Девочка и пёс - Донтфа Евгений Викторович

Ронберг положил большой заскорузлый палец на "ползунок" и подергал себя за бороду, словно пытаясь придать себе смелости. Но затем подумал о всём том золоте что он получит за "господина Шака", о безбедном сытом времяпрепровождении оставшихся годов жизни и обрёл решимость. Сильно надавив, он сдвинул ползунок вниз и зеленый круглый огонёк засиял ровным веселым светом. Старый бриод тяжело опустился на землю возле поваленного дерева и аккуратно положил сигу с тряпицей на ствол. Теперь оставалось только ждать.

Он задремал и снилась ему какая-то дикость. К нему в дом врывался обезумивший Хишен, полуголый, окровавленный, весь в синяках и ссадинах и жутко орал: "Где он?!! Отвечай где он!" "Кто он?", спрашивал Ронберг. "Пёс!! ПЁС!!!", яростно хрипел залитый кровью мивар. "Какой пёс?" не понимал Ронберг и начинал сердиться во сне. Хишен бросался к нему, Ронберг отступал, весь сжимаясь и готовясь к удару, но у мивара в руке неожиданно появился огромная собачья задняя лапа, жуткая лапа, вроде бы сделанная из металла, но там где она когда-то соединялась с телом торчала белая кость и кровавые ошметки. "Надо вернуть ему, вернуть, понимаешь!", выл Хишен и протягивал лапу Ронбергу. Ронберг в ужасе шарахался прочь. Тут он заметил что по полу в своей красной косынке ползает Кушаф и собирает какие-то камни и стрелы. Кушаф поднял голову и, поглядев на Ронберга, отчетливо проговорил: "Ты, пердун старый, подох или дрыхнешь просто?" Ронберг удивился дерзости молодого бриода, но вдруг понял, что это не Кушаф сказал. И прежде чем окончательно очнуться от дремоты и открыть глаза, он очень явственно ощутил знакомый, немного едкий, кисловато-дымный запах, который всегда исходил от черных лоя. Делающий Пыль уже стоял рядом.

Ронберг открыл глаза. В мире стало чуть светлее, время приближалось к первым проблескам утренней зари. Но Делающий Пыль, стоявший буквально в метре, всё равно выглядел лишь приземистой черной фигурой в сумраке звездной ночи. Арасель уже скрылась за горизонтом.

Запах лоя, в принципе не сильный и не вызывающий какого-то физиологического отвращения, натолкнул Ронберга на мысль: за всё время что они знакомы он никогда не видел чтобы Делающий Пыль или кто-то из его сородичей предпринимал хоть какие-то попытки умыться. И теперь он засомневался, а моются ли они вообще.

Обращение "старый пердун" ничуть не смутило Ронберга, он давно знал и привык, что черные лоя отъявленные сквернословы и матерщинники. Но их брань почти никогда не преследовала цель оскорбить или унизить, это было своего рода самовыражение, любовь к которому, как утверждали сами лоя, они переняли от своей Королевы, которая якобы и сама была не прочь ввернуть крепкое словцо. Более того, многие заковыристые выражения, которыми Ронберг изумлял и, если надо, осаживал разбойничью братию, когда его доводили, он почерпнул именно у лоя.

– Какой я тебе "старый", – улыбнулся Ронберг темной фигуре, – ты же старше меня раза в четыре.

– Старше не значит старее, – ответил лоя низковатым чуть скрежещущим, словно скребли камнем о камень, голосом. – Я прожил больше лет и я мудрее, но старик из нас двоих только ты.

Ронберг, соглашаясь, покачал головой и, опершись о ствол, начал медленно подниматься. В коленях что-то угрожающе захрустело и он подумал что и правда совсем уже старик.

– Задремал кажется, – сказал он, усаживаясь на поваленный ствол. Оглянувшись, он убедился что его кобыла смирно стоит неподалеку.

– За каким собачьим хером звал? – Спросил Делающий Пыль. И хотя вопрос звучал вроде бы сердито, пожилой бриод знал, что никакой злости лоя не испытывает. Это просто такая манера разговаривать, к которой следует привыкнуть.

Ронберг усмехнулся:

– Вот именно что за собачьим.

Делающий Пыль, скрипнув своим кожаным фартуком, излюбленным одеянием черных лоя, привалился к стволу.

– Соскучился? – Буркнул он.

Но Ронберг, давно научившийся понимать и различать все интонации черных лоя, понял что его старый товарищ ухмыляется.

– Совсем что ли башкой ослаб, дурень мелкий?! – Словно бы возмущаясь, сказал Ронберг. – Буду я еще скучать по такому засранцу.

Делающий Пыль тихонько закряхтел, это был смех. Чёрных лоя всегда забавляла грубость из уст представителей народа Омо. Возможно для лоя, с их многолетним стажем в бранных экзерсисах, всё это звучало как детский лепет.

Ронберг же иногда с любопытством размышлял над тем фактом, что ведь основные матерщинные слова, от которых и производится большинство крепких выражений, на самом деле не несут для лоя никакого смысла. Ибо того что эти слова обозначали попросту не существовало ни в культуре, ни в природе лоя. По крайней мере в таком виде как у людей. Мужские и женские половые органы, процесс совокупления, гулящие женщины и т.п. И Ронберг сильно подозревал, что изначально, умение материться черные лоя переняли вовсе не от своей многоликой Королевы, а как раз-таки от народа Омо. Впрочем, справедливости ради следовало сказать, что диапазон используемых бранных слов у лоя был гораздо шире чем у среднего грубияна омо. И значение многих слов, соскакивающих с языка лоя, даже после многолетнего знакомства с их народом оставались для Ронберга неизвестными.

– Дело у меня до тебя, – веско произнес бриод.

– Дела-делишки от пиздатого мальчишки? – Весело уточнил лоя.

– Что-то вроде. Хочу предложить вам асива.

Хотя Ронберг и не видел в темноте лица Делающего Пыль, но шестым чувством уловил, что вся веселость покинула того. К Сандаре и её дьявольским металлическим подручным черные лоя всегда относились очень серьезно. И довольный произведенным впечатлением, Ронберг продолжил:

– Очень могучий и необычный асив, наверно самого высокого ранга. Может вы даже и не видели ещё такого. Выглядит как здоровенный пёс, глаза сплошь черные, треугольные уши торчком, похож на немскую овчарку, только весь из металла и величиной с молодого бычка. Сила в нём громадная. И при этом он разговаривает как живой человек. Вот будешь с ним беседовать с закрытыми глазами и не поймешь что тебе отвечает нежить. Выдает себя за адского демона, испепеляющего порочные души.

Делающий Пыль долго молчал и Ронберг как будто бы снова каким-то странным образом чувствовал его возбуждение. Кроме прочего ему показалось, что привычный запах лоя стал сильнее. Создание асива в образе собаки со стороны Сандары представлялось особенно утонченной и злой насмешкой, ибо было общеизвестно, что псы всех без исключения пород по неведомым причинам очень плохо воспринимают чёрных лоя. Собаки рычат на них, лают и часто пытаются напасть и растерзать, даже если лоя не выказывают никакой агрессии и просто проходят мимо. Никто точно не знал почему псы так себя ведут, но умные люди утверждали, что собаки, эти тонко чувствующие создания, при виде черных лоя, конечно же сразу улавливают всю порочность, подлость и мерзость их натуры. А то что черные лоя порочные, подлые и мерзкие многими считалось само собой разумеющимся, достаточно только было взглянуть на их уродливый облик. Ну а уж если и весь собачий род в один голос подтверждал это, то какие тут еще могут быть сомнения. В общем псы недолюбливали черных лоя и те отвечали им тем же.

– И как же ты хочешь нам его предложить? Уложенного в ящик или засунутым в мешок?

– Я привезу его на телеге, куда скажешь.

– Он что ли повинуется тебе?

– В некотором роде. – Ронберг очень старался не сболтнуть лишнего. Он не хотел посвящать лоя во всё что произошло в Гроанбурге и не хотел открыть ему где сейчас находится "господин Шак". – У асива сломаны задние лапы, ходить он не может и так уж вышло что мы разговорились и я согласился отвезти его.

– Что-то ты темнишь, старый хер.

– Темню, – согласился Ронберг. И после короткой паузы добавил: – Золота хочу.

– И много хочешь?

– Ше…, – от волнения голос провалился куда-то вглубь горла и пожилой бриод торопливо прокашлялся: – Шесть килограмм.