Плутоний для «Иисуса» - Фридрих Незнанский

— Что будем делать? — негромко спросил Олег у Турецкого. — У Воробьева снимем браслеты?

— Опасно, мне кажется.

— Мне тоже, — вздохнул Олег.

— Твои товарищи не обидятся, если придется в браслетах посидеть?

Олег хмыкнул.

— Ничего! Даже забавно.

Воробьев и четверо коллег и приятелей Олега, составлявшие так называемый «фон», все в наручниках, одетые пестро, уселись на приготовленные стулья.

Когда включили софиты, пятеро опознаваемых ярко осветились, словно для телесъемки. Теперь они перестали различать лица тех, кто стоял за софитами, что и требовалось Турецкому. В кабинет не спеша вошел Семен Семенович Моисеев, вполголоса матеря себя и свое ушибленное место.

Турецкий откашлялся и сказал:

— Итак, мною, старшим следователем по особо важным делам при генеральном прокуроре России предъявляется для опознания группа лиц свидетелю, видевшему вечером 20 февраля сего года людей, вошедших на дачу, принадлежащую на праве личной собственности гражданину Тузику. Дача расположена в двадцати километрах от города Копеевска Челябинской области в дачном кооперативе «Медное». Сторожем в этом кооперативе работает отставной военнослужащий Семен Иванович Кузьмин. В тот день он по просьбе Тузика поправлял декоративную оградку вокруг палисадника. Свидетель Кузьмин, войдите, пожалуйста. Гонораром за работу вы избрали поллитровку с закуской. Что пили, Семен Иваныч?

Воробьев видел только сгорбленный силуэт в обвисшем костюме, впился в него глазами, пытаясь рассмотреть лицо. Не получалось. Тогда он напрягся, прислушиваясь.

Семен Семенович, хитро улыбнувшись, заговорил:

— Дак это, водочку дали, не нашу, правда, немецкую, но не поддельную… Колбасы еще, рыбицы копченой кусочек. Все…

— Где пили?

— А дома, где ж еще? Перед этим баньку принял там же, на даче. Обычно как бывает… Меня товарищ директор часто нанимает. Он простой человек… был, да. И всегда мы у него на кухоньке сидели выпивали. В тот раз он был не один, с мужиком одним, часто у него бывал. И всегда закроются и сидят, пьют, видать, но без баб. А в тот раз была, кажись… голос бабий слышался. Когда уже помылся, только выходить, гляжу, люди идут к дому. На мне только бельишко и шинелька сверху. Ну засмущался я, дверь притворил, переждал. Они на крыльце помешкались, потом хозяин лампочку над дверью включил, поговорили, он их впустил…

— Вы их хорошо рассмотрели, Семен Иванович?

— Ну так, более-менее…

— Посмотрите, пожалуйста, может быть, среди этих людей есть кто-нибудь из тех, кого видели на даче.

Наступило молчание.

Моисеев делал вид, что всматривается поочередно в каждое из пяти лиц.

Воробьев, может и умышленно, не сидел спокойно, как другие. Он вертел головой, поднимал скованные руки якобы для того, чтобы почесать нос или бровь. Не будь эти жесты так часты, их можно было счесть естественными — от горячих ламп софитов всем было жарко.

— Вон тот, посередке, — «опознал» наконец Семен Семенович. — Он и тогда все вертелся, чистая горилла, ей-богу!

Воробьев рывком опустил руки, рявкнул в слепящие софиты:

— Кто горилла?!.. Ты, попка колхозная!..

Моисеев спрятался за спину омоновца и крикнул оттуда фальцетом:

— Но-но! Мы в свое время не таких, как ты, обламывали!..

— Все, опознание закончено! — улыбаясь, прекратил перебранку Турецкий. — Все, кроме Воробьева, свободны. Спасибо!

Молотка два омоновца снова привели в кабинет Турецкого и примостились у дверей.

Турецкий проводил до выхода Моисеева, добыл машину, чтоб доставила старика к дому, дал торжественную клятву, что зайдет на днях в гости, и вернулся к себе. Весело посмотрел на отнюдь не веселого Воробьева, спросил:

— Чего, Кирилл, вам в спорте не хватало? Ходили бы себе в зал, потом в сауну, потом в пивной бар — чем не жизнь?

Молоток молчал, смотрел в сторону, обдумывая, в чем сознаваться и сознаваться ли вообще.

Александр Борисович Турецкий испытывал сложное чувство, которое лучше всего определялось избитым штампом «горькая радость». Он видел — еще чуть-чуть нажать, и Воробьев сломается, он под следствием первый раз, не заматерел. Но вдвойне досадно то, что для того, чтоб раскрутить первоходка, понадобилось совершить должностной проступок, что на грани с преступлением. Такое можно простить дознавателю из райотдела, но не важняку». А с другой стороны, не сделай он этого фальшивого опознания, мигом прибежит шустрый адвокатишка, сунется в следствие, зарядит подзащитного на глухую несознанку и — пиши пропало. И все же произошел коварный спектакль. В самом деле, не пойти ли вечером к Моисееву, чтоб до отключки напиться?

Подал сигнал факс. Александр Борисович поднял трубку.

Сквозь шипение донесся голос полковника Сергеева:

— Александр? Посылаю тебя по факсу!

— Давай, — улыбнулся тот.

Мягко заскрипел аппарат, поползла из него термобумага с текстом. Текста немного, но он — тот малый, да дорогой золотник.

— Гражданин Воробьев, я получил из Челябинска копию протокола допроса свидетеля Константина Николаевича Балашова, проведенного в присутствии ответственных сотрудников УВД. Из этих показаний следует, что Балашов К. Н. в то время, о котором вы вели речь, был здоров, не болел и в больнице не находился. Понятно?

— Ну, — буркнул Воробьев, не поднимая головы.

— Далее. Он показал, что в указанный вами день к нему действительно приезжал сын с друзьями. Сын — сотрудник Японо-российского университета, учрежденного неким господином Като Тацуо. Сын сказал отцу, что он с друзьями приехал на зимний лов рыбы, пока весна окончательно не поломала лед на озере. Вы, Воробьев, и компания взяли его снасти, сели в папашин автомобиль «Москвич 2141» и выехали в сторону Копеевска. Через день вернулись без рыбы и разъехались с парнями из Челябинска порознь и в разное время, словно поссорились. После вашего отъезда Балашов-старший мыл машину и обнаружил в багажнике, в углу, замасленную тряпку, на которой вместе с маслом обнаружены пятна крови. Тряпка сейчас в криминалистической лаборатории. Ну скажи теперь, Кирилл Воробьев, трудно было живых людей потрошить, коли коготь свой потерял?

Не поднимая глаз, Молоток глухо ответил:

— Я не резал…

Начатый по горячим следам допрос подозреваемого принес свои результаты. Воробьев признал, что сотрудничал на правах вольнонаемного лица с московским филиалом секты «Путь истины». Он не знал, что секта хотела от директора завода «Маяк», не знал и того, что завод производит, думал — драгоценные камни. В Копеевск сначала ездили Виктор Балашов и Андрей Елисеев, оба занимали в секте достаточно высокие посты, связанные с обеспечением безопасности. После первой поездки на Урал, которая состоялась в феврале, они некоторое время ждали оттуда ответа. Ответ пришел, но, вероятно, не тот, которого ждали. Поэтому во вторую поездку они взяли с собой Воробьева в качестве мастера рукопашного боя. В Челябинске первым делом нашли подружку Фрола Колбина Наталью Фирсову, поработали с ней, и она созналась, где и с кем коротает вечер ее хахаль. Посадили ее с собой в машину, привезли на дачу, она подала голос, и, когда Колбин открыл дверь, ворвались внутрь. Балашов и Елисеев сами мастера драться, но Молоток покруче их будет, потому и взяли с собой, чтобы помог подавить сопротивление. Он и подавил, действуя своей почти волшебной палочкой, вырубил обоих в одиночку. Потом Молоток держал бабу, чтоб не рыпалась, а Балашов и Елисеев резали мужиков. Колбин держался стойко почти до конца, а Тузик раскололся быстро, сказал, где лежит груз и кто еще знает заветное место…

Где сейчас Балашов и Елисеев, Молоток не знал или притворялся, что не знает. Турецкий не стал давить. Цель достигнута: получены признательные показания, закрепленные косвенными уликами. Выяснилось, что задержанные вместе с Воробьевым-Молотком в ночном клубе парни — коллеги Балашова и Елисеева по секте, но они, судя по всему, не убийцы: лишь через несколько дней после убийства эти сектанты ездили в Копеевск щупать того единственного человека, который знает, где спрятан бесценный груз.

После того как Воробьева вывели из кабинета и отправили в московский следственный изолятор номер один, Турецкий спросил у Олега Величко:

— Как думаешь, не залетим?

— Не должны. Кроме нас с вами и Моисеева, никто не знает, что такого сторожа в природе не существует.

— Пожалуй, так, но при ознакомлении адвоката с делом может выясниться, что никакого опознания на самом деле не было! А это, брат, позор! Стыдобища!

Олег сказал рассудительно:

— Стыд за фальшивое следственное действие пройдет, а раскрытие останется.

— М-да… — только и сказал расстроенный Турецкий.

Глава шестая