Освоение времени - Виктор Васильевич Ананишнов

Виктор Ананишнов

ХОДОКИ ВО ВРЕМЕНИ

Настоящее — тень прошлого,

будущее — рассеянный свет настоящего.

Человек — это странник с рожденья,

он родится на судне,

под которым волнуется время…

Мэтью Арнольд

Книга первая

ОСВОЕНИЕ ВРЕМЕНИ

Санкт-Петербург

Красный Бор — 2006

Часть первая

УЧЕНИК И УЧИТЕЛИ

Ученичество в жизни, что бы там

не утверждали, — занятие всё-таки нудное,

а описание его — тем более…

Автор

Странные визитёры

— Ваммм! — услышал он и в то же самое мгновение десяток мягких, но сильных рук схватили его, смяли, скатали в небольшой тугой шар и бесцеремонно катнули в неизвестность.

Шар (он — Иван Толкачёв) упруго подпрыгнул на выступе, перевалил его и, глухо стукая, как в пересохшее дерево, покатился по невидимым жестким и холодным ступеням куда-то вниз, в темноту.

Шар катился и прыгал без задержек, а Иван, хотя и чувствовал и знал, что он — это шар, но как будто бы в то же самое время висел где-то над ним и рядом, слышал стук, ощущал движение извне и старался разглядеть его в темноте.

Через некоторое время, подпрыгнув в последний раз, шар остановился. Неведомая сила навалилась, стиснула Ивана в малом объеме шара. Раздался короткий звук лопнувшей струны и…

Иван проснулся.

В тишине торопливо и чётко, с под звоном тикали часы. Что-то передвигали, или ему это показалось, этажом выше. За окном шмелем прожужжала машина. И наступила тишина.

Не открывая глаз, Иван потянулся и подумал, что всё было сон и чепуха. Та, которая тайком прокрадывается в наш мозг, когда мы спим, и творит там такое, что и, бодрствуя, не придумаешь…

Чепуха! Но совсем недавно у него по спине бегали мурашки, и рывками работало сердце.

Иван притаился, ожидая нового чуда, которым так богат утренний сон, но спать уже не хотелось. Счастливо вспомнил: сегодня выходной. Вот сейчас он встанет, спокойно умоется, тщательно побреется… Нет, бриться не будет. Со щетиной можно походить денёк. Зато, не спеша, просмотрит газету, позавтракает и на весь день укатит за город. Ну, например, в Рощино или, ещё лучше, в Павловск.

— М-м…

Вдруг вспыхнул яркий свет, ударил по глазам сквозь веки и заставил Ивана крепче зажмуриться.

— Что такое!? — всполошился он.

Открыл глаза и приподнялся на локте.

Он лежал на широком ложе, устланном нежным ворсистым покрывалом. Его же давно обжитая полуторная кровать с матрасом и простынями куда-то исчезла. Стены его тесноватой комнаты округлились и раздвинулись вширь, потолок — в высоту. Ослепительный свет падал не из окон, а от белой тарелки купола. У противоположного от Ивана полукруга стены что-то горело. Ароматный дымок, лениво и прихотливо извиваясь, пепельно-голубой струйкой тянулся вверх, под купол, а там растворялся на светлом фоне.

Тепло и нега царили в этом помещении.

Неужели он и вправду заснул и ему сниться чудный сон? Однако прочувствовать и по-настоящему отдать должное окружающей красоте и уюту Ивану толком не удалось, потому что рядом с его новым просторным ложем на причудливых пуфах восседали не менее занятные люди.

Они смотрелись уж слишком реально, чтобы можно было усомниться в яви.

Перед ним было двое мужчин.

Ивану понадобилось несколько мгновений, чтобы тренированным взглядом их оценить и выделить детали этих незнакомцев — внешний вид, позы, лица. И… успокоиться. От них не исходило угрозы. Напротив, веяло умиротворённым ожиданием, когда он проснётся.

Ближе к нему сидел худощавый блондин с высоким морщинистым лбом над серо-голубыми глазами в опушке длинных ресниц. Его тонкие веснушчатые руки свободно лежали на острых коленях. Чёрный костюм, пиджак расстёгнут, снежно-белая рубашка, широкий, в горошек, галстук. Лицо умное, спокойное, в глазах затаилась сверкающая слезинка.

Иван где-то его уже видел, и совсем недавно. Начал было лихорадочно вспоминать, где именно и когда, и тут же, осознав всю никчёмность этого занятия, перевёл взгляд на второго незнакомца.

Тот жадно рассматривал его.

Смуглое цыганистое лицо быстро менялось и выражало то радость, то испуг, то сомнение, то растерянность. Казалось, внутри у него всё клокочет от нетерпения, и он не знает, чем всё-таки выплеснуться наружу. В одежде его, на взгляд Ивана, — небрежение и безвкусица. Просторная, пёстрая до ряби в глазах рубаха заправлена под широкий грубый пояс тёмной кожи. За расстёгнутым, замусоленным от долгой носки воротником видна мускулистая шея и часть волосатой груди. Сапоги с невероятно высокими каблуками и сверкающими голенищами, гармошкой сидят на сильных ногах, обтянутых цирковыми ярко-красными трико.

— Это и есть КЕРГИШЕТ? — спросил он блондина, глядя в упор на Ивана сумасшедшими глазами, в которых, казалось, не было зрачков.

Сказал он это по-русски, хотя на слух в его произношении чувствовалась чуть заметная неправильность. Так говорят в Прибалтике.

— Он, он. Не сомневайся, дорогой. Это ты скоро почувствуешь, — вкрадчиво отозвался блондин и мягко улыбнулся.

Говорил он без акцента.

— Поздравляю!.. А он знает об этом?

Блондин пожал узкими плечами, дёрнул белесыми бровями. Погладил колени ладонями.

— Откуда?

— Невероятно! — цыганоподобный по-кошачьи прищурил глаза и с чувством чмокнул полными губами. Ещё раз со вкусом пожевал слово: — Невероятно!

— Почему же? Мы же ждали… Он, кстати, наконец-то проснулся…

«Однако, — подумал Иван, — что-то они поздно заметили моё пробуждение. Комедию разыгрывают?»

— Проснулся! — с вызовом подтвердил он и сбросил с ложа ноги.

Небрежно повёл литыми плечами. Обеспечил, так сказать, показ своей фигуры, дабы видели, с кем имеют дело: если надо, то постоять он за себя может. Не на того нарвались.

Второй незнакомец зажмурился и съёжился от его голоса и движений, как будто ожидал неминуемых грома и молнии. Или удара по голове. Напарник тронул его за крутое плечо.

— Привыкай, дорогой, — ободрил он его и, убрав улыбку, обратился к Ивану: — Я Вам сейчас всё объясню. Познакомимся. Его зовут Севильяк. Точнее, дон Севильяк. Меня — Симон. А… о вас мы знаем всё.

Чёрта с два, не поверил его словам Иван с непонятным для себя злорадством. Уж что он знает о себе сам, того никто больше знать не может. Тем более, эти, незнакомые ему, люди.

Дон Севильяк при упоминании имён открыл один глаз, необычайно выпуклый и круглый, пошарил им вокруг себя, словно удивляясь своей целости и сохранности. А в округе, к его изумлению, ничего