Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода - Иосиф Кантор

– Как могли загореться запасы? – недоумевали люди. – Их же охраняют!

– Огонь вспыхнул сразу с четырех сторон! – стенал какой-то пожилой человек, должно быть тот, что принес весть о пожаре. – Никто не смог ничего сделать!

Некоторые побежали к месту пожара.

– Ты, брат, побудь здесь, – сказал Моисею Аарон. – Зерно просто так не загорится, то злой умысел. Я боюсь, как бы в суматохе и толкотне с тобой не случилось плохого, поэтому не ходи туда. Я пойду, посмотрю, что можно спасти, и сделаю все, что нужно сделать.

– Иди! – ответил Моисей, соглашаясь с доводами брата. Сам он подошел к продолжавшему стенать вестнику и неожиданно узнал в нем того самого еврея из колена Иссахарова по имени Датан, которого он когда-то давно спас от надсмотрщика.

– Датан, ты ли это?! – спросил Моисей, не веря своим глазам. – Разве ты ведаешь припасами?

– Что ты, Моисей! – замахал руками Датан. – Да, я Датан, которого ты спас от побоев и который ежедневно возносит хвалу Господу за это, но кто я такой, чтобы ведать припасами? Я всего лишь чинил покосившуюся повозку – сменил ось да поставил новое колесо вместо треснувшего. Запасами ведает почтенный Мардохей, и он был там сегодня, перед самым пожаром!

– Мардохей был там? – насторожился Моисей. – Зачем?

– Кто я такой, чтобы важный начальник объяснял мне причину своих поступков? – самоуничижение, видимо, было привычкой Датана. – Он пришел, когда я подкладывал под повозку камни, готовясь снимать колесо, а ушел перед самым пожаром, когда я уже закончил и собирал свои инструменты… Мои инструменты! Ох, горе мне, дырявая моя голова! Сотник Каром сказал: «Беги и доложи о случившемся Моисею», вот я и побежал! А свои инструменты забыл, и их уже кто-то украл, так подсказывает мне мое сердце! О-о, я разорен! Где я возьму хороший топор в этой пустыне?! А где я возьму пилу и рубанок?! Горе мне, горе! Впрочем, какой смысл сокрушаться об топоре, если скоро все мы умрем с голоду, потому что наши припасы сгорели! Горе нам, горе нам всем!

Ноги Датана подкосились, он рухнул наземь и стал кататься в пыли, повторяя:

– Горе нам, горе нам всем!

– Подними его, помоги отряхнуться и веди за мной, – сказал Моисей Иеффаю, а сам вошел в шатер, в котором только что проходил совет.

Иеффай передал свое копье Амосии, склонился над стенающим Датаном, поднял его, встряхнул как следует, отчего Датан клацнул зубами и умолк, а потом проводил (точнее – принес) в шатер и бережно опустил на ковер перед Моисеем.

– Раздобудь нам какого-нибудь сладкого питья, – попросил Моисей. – Бедный Датан совсем пал духом, а сладкое улучшает настроение.

Иеффай кивнул и вышел.

– Мое настроение уже ничем не улучшить! – простонал Датан.

– Успокойся! – оборвал его Моисей. – Я прикажу своему помощнику найти тебе инструменты – те, какие у тебя были или похожие на них! Только ты должен мне помочь!

– Жизнь моя да станет подарком для тебя! – завопил Датан, мгновенно переходя от скорби к радости. – Поистине Господь послал тебя мне, Моисей, для того, чтобы я… Чтобы все мы были спасены, вот для чего послал тебя Господь!

Иеффай вернулся с глиняным кувшином в одной руке и двумя глиняными же чашами в другой. Поставил чаши перед Моисеем и Датаном, налил в них питья и посмотрел на Моисея, ожидая дальнейших распоряжений.

– Пусть нам не мешают, – сказал Моисей. – Но если мимо пройдет Элиуд, то пусть зайдет. И Аарона, когда он вернется, пустите ко мне. А остальные пусть ждут.

– Старым друзьям есть о чем поговорить! – важно сказал Датан.

Моисей от изумления едва не свалился с подушки на ковер. «Ну и наглец! – подумал он, глядя на Датана. – Впрочем, он успокоился и освоился в моем обществе, и это к лучшему»

– Расскажи мне, что делал Мардохей сегодня, – попросил Моисей «старого друга». – Он пришел один или с кем-то?

На загорелом дочерна лице Датана последовательно отразились удивление, понимание и готовность услужить.

– Только ничего не придумывай! – поспешно предупредил Моисей. – Говори, как было.

– Конечно, конечно, – забормотал Датан. – Я расскажу все, как было. Почтенный Мардохей пришел один, никто его не сопровождал. Он громко обругал воинов, которые охраняли запасы, за то, что они прячутся в тени под повозкой, а не исполняют свой долг надлежащим образом, рыжий десятник начал оправдываться, говоря, что им и снизу прекрасно все видно… От этого почтенный Мардохей разъярился еще больше и обозвал десятника сыном ослицы и скорпиона, хотя я, например, и представить себе не могу, как скорпион спаривается с ослицей…

Если отбросить все ненужные слова, то получилось вот что – Мардохей пришел, основательно отчитал воинов за небрежность, затем в одиночку ходил между повозками с запасами, проверяя или делая вид, что проверяет, их сохранность, а затем ушел.

– Быстро он уходил или медленно? – уточнил Моисей.

– Почтенный Мардохей легок на ногу, он всегда ходит быстро, – ответил Датан. – Я и спину не успел разогнуть, а он уже был далеко…

Появление Элиуда оказалось как нельзя кстати. Моисей выпроводил Датана, заверив его, что так или иначе без инструментов тот не останется, и рассказал Элиуду то, что удалось узнать.

– Я только что оттуда, – доложил Элиуд. – С утра я подумал, что раз уж Авенир и Савей будут на совете, а начальник над писцами и казначей явно займутся делами, то хорошо будет последить за Нафаном, и все утро ходил кругами вокруг его шатра, до тех пор, пока не убедился, что Нафан сегодня не человек, а всего лишь жалкая тень человека и ни к чему не способен, кроме…

Элиуд поморщился и махнул рукой, давая понять, что остальное неважно, но Моисей спросил:

– Так что же все-таки случилось с Нафаном?

– Он или съел что-то несвежее, или выпил не той воды, которую стоило пить, потому что то и дело выскакивал из шатра и отбегал в сторону и присаживался там. Отбегал недалеко, потому что на то, чтобы бежать далеко, у него сил не было, и сейчас его шатер можно найти с закрытыми глазами, по запаху. Под конец он уже не бежал, а еле-еле шел, шатаясь, и стонал при этом так жалобно, что мне стало его жаль. Лекарь, а не может облегчить свои собственные страдания. Я решил уйти и посмотреть, чем занимается наш казначей, но увидел дым и побежал туда.

– Многое удалось спасти?! – спросил Моисей.

– Почти ничего не удалось, – Элиуд зачем-то посмотрел на свои ладони и отер их о свой кожаный доспех, надетый поверх рубахи. – Почти все сгорело, а что не сгорело, то забросали песком, когда тушили огонь. Сухое дерево повозок горит хорошо, а ведь там было еще и масло. Повозки с припасами ставились одна к другой, ведь чем кучнее они стоят, тем проще их охранять, поэтому огонь распространился быстро…

– Я слышал, что загорелось одновременно с разных сторон? – перебил помощника Моисей.

– Когда я подбежал, уже все горело. Это поджог, – ответил Элиуд, проникнув в суть вопроса. – Сами собой или случайно припасы загореться не могли, потому что костры разводились в отдалении от них и никогда – с наветренной стороны. А днем во время стоянок возле них костров вообще не разводят, потому что едят воины только сменившись с караула, в своем лагере. Это поджог, и я думаю, что знаю, кто виновник…

– Я тоже подозреваю Мардохея, – кивнул Моисей. – Возьми Амосию и сходите за Мардохеем. Я хочу поговорить с ним, прежде чем обвиню его в поджоге.

– Амосию? – удивился Элиуд. – Зачем мне Амосия? Я и сам прекрасно справлюсь! Если Мардохей не захочет идти, то дам ему в ухо, взвалю на плечо и принесу сюда! Амосия пусть занимается своим делом!

– Не надо давать в ухо, – серьезно попросил Моисей, глядя на могучие руки помощника. – А то еще выбьешь из него всю память вместе с разумом. Просто тащи его ко мне, и знаешь что – свяжи-ка ты ему на всякий случай руки, чтобы он не причинил тебе вреда.

Элиуд хмыкнул и многозначительно поиграл бровями, словно интересуясь, какой вред может причинить ему Мардохей.

– Вспомни отравленную стрелу! – нахмурился Моисей, которому не по душе пришлась подобная самонадеянность. – Может, у него есть отравленный кинжал! Одной царапины достаточно для того, чтобы умереть! Будь осторожен!

– Буду! – пообещал Элиуд и ушел.

Он вернулся очень скоро. В шатре еще не успели собраться заново все участники совета – ждали Аарона и старейшин, успокаивавших людей, взволнованных уничтожением запасов еды, которую и без того приходилось экономить.

Вид у вошедшего Элиуда был до крайности взволнованный – лицо раскраснелось, глаза стали больше, крылья носа раздувались, а на скулах так и ходили желваки. «Бежал проклятый предатель!» – подумал Моисей и жестом велел Элиуду выйти из шатра. Чуть позже вышел и сам, причем вышел неторопливо, якобы размять ноги захотелось, и поступил так, чтобы не привлекать ненужного внимания. Когда неприятности сыплются одна за другой, лишняя осторожность не помешает, тем более что Авенир сидел в шатре и настороженно стрелял глазами по сторонам. Непонятно, что именно его взволновало, но что-то явно взволновало. Переживает по поводу порчи запасов? Или что-то другое?