Секрет покойника - Том Харпер

А ты кто? — как будто спросил в ответ череп.

— Майкл говорил вам, где он нашел этот скелет?

— Сказал, что к северу отсюда, почти на самой границе с Сербией. Бандитский край. Я не стал спрашивать, с какой стати ему вздумалось поиграть там в Индиану Джонса. Подозреваю, что здесь не обошлось без высокого покровительства, потому что он приехал на «Лендкрузере» армии США. Какой-то американский солдат помог занести останки ко мне в морг.

— Как его звали?

— Он расписался в бумагах. Майкл заставил его подписать документы и добавил, что будет лучше, если его имя не будет нигде официально фигурировать.

Левин перебрал документы из папки.

— Вот, нашел. Рядовой — специалист армии США Энтони Санчес.

— Вы знаете, где его можно найти?

— Насколько мне известно, все американцы базируются под Феризаем, в Кэмп-Бондстил. — Он мгновенно понял ход ее мыслей. — У вас есть желтый значок?

Желтый значок — это пропуск на базы сил KFOR. Их выдавали лишь персоналу НАТО, но Майкл каким-то образом его себе раздобыл. Он частенько заезжал на базы, где отоваривался в военных магазинах безакцизными сигаретами и алкоголем. Этично ли подобное для сотрудника таможни? — спрашивала она его. Майкл лишь улыбался в ответ.

— Вы рассказывали об этом полиции? После того, как Майкла убили?

— Я показывал им эти останки, на тот случай, если это чем-то поможет расследованию. Как только я назвал им возраст скелета, как они тотчас утратили всякий интерес. И посоветовали мне отправить его к неопознанным трупам. Я не стал ничего говорить им о Санчесе. Побоялся, как бы у парня не возникли неприятности.

От больничного запаха, тем более в закрытом подвале, у Эбби начала кружиться голова. Ей отчаянно захотелось выйти на воздух.

— Спасибо за все, доктор Левин. Надеюсь, что не навлеку на вас неприятностей.

— Можете не волноваться. Главное, чтобы вам не попасть ко мне на стол. Особенно если учесть те вопросы, которые задавали полицейские, когда пришли сюда…

— Что вы хотите этим сказать?

— Не думаю, что вам будет приятно узнать ответы.

— Мне это нужно.

— Я знаю. — Левин вернул папку в шкаф и закрыл его на ключ. — У вас особый взгляд. Мне слишком часто приходится его видеть.

— Какой?

— Взгляд человека, гоняющегося за призраками.

Левин двумя руками затолкал лоток с костями обратно в стальную ячейку и захлопнул дверцу.

Глава 20

Константинополь, апрель 337 года

Я возвращаюсь домой. Там меня уже ждет записка.

Приходи сегодня вечером во дворец на обед.

Непонятно, что это — приглашение или приказ. Впрочем, отказываться я не намерен. Мои рабы потратили полдня на то, чтобы отыскать в чулане тогу, долго лежавшую без дела, а затем усердно начистить ее мелом, убирая пятна. После чего мы еще битый час, сыпля проклятиями, вспоминаем, как нужно собирать ее в складки, чтобы она сидела так, как следует.

Мой управляющий шепчет мне, что я выгляжу прекрасно — ну прямо как в старые добрые времена. В его голосе слышится задумчивость. Зал девятнадцати лож — это часть дворцового комплекса в тени ипподрома. Вход в него охраняет гигантская статуя императора Константина с тремя сыновьями: кажется, будто они зоркими очами обозревают весь зал. В нише на противоположном его конце Константин и его сводная сестра Констанциана возлежат на обеденном ложе, словно пара египетских богов. От них по обеим сторонам зала, напоминая два прямых отрезка беговой дистанции на ипподроме, двумя рядами тянутся восемнадцать лож.

Именно здесь и решается судьба забегов. Чем ближе вы к императорской чете, тем выше ваши шансы на победу. Константин никогда не был любителем давать обеды, потому что не любил рангов. Сентименталист в нем не мог смотреть на то, как кто-то из гостей расстроен тем, что ему досталась ложа у входа. Прагматик, он знал цену неопределенности. Когда не знаешь, кто друг, а кто враг, поневоле начинаешь действовать осмотрительно.

Я занимаю отведенное мне место — вторая ложа с конца левой стороны зала. Мои соседи по ложе — тощий чиновник канцелярии (он набрасывается на угощения с такой жадностью, будто не ел целую неделю), сенатор из Вифинии и торговец, который может вести разговор только о мерах зерна. Я в пол-уха слушаю, как он беспрестанно трещит о запустении Египта, о том, будет ли в этом году разлив Нила или нет, а сам тем временем рассматриваю гостей. Среди них Евсевий, он расположился ближе к верхней части зала и о чем-то увлеченно беседует с Флавием Урсом. Интересно, и о чем только могут разговаривать между собой епископ и воин?

— Начиная с прошлого месяца цена уже подскочила на пять денариев. — С этими словами торговец впивается зубами в жаренную на вертеле куропатку. По подбородку стекает жир вперемешку с кровью. — Странно, вы не находите? Обычно весной цены на зерно падают — моря вскрываются, и начинают прибывать корабли, — торговец усмехается, как будто разрешить эту загадку по силам одному лишь Дедалу. — Авгуры и шарлатаны читают будущее по внутренностям мертвых животных и полету птиц. Я же читаю его по ценам на пшеницу.

Я стараюсь ему подыграть — что еще мне остается?

— И что же ты видишь?

— А разве непонятно? — он смотрит на меня, как на неразумное дитя. — Смуту.

Наконец пир окончен. Рабы убирают кубки, тарелки и блюда. Гости встают. Начинается общение. Торговец зерном что-то бормочет и торопливо шмыгает на другую сторону зала. Мое общество наскучило ему так же, как и мне — его. Расталкивая гостей, я пробираюсь в центр зала, в надежде, что Константин заметит меня, но, увы, толпа плотно обступает меня со всех сторон. Вместо этого я подхожу к какому-то кружку, в котором идет оживленная беседа. Стоило мне встать рядом, как разговор тотчас смолкает.

— Гай Валерий Максим. — Это Евсевий, в расшитой золотом тоге, которая если и уступает в пышности чьему-то одеянию, то только императорскому. В том, как он произносит мое последнее имя, мне слышится насмешка. — Ну, так как, ты наконец нашел истину?

— Я жду, чтобы кто-нибудь меня просветил.

— Один из наших братьев во Христе был убит бюстом философа Иерокла, — поясняет Евсевий присутствующим. — Печально знаменитый гонитель сидел как раз позади него. Император поручил Гаю Валерию Максиму найти убийцу.

Те, кто стоит с ним рядом, серьезно кивают. Странное, однако, общество для епископа: префект Константинополя, префект провизий, который надзирает за раздачей хлеба, два полководца, чьи лица куда более знакомы публике, чем их имена, и Флавий Урс, командующий армией. Ничто в его лице не выдает разговора, который мы с ним вели вчера.

Затем Евсевий отходит, чтобы поговорить с парой подошедших к нему сенаторов. Похоже, здесь он знает всех и каждого из гостей. Я провожу еще несколько минут в обществе Урса и генералов — мы обсуждаем подготовку к персидскому походу, его перспективы: сможем ли мы к осени дойти до Ктесифона. Совсем как в старые времена.

И все-таки что-то не так. Эти люди находятся на вершине власти — по идее, уверенность в успехе должна бить в них ключом. Вместо этого они напряжены и уклончивы. Даже говоря со мной, они так и стреляют глазами по всему залу. Поначалу я принимаю это за скуку. Но нет, они не выискивают себе новых собеседников, они наблюдают и подмечают. Кто кого берет за руку. Кто улыбается. Кто хмурится. Кто кивает. Кто шутит, и кто этой шутке смеется.

Самые влиятельные люди империи, они скованы страхом. Император — колосс: если он рухнет, начнется кровопролитие, беспорядочное и страшное.

Толпа редеет. Гости, под тем или иным предлогом, постепенно расходятся. Раньше так никогда не было. Я приближаюсь к передней части зала, но, похоже, Константин уже ушел — один, ни с кем не прощаясь.

Наверно, я сделаю то же самое. Не знаю, зачем Константину понадобилось меня приглашать. Вечер потрачен впустую. Я поворачиваюсь, чтобы уйти. Увы, дорогу мне преграждает евнух. Он ничего не говорит, лишь пальцем манит меня к боковой двери, которая искусно спрятана позади колонны. Я направляюсь к ней, чувствуя на себе два десятка ревнивых глаз.

После дыма, запахов и духоты обеденного зала свежий ночной воздух приятно бодрит. Евнух ведет меня через пустынный двор, в арку и вдоль аркады к какой-то двери. В скобах на стенах пылают факелы. Гвардейцы-схоларии застыли навытяжку. В своих белых одеждах они кажутся мне призраками. Евнух стучит в дверь и, услышав что-то, что не слышно мне, жестом приглашает меня войти.

Разумеется, я ожидаю увидеть Константина. Вместо этого, сидя в плетеном кресле, обернув, словно старуха, одеялом плечи, меня ждет его сестра, Констанциана. Наверно, это что-то вроде ее личных покоев, потому что повсюду разбросана одежда, а в углу валяется пара красных туфель. Над ней склонились две рабыни. Подобно рабочим, счищающим грязь со статуи, они слой за слоем соскребают с ее лица пудру и белила.