Королева эпатажа (новеллы) - Елена Арсеньева

Александр, наводнивший Тверь своими шпионами, знал чуть ли не каждое слово, произнесенное Екатериной и Багратионом. Ему хотелось смеяться, когда он думал о том, что его коварная, бесчестная сестра влюбилась в самого честного и благородного воина России. Порою ему становилось жаль и Багратиона, которому досталась страсть подобной женщины. Если он захочет бросить Екатерину, она убьет его, был убежден Александр.

«Екатерина — из всех нас, из всей нашей семьи — настоящая Романова, — думал он порой. — Откуда‑то, несмотря на все эти браки с немцами, в ней проявилась сила Петра Великого, императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Она принадлежит прошлому веку. Сто лет тому назад она была бы уже императрицей всея Руси, а я бы уже давно был мертв».

И он благословлял судьбу за то, что не родился на сто лет раньше.

Поскольку больше всего на свете Екатерина любила всем нравиться, она сделала все, чтобы быть самой деятельной, самой обворожительной, самой красивой, самой умной, самой вдохновенной губернаторшей на свете. При всей своей непомерной завистливости она была очень горда и не могла допустить, чтобы кто‑нибудь заподозрил, насколько несчастна она в браке. Да и не была она несчастна, если честно! Георг являлся самым преданным, самым любящим мужем на свете. Брат, чувствуя свою вину перед некогда столь любимой сестрой, не жалел для нее денег. Ее сыновья были восхитительны, особенно старший, очень похожий на своего отца. На своего настоящего отца! Словом. На самом деле все выходило не столь уж плохо. Ну, пришлось наступить на горло кое‑каким амбициям…

Между прочим, возможность занять настоящий королевский престол снова вспыхнула перед ней — и снова погасла, словно манящий блуждающий огонек. Одна из придворных партий Швеции прочила на освободившийся королевский трон герцога Ольденбургского, губернатора Тверского и прочая, и прочая, и прочая. Однако его кандидатуру не поддержал один человек, чей авторитет в российском государстве едва ли не превышал в то время авторитет самого императора. Звали того человека Михаил Михайлович Сперанский, и он в то время был министром внутренних дел и ближайшим советчиком Александра. Его программа государственного переустройства была на устах у всех, ее обсуждение было самой модной темой в салонах.

Екатерина ненавидела Сперанского и приложила все усилия, чтобы охладить к нему брата. Не одна, конечно, — нововведения Сперанского встречали противодействие у целой партии. Однако Екатерина, имевшая к брату доступ в любое время дня и ночи, была самым настойчивым выразителем антипатичной Сперанскому позиции. Она направо и налево уверяла, что преобразования Сперанского ослабляют Россию, а ведь впереди война с Наполеоном… По сути, это были обвинения в измене и предательстве. Ну что ж, она была не одинока: яростным противником Сперанского был, например, горячий поклонник Екатерины Павловны историк Карамзин. Капля камень долбит, и дело в конце концов было сделано: доверие Александра к Сперанскому было подорвано. Отставит император Сперанского еще только в 1814 году, сослав его губернатором в Пензу, однако еще в 1812‑м тот утратил свое первенствующее положение в государстве. Ну и отомстил, как мог, злоязычной княжне Екатерине, в которой видел мину замедленного действия, подложенную под русский трон.

Запал у этой мины был подожжен вновь, когда началась война 1812 года.

Багратиона в то время не было при Екатерине. Еще в августе предыдущего года князь Петр стал командующим Подольской армией, расположенной от Белостока до австрийской границы и переименованной в марте 1812 года во 2‑ю Западную армию. Именно в марте Багратион отбыл в штаб‑квартиру армии, непрестанно размышляя о том, что война с Наполеоном, по‑видимому, неминуема. Он представил Александру I свой план будущей войны, построенный на идее наступления. Между прочим, сия идея не раз обсуждалась им в Твери в разговорах с Екатериной. Разумеется, император не знал об этой маленькой тонкости. Но, так или иначе, он отдал предпочтение плану военного министра Барклая‑де‑Толли, и Отечественная война началась отступлением 1‑й и 2‑й Западных армий и их движением на соединение. Наполеон направил главный удар своих войск на 2‑ю Западную армию Багратиона с целью отрезать ее от 1‑й Западной армии Барклая‑де‑Толли и уничтожить. Багратиону пришлось отходить с большим трудом, прокладывая себе путь боями у Мира, Романовки, Салтановки. Оторвавшись от войск французского маршала Даву, он переправился через Днепр и 22 июля наконец соединился с 1‑й армией под Смоленском.

Воспитанному в суворовском наступательном духе Багратиону в период отступления было очень тяжело. Не столько физически, тут он ко всему привык и выдержкой мог поспорить с любым рядовым солдатом, — но морально.

«Стыдно носить мундир, — писал он начальнику штаба 1‑й армии А.Ермолову. — Я не понимаю ваших мудрых маневров. Мой маневр — искать и бить!»

Он возмущался Барклаем: «Я никак вместе с военным министром не могу. И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого».

Под Смоленском Багратион предлагал дать Наполеону генеральное сражение, но отступление продолжилось.

Странная тактика русской армии внушала беспокойство и мирным жителям. Екатерина во всеуслышание называла руководство армией бездарным. Ну что ж, она была права, заодно обвиняя и брата в малодушии и бездействии. Однако втихомолку она радовалась, что богоподобный Александр оказался слаб перед лицом опасности. И делала все, чтобы ее громогласные филиппики в его адрес стали известны всем.

— Куда же нас вели, когда все разгромлено и осквернено из‑за глупости наших вождей?! — возмущалась Катрин.

Вождь — это, понятно, Александр. И когда он, чувствуя себя оскорбленным, советовал сестрице придержать язык, она огрызалась:

— Вам не следует указывать на то, что все это не по моей части, — лучше спасайте вашу честь, подвергающуюся нападкам…

Екатерина прекрасно сознавала, как эффектно она выглядит в позе защитницы Отечества, особенно по сравнению с братом, который и впрямь был растерян. Она же — воинственная, несмотря на очередную беременность, необычайно эффектная в черных одеяниях, которые она поклялась носить до победы, в знак траура по гибнущей державе…

Конечно, правильно выбранная поза важна не только в любви, но и — в первую очередь! — в политике.

Разумеется, Екатерина понимала, что всякое слово должно быть подкреплено конкретным делом, и старалась вовсю. Она стала организатором тверского ополчения, поддерживала идею партизанской войны, выступала за то, чтобы каждому желающему дать оружие, даже и крепостному крестьянину…

Это все было известно Александру. И он почти не удивился, когда узнал, что при дворе формируется оппозиционная партия, которая делает ставку на его сестру. Император ринулся бы в Тверь немедленно, однако пришлось задержаться: сначала ждал известий об исходе Бородинской битвы, потом о судьбе Москвы. Получил их… а заодно весть о том, что у Екатерины именно в тот день, 26 августа, родился второй сын.

Когда‑то Александра очень увлекали греческие трагедии. Ах, Немезида, Немезида… Об этой богине он вспомнил, когда размышлял о сестре, о ее ребенке, о том, что он родился в один из самых трагических дней в истории России.

«Интересно, кто его отец?» — подумал Александр. В свете того известия, которое он должен был сообщить сестре, этот вопрос представлялся особенно интересным.

— Катрин… — медленно проговорил он после того, как выразил должным образом восхищение ее красненьким, толстеньким, крикливым младенцем. — Дорогая сестра… Мы проиграли битву под Бородином, мы потеряли Москву.

— Я знаю, — угрюмо ответила она. — Я говорила, что в этой войне надо быть сильным. Зачем вы пришли сюда? Чтобы признать мою правоту?

— Нет. — Он не смотрел на нее. — Нет. Я пришел совсем не ради этого.

Александр помолчал, впервые в жизни пожалев прекрасную фурию, когда‑то любившую его, а потом возжелавшую его смерти. Желавшую и сейчас… якобы ради России, а на самом деле — только ради себя самой.

— Багратион… — с усилием начал он наконец. Что ж, сообщить‑то, с чем он пришел, было тяжело.

— Да говорите же! — вскрикнула Екатерина. — Он ранен?

— Да. То есть нет.

— Да? Нет? Так что же?

— Он не ранен, он убит, — сказал Александр. — Он умер от ран после Бородина.

Катрин попыталась вскочить с постели, но Александр схватил ее за плечи и удержал на месте. Она сидела с неподвижным лицом. Потом резко отвернулась и уткнулась в подушку. Плечи ее не дрожали от слез. Только короткий стон донесся до Александра.

Никогда раньше он не слышал, как Екатерина плачет. Да разве она способна на слезы? Но у нее сейчас разрывалось сердце, это он понимал и смотреть на агонию души сестры не хотел.