Тонкий лед - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Федор Дмитриевич, я полгода по врачам ходил. А толку? Они ничего не признавали. Говорили в один голос, что здоров. А я чувствовал, что живу на пределе. Думал, свихнусь. И если б не дед, точно в психушке оказался бы,— не выдержав, вмешался Платонов.
«Возьмется ли он мне помочь?» — задумался Соколов. Глянув на Егора, спросил:
— Ты обо мне можешь попросить Кондрата? Я сам не хочу рисковать. Отказав мне, он и тебя не послушает. А так, когда через тебя, все же шанс остается.
— Хорошо! Договорились! — согласился Платонов.
— Стебанутые вы оба! Одумайтесь, к старику навострились, к зэку! Ждите, он поможет...
— Так ведь вылечил меня! — напомнил Егор.
— Не верю в них! Если был сильным знахарем, почему не может воздействовать на прокурора?
— Федь, не фузи примитивщину. Ты не веришь и не надо, но и нам не мешай. Не вяжи руки. Что мы теряем? Ничего! А вдруг получится? Если перестанем верить в чудо, оно и не случится. А я с детства люблю сказки, может, потому и нынче смотрю и очень уважаю мультики.
— Да вы сами психи, оба ненормальные! — качал головой Касьянов.
— Ладно, пусть мы — шизики! А ты жизнерадостный рахитик, отморозок замороченный! Не клевал тебя в задницу жареный петух, потому не поймешь нас. Но завтра с утра отпусти ко мне Егора. Если хоть немного считаешься со мной как с человеком, если дорога тебе моя жизнь,— попросил Александр Иванович.
— Договорились! Приедет. Кстати, не считай меня совсем кондовым. Я тоже кое в чем волоку. Все зимы пью таежный сбор вместо чая. Тебе предлагал много раз, ты слушать не стал. А ведь мое тоже лечит простуду и головную боль, желудок и кишечник, сердце и суставы,— хвалился Федор Дмитриевич, признавшись невольно,— вот когда на пенсию выйду, пасеку заведу. Займусь пчелами. Мед стану качать, внуков баловать. Самое стариковское дело, серьезное и прибыльное.
— Не загадывай, доживи сначала,— отмахнулся Соколов.
— Я мечтаю, может, получится...
— Ну, да! Если в твоем гареме ничего не случится.
— Почему гарем? Я там не отметился ни разу. Не грешен!
— В гареме есть хозяин. То его воля как им управлять,— подморгнул Соколов Егору.
Тот смутился, покраснел.
— А вот Платонов с тобой не согласен. Нельзя из зоны лепить монастырь. Бабы должны всегда помнить, кто они! Верно говорю? — потянулся к Егору и вытащил из кармана куртки Зоин платочек.
— Женщина появилась у дружбана! Но почему-то прячет, не хочет знакомить. Верно, уж очень красивая! Боится, что уведем! — смотрел Соколов вприщур на Егора.
Тот не знал, куда деваться от пронзительного взгляда. Не понимал, как попал Зоин платок в карман его куртки? Платонов краснел, не находил ответа.
— Молчишь? А почему? Или секрет имеешь от нас? — удивился Касьянов.
— С замужней флиртуешь? — спросил Соколов.
Егор отрицательно замотал головой. Слова застряли поперек горла.
— О! Да это не просто платок, в нем ключ от квартиры. Видишь, булавкой пристегнут. Это уже что-то. Имеешь успех у женщины, если тебе такое доверили!
Ни соврать, ни выкрутиться. Платонов сидел словно на горячих углях голой задницей и мысленно ругал Зойку последними словами.
— Скажи хоть, кто она? — настаивал Соколов.
Егор молчал.
— Чего заткнулся? Или с кем-то из зоны спутался? — нахмурился Касьянов.
— Да нет же, нет! — вырвалось отчаянное.
Федор Дмитриевич разулыбался.
— Пронесло!
— Чего ж скрываешь? — не отставал Соколов.
— Пока рано говорить, да и не о чем. Между нами ничего.
— Не темни! Ключи от дома чужим не дают и не доверяют. Мы с Федей тертые, побывали в переделках. И эта ситуевина нам тоже знакома. Колись, дружбан! Сам скажи,— предложил Александр Иванович.
— Ну, это мое личное дело. Она мне — не жена. Таких еще сколько будет. О каждой докладывать должен?— упрямился Егор.
— Ты где работаешь? Под кобеля откосить хочешь? Мы ли тебя не знаем?—усмехнулся Соколов.
— Ну, что вам от меня надо? Я же не лезу к вам в души! — взмолился человек.
— А кто в твою суется? Пойми, если оступишься, больно будет не только тебе, а всем нам.
— Она уже вольная! Отбыла свое ни за что,— рассказал о женщине все, что знал.
Касьянов слушал молча, уставившись в огонь костерка, изредка подкладывал сухие ветки, ждал, когда вскипит чайник.
Александр Иванович сидел на пеньке, сцепив руки до бела. Изредка качал головой, о чем-то напряженно думал, вслушивался в каждое слово Егора, Не перебивал. Когда Платонов умолк, Федор Дмитриевич сказал задумчиво:
— Если решишь остаться с нею, сложности тебя, конечно, не минуют и через годы. Ты это знаешь сам. У нас легко получить спецотметку в паспорт, а вот смыть ее попробуй.
— Федь, не в том беда. Тут милиция пошла б навстречу. Есть свои мужики, надежные, быстро б очистили. Но Егор в нашей системе до пенсии, а значит, здесь, в Поронайске вынужден жить. В городе, мне вам не говорить, все друг друга знают с отметками и без них. Один есть выход: уехать на материк. Но это нереально. На новом месте все заново придется наживать и устраиваться. Как сложится, куда возьмут и кем, какая зарплата, а главное, сколько лет служить до пенсии? Вдвое больше! А зарплата притом — вдвое меньше. Поневоле задумаешься!
— Егор, а ты что надумал?
— Пока ничего не решил. Рано. Присмотреться нужно, чтоб не получилось как с Томкой... А может, так и оставлю, как есть, не создавая семьи. Кому она нужна теперь? Мне даже удобнее без обязанностей. Никаких забот, да и Зойка в жены не рвется.
— Ну, я — не советчик в таких делах. Только одно запомни крепко, это — Сахалин. Путевую бабу из-под носа уведут. Хорошая женщина на сугробе не заваляется. Пока ты к ней присматриваешься, ее из рук вырвут. С год одна поживет, пока привыкнет к ней город, а если местная, в любой день уведут,— говорил Касьянов задумчиво.
— Тужить не стану. Найду другую. К женщине не стоит привыкать, да и не хочу обнадеживать. Я не связываю ей руки. Сам предлагал найти другого, говорил, что не смогу жениться. Она, кажется, поняла и согласилась.
— А ты, дружбан, трусоватый! С бабой в постель ложишься на ночь, потом обижаешь ее! Как последний чмо, отморозок, а не мужик! Не хочешь жениться, не базарь вслух! Сделай вашу связь радостной. Пусть она не ругает, а ждет тебя, дурака! — выпалил Соколов, не глядя на Егора, и кинул ему на колени платок с ключом.— Бери! Тебе это — лучшая награда. Не позорься даже при временной связи. Мужика в тебе оценили, а человека сам не роняй. Дошло или нет? — глянул колюче.
— Пусть время покажет! — сунул платок в карман, не глядя.
— Кому покажет, другого накажет,— обронил Касьянов.
— Не велика потеря,— отозвался Егор эхом.
— Тебе виднее...
— Большее упустил.
— Сам дурак! Твоя Томка — нормальная женщина. Ее стоило любить и беречь, а ты ее как домработницу запряг, без просвета. Да если б я свою вот так держал, она от меня давно б слиняла. И Федю бросила б жена! Верно говорю? — повернулся Соколов к Федору Дмитриевичу.
— Теперь уж нет. На дачу ездим, а раньше тоже в кино водил, гуляли по берегу моря. Или в гости с собой брал. Вечерами по городу гуляли. Женщина — существо капризное: не уделил ей внимания, обид — полная пазуха. Вот мой родственник, знаешь, как поступает, чтоб не вести жену на прогулку? Приходит с работы, к чему-нибудь придерется, вспыхнет ссора. Вот тебе и повод остаться дома! Хитер гад!
— А ночью как в постель ложится? — прищурился Соколов.
— Молча. Спиной к спине. Так до утра.
— Говно твой родственник! Как человек — подлый! А уж как мужик — вовсе плевка не стоит. Бабе надо б повернуться и дать такому мужу хорошего пинка из постели! Чтоб в стенку рылом вписался, гнус!
— Я и сам его не уважаю, Ну, что за дела? Приходит к нам — мы накормим, напоим, а к нему заявись — стакан чая не даст! Во, жлоб!
— Это от женщины зависит. Какой порядок заведет, так и будет,— не согласился Егор.— Я своей теще ничего не говорю. Она сама каждого угостит. Никого не отпустит голодным, хотя не из сахалинцев. Натура у нее добрая. Может, потому что сама в жизни часто бедствовала,— вставил Платонов грустно.