Три года в тылу врага - Илья Веселов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бригада росла. Не было дня, чтобы кто-нибудь не явился к вам. Шли старые и молодые. И особенно мальчишки. Шли целыми деревнями. Приходили жители городов, железнодорожных станций, бежавшие из плена, из. концентрационных лагерей. Приходили и те, кто в трудные дни струсил и пошел служить оккупантам.
В те дни группа Ушацкого была усилена. В неё включили более тридцати бывалых партизан. И ранним декабрьским утром Ушацкий увел её в район Любани и Тосно, где проходил передний край и находились резервы немцев. Населения там почти не было, и это особенно осложняло дела разведчиков.
Почти две недели от Ушацкого не поступало известий, хотя он должен был послать связных. Мы строили разные догадки, высылали в условленное место людей и уже почти потеряли надежду получить от разведки сведения об этом районе, которых настойчиво требовали с Большой земли.
На исходе второй недели от Ушацкого пришли Володя Швец и Аркадий Воробьев. В штабной шалаш они ввели человека в трофейной плащ-накидке.
— Вот «язык», — доложил Воробьев и снял с приведённого плащ-накидку.
Перед нами стоял немецкий обер-лейтенант. Он дико смотрел по сторонам, бормотал что-то невнятное и не отвечал на наши вопросы.
— Вы что, ненормального привели? — рассердился Шелякин.
— Нет, нормальный. Только приболел, наверное, простыл немного. Путь-то не близкий, да и погода для фрицев болезненная, — равнодушно ответил Швец.
Я пощупал лоб офицера. Он был горячим.
— Отправить его к Гусевой, пусть лечит.
— Где Мека? — спросил Шелякин, когда увидел офицера.
— Ушел к деревням Некикюль и Усадище, — ответил Воробьев и подал командиру несколько листов бумаги. — Здесь все сказано.
Шелякин бегло прочитал донесение.
— Хорошо. Очень даже хорошо, — сказал он и тут же приказал радисту передать донесение в штаб фронта.
— Теперь вам другой вопрос: чем вы питались? Продукты в группе должны кончиться давным-давно. Вы что там, воздухом питались?
— Едим как всегда. По утрам и вечерам даже кофе пили.
— Откуда оно у вас? — Мека доставал.
— Где?
— Перехватили немецкого солдата с двумя термосами и приспособились ходить с ними к немецким кухням.
— Кто ходил?
— Кто? Известно, сам Мека. Наденет немецкую форму и шпарит к кухне с термосами. Приносит полные. Даже сигареты доставал. Так что голодом не сидели. — С этими словами Воробьёв полез в карманы и вытащил пачку немецких сигарет. — Вот видите. — Он снова засунул в карман руку, извлек из него свёрток бумаг и молча положил на стол.
— Что это?
— Из Вырицы на Тосно шли шесть грузовиков и две легковушки. Ну мы их того. Они и загорелись. В легковых, машинах оказались бумаги. Эти успели вытащить. Может, что-нибудь в этих бумагах есть интересное. Мека не стал подробно разбирать.
— Об этом Ушацкий ничего не пишет.
— Разве? А насчет склада с горючим? — недоумевающее спросил Швец.
— Какого склада?
— По пути попался склад с горючим для танков. Так мы его сожгли вместе с ремонтной мастерской, а потом к ним добавили зенитную батарею, — чистосердечно отвечал Володя Швец.
Ушацкий со своими людьми действовал быстро, а главное — смело. Уже возвращаясь с задания из-под Любани и Тосно, он попутно «забрёл» на станцию Дубовик, где стояли составы с воинскими грузами и солдатами. Одетый в форму немецкого офицера, Мека спокойно обошел все железнодорожные пути.
Его внимание привлекли три вагона, одиноко стоящие в тупике. Оттуда доносилась русская песня «Катюша».
Ушацкий подошел к вагонам. При виде немецкого офицера их обитатели повскакали с мест и вытянулись в струнку.
— Где ваш командир? — спросил он по-немецки. Никто не ответил.
Ушацкий повторил вопрос.
— Нихт ферштеен, — ответил рыжеватый парень. Тогда Мека задал вопрос по-русски.
— Уехал в Тосно.
— Ктр он — русский, немец?
— Немецкий старший лейтенант.
— Почему вы здесь стоите?
— Должны ехать во Францию.
— Зачем?
— Не знаем, — ответил тот же парень.
— Почему не знаете?
— Не положено, да с нами не считаются.
— И правильно. Кто же с предателями Родины будет считаться? Максим Горький так и сказал: «Предатель хуже вши».
— Так служим-то мы… — начал оправдываться тот же рыжий парень, но его кто-то подтолкнул под бок и он смолк.
— Чего не договариваешь? Говори, не стесняйся. Я же не выдам.
— Служим мы поневоле. Некуда податься, — чуть слышно выдавил из себя парень.
— Куда податься — я знаю. Дам даже адрес.
— Куда? — разом спросило несколько человек.
— Сбежать к партизанам, как уже многие сделали. От такого совета немецкого офицера многие стали
переглядываться, а некоторые даже попятились.
— Вы не прячьтесь я, может быть, желаю вам добра. Гитлер все равно войну проиграл. Что вы будете тогда делать? У вас не станет ни родины, ни близких вам людей, ни отцов, ни матерей, ни братьев, ни жён, ни детей, которые остаются здесь. И будете вы людьми без роду, без племени. Лучше сейчас решить окончательно — или идти к партизанам, или превратиться в бездомных бродяг. Выбирайте!
Власовцы стали совещаться. Потом подошли к Ушац-кому.
— Мы не знаем дорогу к партизанам, — заявили они.
— Не беспокойтесь, я к ним приведу кратчайшим путем.
Вся группа власовцев вышла из вагона и построилась. Все были без оружия.
— Где же ваши винтовки?
— Мы их сдали на станции Конечки фельдфебелю.
— Пошли за ними.
— Там взвод немцев.
— Не беда, справимся.
И власовцы пошли. Только в лесу, где к Ушацкому присоединились партизанские разведчики, они убедились, что идут на самом деле в партизаны.
Ушацкому ничего не стоило приказать немецкому фельдфебелю выдать оружие для немедленного прочёсывания леса у деревни Неникюля, куда пробралась группа партизан, которые подожгли автомашины. Фельдфебель выдал винтовки, четыре ручных и два станковых пулемета, гранаты и даже предлагал миномёт.
Когда оружие было выдано, фельдфебель тут же получил удар прикладом по голове. С остальной охраной было покончено через полчаса.
Разгромив станцию, Ушацкий на второй день вернулся в наше расположение с новым отрядом, хорошо вооруженным немецким оружием.
— Куда прикажете мне девать этих власовцев? — спросил он у Шелякина.
— Создавай отряд. Бери всех себе. Ты их избавил от немцев. Они уже познакомились с тобой, видели твою смелость и пойдут за тобой в огонь и в воду.
— Согласен, — после некоторого раздумья ответил Ушацкий и тут же добавил:
— Тогда прошу отпустить новый отряд на хорошее дело. Есть такое на примете.
— Интересно.
— Из Новгорода в район Луги проходит линия связи. По-видимому, она имеет прямое отношение к ставке Гитлдра. Ее надо ликвидировать.
— Откуда это известно, что она направлена к Гитлеру? — спросил Шелякин.
— Бывшие власовцы слыхали об этом от немецких связистов, шестеро из них работали на исправлении линии около станции Люболяды.
Оказывается, Ушацкий несколько раз подключался к линии связи. Многие разговоры он не понял — были шифровки, но речь шла о том, что русские готовятся к наступлению, подтягивают артиллерию, танки, авиацию и «катюши». Говорили ли это с фронта или из Новгорода — ему установить не удалось. Но информацией обменивались высокопоставленные лица.
— Дело заманчивое, — согласился Шелякин.
— Очень. Надо лишить фашистов этой связи.
— Тогда готовься.
— У меня все готово, план намечен. Пойду хоть сейчас.
Вместе с новым отрядом Ушацкого пошёл и я. Направление взяли на деревню Кусони, которую почти со всех сторон окружали незамёрзшие болота и откуда немцы меньше всего ожидали партизан.
Идти было трудно. Шли едва вытаскивая ноги из болотной грязи, перемешанной со снегом. Все промокли. Едва обсушились у костра, который развели на небольшой возвышенности, и снова в путь.
Разведчики донесли, что линия связи, проходящая у деревни Раглицы, усиленно охраняется парными патрулями.
— Такой охраны раньше не было, — сообщил бывший власовец Никитин, — видимо, что-то немцы заметили.
— Это дело поправимое, — сказал Ушацкий и, отобрав сорок человек, которые более или менее сносно могли сказать десятка два фраз на немецком языке, ушел к деревне. Провел там целый день, а вечером, когда повалил снежок и приближалась смена патрулей, вышел с людьми на линию связи, одевшись в форму немецкого офицера.
Из-за кустарника мы молча наблюдали за действиями Ушацкого и готовы были в любую минуту прийти на помощь.
Вот он подходит к первой паре. Оба немца козыряют Ушацкому и через минуту уходят с тропинки на дорогу, которая ведет в деревню. То же самое повторяется на протяжении всех трех километров.