвав взгляд от прибора, он посмотрел на меня.

— Это очень большой измеритель с очень малой градуировкой. Полная его мощность должна… — Он нахмурился. — Должна приближаться к бесконечности.

Его взгляд углубился, когда он пытался заглянуть в лицо невероятному.

— Не могу судить, я не ученый. Тем более не математик, — заговорил Остроу. — Но мне бы хотелось знать… — На мгновение он умолк, а потом задал тот вопрос, которого я одновременно и ждал, и боялся, не знаю, чего больше.

— А каков, доктор Морбиус, источник всей этой невероятной энергии?

Меня опять вынуждали говорить. И показывать. Как ни странно, но теперь мне даже хотелось этого, потому что я заранее предвкушал удовольствие, которое испытаю, наблюдая их реакцию.

— Хорошо, я покажу вам, — сказал я.

Должно быть, они прочли на моем лице, что находятся у порога еще одного удивительного открытия, потому что не проронили ни слова, а только последовали за мной с готовностью, ожидающие и настороженные.

Я провел их через всю лабораторию к другой двери во внутренней части скалы, мановением руки разомкнул цепь лучевого замка, и дверь бесшумно ушла в скалу, открыв висящую в воздухе, словно ожидающую нас кабину. Я поднял ее прозрачный верх, отступил в сторону и пригласил своих спутников занять места. Они медлили. Адамс вышел вперед и стал осматривать наклонный трубообразный туннель, освещенный пунктиром огней, уходящих в бесконечность.

Первым в кабину вошел Остроу. Я указал ему на крайнее сиденье. Сам я занял среднее место лицом к рычагам управления. Через некоторое время Адамс сел справа от меня. Я нажал рычаг, и прозрачный верх кабины опустился над нашими головами.

— Скорость будет очень высокой, джентльмены, — оказал я. — Но вызванные ею неприятные ощущения окажутся непродолжительными.

Мне было нелегко сохранить свой обычный, деловой сухой тон. Но, взглянув на их лица я убедился, что достиг желаемого результата. Тогда я повернул рычаг.

В то же мгновение возникло такое впечатление, будто кто-то огромный невидимой рукой с силой вдавил нас в спинки сидений. Но потом наступило облегчение и мы почувствовали спокойное, мягкое, жужжащее покачивание, вызванное стремительным движением кабины…

Они не говорили ни слова, но я видел, что они — особенно Адамс — внимательно вглядываются в туннель. Разумеется, ничего, кроме расплывшихся пятен света, им не было видно, но я знал, что они бессознательно пытаются подсчитать время, скорость, расстояние…

Я начал тормозить. Жужжание стало тише. Скорость спала настолько, что огни уже не сливались в одну расплывшуюся светлую линию, а мелькали на расстоянии друг от друга. Гладкая поверхность скалы блестела в их лучах матово и неясно…

Кабина вышла из туннеля и остановилась у края ствола первой шахты. Я откинул прозрачный верх.

Наблюдая за ними, я видел, как их глаза, будто подернутые пеленой от шока, вызванного всем увиденным, постепенно прояснялись. Но прояснялись только для того, чтобы снова застыть в необычайном, всепоглощающем изумлении.

Ствол первой шахты просматривался сверху донизу. За ним был виден второй с повисшим над его бездной небольшим мостом. Дальше виднелись жерла других шахт. И всюду — вверху и внизу этих бездонных пропастей — глаз не встречал ничего, кроме неисчислимого, безобразного и одновременно прекрасного повторения одинаковых сегментов, заключенных в блестящие металлические футляры, — один к одному и друг над другом — где каждый сегмент с его ярко светящимся переключателем струится в бесконечном световом рисунке, беспрерывно изменяющемся и всегда одном и том же…

Чтобы открыть дверь кабины, я должен был протянуть руку возле лица Адамса. Он вздрогнул, будто его разбудили после долгого сна, и первым вышел на площадку, возле которой остановилась кабина подвесной монорельсовой дороги. Я последовал за ним. Остроу вышел последним.

Никто из нас все еще не решался нарушить молчание. Я провел их на мостик. Они застыли там, крепко вцепившись в перила, напрягая зрение и принуждая свое сознание поверить тому, что видели глаза. Адамс взглянул вниз и содрогнулся, на мгновение зажмурившись. Остроу пробормотал что-то невнятное…

— Вы смотрите на двадцать миль вниз, командор, — сказал я. Голос мой отозвался каким-то необычайным, сверхъестественным эхом. Я поднял руку вверх.

— Мы находимся в двадцати милях от поверхности. — Я протянул руку вперед. — Туда тоже двадцать миль… Мы стоим у крайнего ствола шахты. Здесь четыреста таких стволов, во всем идентичных этому.

— Нет, это… Это немыслимо! — заговорил Остроу. — Механизм размером в двадцатимильный куб!