Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но для Петриченко, как и для большинства членов ВРК, это предложение было неприемлемо. Для них УС было типичной контрреволюцией справа. Из членов ВРК только один Вальк согласился на предложение Чернова.[289] Чернову был послан вежливый отказ со словами благодарности и с уверением, что «все будет принято к сведению».[290]
Кронштадтцы продолжали верить в народные идеалы правды и справедливости, влиявшие на них гораздо больше, чем идеи всех социалистических партий вместе взятых. 15 марта «Известия» подвергли резкой критике новую экономическую политику (НЭП): «Славно поработал торговый дом Ленин, Троцкий и Ко. В бездну нищеты и разорения завела Советскую Россию преступная самодержавная политика правительственной коммунистической партии. ‹…› В момент исторической борьбы, смело поднятой Революционным Кронштадтом за поруганные и попранные коммунистами права трудового народа, стая воронья слетелась на свой 10-й партийный съезд и договаривается о том, как хитрее и лучше продолжить свое каиново дело. Их наглость дошла до совершенства. Об концессиях говорят совершенно спокойно»[291].
Простые матросы это поняли гораздо лучше, чем тысячи образованных интеллектуалов, промышленников, русских государственных деятелей, продолжавших нести набивший оскомину бред о каком-то термидорианском перерождении большевистского режима. Эти люди никак не могли отбросить ветхие одежды Великой французской революции, забывая, что уже другой век и совсем другая страна. В этой статье интересна крайне редкая критика на страницах газеты и вообще в любой пропаганде кронштадтцев Ленина, уважение к которому в отличие от других большевистских властителей сохранялось значительно дольше. Портреты Ленина висели в кабинетах руководителей восстания. Это лишний раз показывает, насколько восстание в Кронштадте было народным движением, основанным на многовековой вере, что царь хороший, а бояре плохие и скрывают от батюшки-царя правду. В газете писали: «Можно было ожидать, что в великий момент борьбы трудящихся за свои права Ленин не будет лицемерить, скажет правду»[292]. Даже когда Ленин повторял обычные большевистские штампы о восстании Кронштадта, отношение к нему особенно не изменилось. Кронштадтцы видели в его словах «бесконечную растерянность». Он, оказывается, хотел бежать, «но бежать ему не дадут его единомышленники. Он находится у них в плену и должен клеветать так же, как и они»[293]. Страстная вера в доброго царя привела к тому, что в представлении матросов всевластный диктатор России, обладающий большей властью, чем любой русский царь после Петра I, оказался пленником большевистской камарильи и в первую очередь Троцкого.
Больше всех большевистских вождей кронштадтцы ненавидели Троцкого. На страницах «Известий» его фамилия встречается чаще, чем фамилия любого другого большевистского руководителя. Кем его только ни называли, с кем только из самых страшных персонажей российской истории, столь богатой злодеями у власти, его ни сравнивали. В номере от 7 марта Троцкий – это «новоявленный Трепов», «кровожадный Троцкий»[294]. В номере от 9 марта, вышедшем сразу после провала первого штурма Кронштадта, одна из статей называется: «Слушай, Троцкий!» Он, как и другие советские руководители, «шулера, привыкшие играть краплеными картами». Троцкий приказывал «расстреливать невинных целыми пачками», и, в конце концов, народ узнает правду, «и тогда тебе и твоим опричникам придется дать ответ»[295]. То есть Троцкого сравнивают с самым кровавым персонажем русской истории Иваном Грозным, который, правда, в отличие от Троцкого, остается популярным в современной России. Номер от 11 марта поднимет Троцкого на новую высоту. Он «теперь кровожадный Троцкий, этот злой гений России гонит на нас, наших детей, а ваших братьев, которые сотнями трупов покрывают лед у твердынь Кронштадта», а сам он «как коршун вьется над нашим геройским городом, но ему не взять его. Руки коротки»[296].
Вторым «любимым» героем кронштадтцев был председатель Петроградской трудовой коммуны, председатель Военного совета (Комитета обороны) Петроградского укрепленного района Зиновьев. Но по «популярности» он значительно уступает Троцкому. Если последнего ненавидели и боялись, то Зиновьева просто презирали. Первый раз Зиновьева упоминают в номере от 11 марта: «Зиновьев в расширенном заседании Петросовета, сообщая о миллионах золота, отпущенного для закупки продовольствия, рассчитал, что на каждого рабочего придется по 50 рублей.
Если старый крепостник-помещик продавал своих рабов за тысячу ассигнаций, то Зиновьев хочет купить питерского рабочего за 50 рублей»[297].
В чем же причина такой ненависти к Троцкому? При всей его жестокости, массе смертных приговоров по линии Реввоенсовета он никак не выглядит более страшным злодеем, чем Дзержинский, Сталин или тот же Ленин. С нашей точки зрения, самый главный его порок – его национальность. Все былины русской истории о злом хазарине, о жиде-кровопийце ожили в представлении кронштадтских матросов. Еврей в роли всевластного правителя России – с этим они никак не могли смириться. Тухачевский, жестоко подавлявший Кронштадт, беспощадно расстреливавший пленных, отдающий приказы о бомбардировке «Петропавловска» и «Севастополя» химическими снарядами, такой ненависти не вызывал. Все-таки свой русский барин. К этому простые русские люди за свою историю привыкли, а Троцкий – жид, и это совсем другое. Троцкий для всех противников большевизма, от кронштадтских матросов до самых реакционных белых генералов и политиков, превратился в символ жидовского господства над Россией, и с этим никто из них смириться не мог.
Утром 4 марта для того, чтобы лучше руководить действиями восставших, осуществлять контроль за положением в городе и поддерживать связь с отдаленными фортами, ВРК перешел с «Петропавловска» в город и разместился в Доме народа. В тот же день, в 18 часов было созвано собрание в гарнизонном клубе делегатов от воинских частей, кораблей и профсоюзов, выбранных 1 марта. Была утверждена следующая «Повестка дня: 1) текущий момент. 2) дальнейшие мероприятия. 3) дополнительные выборы в революционный комитет». Собрание началось, по одним данным, в 16 часов, по другим – в 18. Его открыл председатель ВРК, избранный также председателем собрания, Петриченко, заявивший, «что Временный Революционный Комитет переобременен работой и необходимо влить в него новые силы». По словам Петриченко, в ВРК «требуется добавить, по меньшей мере, еще десять человек»[298]. Подавляющим большинством в состав ВРК были избраны:
