Мистерия убийства - Джон Кейз

— Что-нибудь ещё, сэр? — чуть нахмурилась она.

— Нет-нет. Всё в порядке, — поспешил ответить я.

Найдя сравнительно безлюдное место, я постелил полотенце на твёрдый песок и, улёгшись, стал следить, как на берег накатывают и тут же отступают волны. Дети бегали наперегонки с белой пеной, строили песчаные замки и дарили своим мамам найденные ракушки. Кричали чайки, над головой кружили самолёты с развевающимися рекламными транспарантами. Мечтающие о роскошном загаре представительницы прекрасного пола недвижно возлежали на полотенцах, напоминая наслаждающихся теплом морских львов. Девчонки в бикини, повизгивая, входили на цыпочках в воду. А за моей спиной непрерывной чередой со скоростью похоронного кортежа ползли машины.

Солнце нещадно жгло спину, а перед мысленным взором стоял образ Эммы Сандлинг. Моя кожа горела огнём, а закрывая глаза, я слышал в голове какой-то стук. Как будто кто-то непрерывно хлопал дверью. Когда я вернулся к машине, стук прекратился и его место заняла невесёлая мысль: Ничего из этого не выйдет.

Видимо, я с самого начала себя обманывал, предполагая, что это сработает. Я, конечно, мог сблизиться с Эммой Сандлинг и даже стать её другом. Но что произойдёт, когда я перейду к интересующему меня предмету? Как она поведёт себя, если новоиспечённый приятель вдруг заведёт разговор о похищении её сыновей — событии, которое она хотела навсегда похоронить в прошлом?

В машине было так жарко, что на сиденье мне пришлось положить испачканное песком пляжное полотенце. Рулевое колесо обжигало руки. Вернувшись в отель, я открыл записную книжку, чтобы освежить в памяти полученный от Макгафферти распорядок дня Эммы Сандлинг. Затем я записал несколько дополнительных вопросов, которые следовало ей задать. После этого долго пялился в потолок, размышляя о том, как разговорить Эмму Сандлинг.

Наконец я влез в шорты, натянул футболку и отправился бегать по тротуару вдоль дороги А-1-А. Ритмичное движение и жара привели меня в транс, который, как я надеялся, мог вызвать новые, свежие идеи. Я бежал полчаса прочь от отеля и столько же времени обратно. Оказавшись снова в прохладном номере, я принял душ.

Самые разные идеи рождались и тут же умирали. Я думал, что мог бы заставить Эмму говорить, надавив на неё. Она скрывается, и я теперь знаю где. Я могу пригрозить ей разоблачением, и она пойдёт на сделку, чтобы не ломать свою жизнь и не пускаться снова в бега.

Но этот шантаж не тянул даже на план «Б». Пойти на него я не мог. Оставалось одно — целиком отдаться на милость Эммы Сандлинг.

Благодаря Макгафферти я прекрасно знал распорядок дня Эммы Сандлинг. Она закрывала «Пляжный зайчик» в пять и ехала в Ормонд-Бич, чтобы забрать детей из летней Библейской школы. Наскоро перекусив в забегаловке, Эмма везла парней в Орландо к няньке, едва успевая на занятия в колледж, начинавшиеся в семь вечера. Учёба кончалась в половине десятого, и Эмма, забрав близнецов, ехала домой.

Очень длинный день.

Я, конечно, мог бы сразу явиться к ней домой, но мне казалось, что лучше поговорить с Эммой без детей. Тогда она будет чувствовать себя более уверенной. Если бы мне хватило терпения выждать до утра и встретить её у «Пляжного зайчика» ещё до открытия! Но у меня не было на это сил. Если мне удастся найти её машину рядом с колледжем, я подожду Эмму там.

У меня оставалось достаточно времени, чтобы проверить электронную почту. В компьютере оказалось сообщение от Петрич. К письму были приложены полицейские документы, касающиеся монет и бумажного кролика. Я прочитал оба досье, но вся новая для меня информация содержалась лишь в одном абзаце, где эксперт по оригами говорил о найденной в моём доме фигуре:

«Я не могу изучить технику изготовления фигуры, не разрушая образец. Однако в результате визуального осмотра можно предположить, что мы имеем дело с модифицированной версией „кролика Ланга“. Эта фигура средней трудности является производной одного из множества кроликов, созданных известным мастером оригами доктором Джозефом Лангом».

Я попытался смотреть телевизор, но непрерывная реклама, идиотский хохот и краткие сводки новостей сводили меня с ума — действовали на нервы, как скрежет ногтей по грифельной доске. Я вырубил ящик, но стало ещё хуже: я остался один на один с переизбытком адреналина в крови и медленно текущим временем. Тогда я пошёл на пляж, чтобы немного успокоиться под мерный шум прибоя. Однако, расхаживая по песку, я каждые несколько минут поглядывал на часы.

В девять вечера, когда небо с высокими перистыми облаками стало розовым, я катил по бульвару Клайда Морриса. Свернув на скоростную дорогу, я почти сразу же съехал с неё на громадную парковку колледжа. Площадка наполовину опустела, но в то время, когда сюда приехала Эмма, она наверняка была заполнена, поскольку я обнаружил её «субару» на самом краю. В том, что это её машина, сомнений быть не могло. На номерном знаке красовался призыв «Спасём ламантинов!». Тем не менее я сверил цифры номера с теми, что прислала мне Макгафферти. Цифры совпадали.

Часы показывали четверть десятого. Я поставил машину неподалёку от «субару» и немного послушал радио. Однако через несколько минут, снедаемый нетерпением, вылез из автомобиля. Одинокая фигура у машины могла вызвать подозрение, поэтому я двинулся к узкой зелёной полосе, отделяющей парковку от подъездной дороги. Остановившись в камышах под тенью пальм, я под шорох листвы забормотал себе под нос.

Я не сразу понял, что репетирую роль, как делал это, готовясь к выходу в прямой эфир. Я понимал, что это глупо, поскольку гладко сказать то, что я собирался, было невозможно. Однако продолжал подбирать слова и искать варианты:

— Эмма, меня зовут Алекс Каллахан, и со мной произошла такая же трагедия, как и с вами…

— Эмма Сандлинг, мне нужна ваша помощь…

— Эмма…

Стемнело. Зажглись фонари, и в лучах света роилась мошкара. Со стоянки уехали ещё несколько машин, и в нашем секторе их осталось не более десятка.

И вот вдали замаячила фигура, по я почти сразу понял, что это не Эмма. Ко мне приближался подросток в мешковатых штанах и с наушниками на голове. Парень забрался в ржавую «тойоту» и укатил прочь.

Через пять минут я увидел её. Эмма торопливо шагала к своей машине. Я, сообразив, что выступившая из тени фигура способна напугать кого угодно, двинулся к автомобилю. Вначале, чтобы оправдать своё присутствие рядом с машиной, я хотел открыть багажник, но передумал и поднял капот. Похоже, это была ошибка.

Эмма достала ключи и, прежде чем открыть дверцу, бросила в мою сторону усталый взгляд.

Я замер, словно меня разбил паралич.

Она села в машину, опустила стекло и включила зажигание. Двигатель был неважно отрегулирован, делая на холостом ходу слишком много оборотов. К тому времени, когда я, взяв себя в руки, смог двигаться, она уже застёгивала ремень безопасности. Я подошёл к ней и произнёс, подняв руку:

— Простите…

— Извините, но я очень тороплюсь.

— Подождите, — сказал я и тоном профессионального репортёра выпалил: — У нас с вами одна и та же трагедия!

Эта заранее отрепетированная фраза звучала нелепо даже для моего уха. Эмма сдвинула брови с таким видом, словно пыталась в уме перевести слова с плохо знакомого ей иностранного языка.

— Меня зовут Алекс Каллахан… — Теперь я говорил так быстро, что проглатывал слова. — Вы, наверное, видели это в новостях. Моих детей, Кевина и Шона, похитили. Ваша трагедия, Эмма, закончилась, а моя продолжается. Мне нужна ваша помощь. Мне нужен…

Я думаю, что решающую роль сыграло упоминание её имени. Всё, что я говорил до этого, не произвело на неё ровным счётом никакого впечатления. Но прозвучало имя, которым она ныне не пользовалась.

До Эммы вдруг дошло, о чём идёт речь, и в её глазах я увидел ужас. Машина рванулась с места, выбросив из-под задних колёс фонтаны гравия.

Все! Я провалил дело.

Но паники я не испытывал, поскольку она в любом случае не могла от меня скрыться. Однако в этот момент я был не в силах ни двигаться, ни даже дышать. Казалось, меня придавливала к земле сама атмосфера — плотная и тяжёлая. И, когда она вернулась, я стоял на том же месте.

Эмма остановила машину и открыла дверцу. В салоне автомобиля вспыхнул свет, и в этой иллюминации она была мне хорошо видна.

— Простите меня, — сказала она. — Я очень перед вами виновата. В этом деле так много негатива, что я — единственный человек, который мог вас по-настоящему понять и посочувствовать, — делала все, чтобы остаться в стороне…

Конец фразы повис в воздухе, и она некоторое время молчала. Шум на скоростной дороге становился громче. Движение набирало силу.

— А когда я по телевизору увидела… ваших мальчиков… о Боже, — судорожно вздохнула Эмма, — я сразу поняла, что это — он. Я знала это. И я подумала… Знаете, что я подумала?.. — Её голос снова сорвался. Эмма вздохнула и с трудом выдавила: — Я подумала: «Как хорошо, Господи, теперь он к нам не вернётся». — Подавив готовое вырваться рыдание, она прошептала: — Простите меня.