Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

В Берлине было разгромлено не только британское, но и русское посольство, в Лондоне и Париже – германские. В какой-то степени это было естественно для столичного города с большой концентрацией образованных сословий, с огромным давлением прессы на общественное мнение. «С 1870 года, – вспоминал Д. Ллойд-Джордж, – не было ни одного года, когда французская армия менее боялась бы своего великого соперника»86. Раймонд Пуанкаре вспоминал об этих днях: «К счастью, в эту среду, 5 августа, вся страна следовала только одному лозунгу – доверие! Словно по мановению волшебного жезла во всей стране был осуществлен священный союз (union sacree), который я призвал из глубины своего сердца и окрестил в своем послании к парламенту. Германское объявление войны вызвало в нации великолепный порыв патриотизма. Никогда во всей своей истории Франция не была столь прекрасной, как в эти часы, свидетелями которых нам дано было быть»87.

Из окон солдатского вагона случайно попавшему туда молодому человеку эти дни казались не столь красивыми, как из президентского дворца: «Поезд шел медленно, останавливался на разъездах, дожидаясь встречных эшелонов. На станциях женщины провожали мобилизованных; многие плакали. Нам совали в вагон литровые бутылки с красным вином. Зуавы пили из горлышка, давали и мне. Все кружилось, вертелось. Солдаты храбрились. На многих вагонах было написано мелом: «Увеселительная прогулка в Берлин»88. Нечто подобное происходило и в Англии. Д. Ллойд-Джордж отмечал, как общественное мнение его страны отреагировало на первые дни войны: «Угроза вторжения немцев в Бельгию зажгла огнем войны весь народ от моря до моря»89.

Британский премьер-министр Г Асквит, глядя на ликующих жителей имперской столицы, отметил, что война или все, что ведет к войне, всегда было популярно среди лондонской толпы. При этом он процитировал фразу премьер-министра Р. Уолпула: «Now they were ringing their bells; in a few weeks they’ll be wringing their hands (Сегодня они бьют от радости в колокола, а через несколько недель будут заламывать руки от отчаяния)»90. Эти слова удивительно точно подходят к колебаниям, которые суждено было испытать и русским столицам. Подобные метания особенно характерны для безответственной общественности.

Патриотический подъем наблюдался и в провинции. «Россию охватил вихрь, – вспоминала дочь генерала М. В. Алексеева. – Молодое поколение ликовало: «Война, война!», как будто случилось что-то очень радостное. Патриотический подъем был колоссальный»91. Молодежь, и не думавшая ранее о военной карьере, вступала в армию. А. М. Василевский так описал изменения, произошедшие в среде его сверстников: «Но теперь, после объявления войны, меня обуревали патриотические чувства. Лозунги о защите отечества захватили меня. Поэтому я неожиданно для себя и для родных стал военным»92.

Эти настроения сыграли самую неожиданную роль в принятии решения по важнейшему вопросу. 29 июля (11 августа) 1914 г. Главное артиллерийское управление вышло в правительство с проектом об объявлении казенных заводов, работающих для обороны, на особом положении. Фактически это была программа мобилизации государственной промышленности: заводов, арсеналов, мастерских, причем не только Военного и Морского министерств, но и других ведомств, которые нужны армии и флоту. Предлагались меры по значительному ужесточению производственной дисциплины, запрещался переход на другое предприятие, вводилось тюремное заключение (от четырех месяцев до одного года четырех месяцев) за небрежность, неявку на работу или «дерзость». Проект был подписан начальником ГАУ генералом Д. Д. Кузьминым-Караваевым и В. А. Сухомлиновым. 3 (16) августа Совет министров утвердил документ, но одновременно признал его применение на практике несвоевременным. Правительство считало, что в атмосфере общего подъема патриотических чувств, в том числе и в рабочей среде, в этих мероприятиях не будет особой нужды93.

Рабочие Петербургского промышленного района в основном призывались в ряды 22-го армейского корпуса, дислоцированного в Финляндии. «К этому запасу, – вспоминал один из офицеров финляндских стрелков, – командиры полков сначала отнеслись недоверчиво, сомневаясь в его политической надежности, но на театре войны они оказались прекрасным элементом, и недоверие к ним быстро исчезло»94. Однако патриотические чувства испытывали не все. Часть революционеров, для которых подобные убеждения были равносильны орвелловскому «мыслепреступлению», старались любым путем избежать фронта. Наиболее оригинальным был большевик Ф. Ф. Ильин (партийный псевдоним Раскольников), который уклонился от призыва, поступив на курсы гардемаринов и благополучно сохранил себя там от германских снарядов и торпед вплоть до Февральской революции95.

Всеобщее воодушевление и успешная мобилизация – вот что нашел в Киеве в первые дни войны приехавший сюда из своего чигиринского имения П. Раевский. По предложению генерал-губернатора он, не будучи военнообязанным, возглавил отряд Красного Креста96. Спешивший в Москву из Севастополя великий князь Александр Михайлович задавал себе вопрос, глядя на это воодушевление: «И сколько еще продлится этот странный энтузиазм русских интеллигентов, которые вдруг сменили свою привычную философию пацифизма на идиотическую враждебность ко всему немецкому, включая оперы Вагнера и шницель по-венски?»97. Крупный город в России был одновременно центром концентрации патриотических и антигосударственных элементов. В то время как первые шли на фронт, вторые заваливали мобилизационные отделы и даже военного министра просьбами и ходатайствами об освобождении от службы или хотя бы об отсрочке.

«В первые же дни мобилизации у всех воинских начальников, на станциях железных дорог, по домам и лачугам стоял сплошной стон, и море слез провожало «героев»-солдат на войну, – вспоминал современник. – Врачи, все власти, имевшие всяческое знакомство, связи, протекция, взятки, все было использовано многими, чтобы только стать «белобилетниками» или пристроиться где-нибудь в более безопасных местах – в штабах, обозах»98. В августе 1914 г. для них образовалось убежище – Земский, а затем и Городской союзы99. «Патриотические манифестации и взрывы энтузиазма, – отмечал Ю. Н. Данилов, – являлись, по-видимому, лишь дешевым фасадом, за которым скрывалась невзрачная действительность»100. В отличие от образованных сословий, от горожан русское крестьянство шло на войну безропотно, по привычке. При этом оно не проявляло патриотического восторга от известия о войне.

Несколько смягчали эту реакцию государственные субсидии, которые выплачивались семьям призываемых. По закону от 25 июня 1912 г. в случае призыва рядовых и унтер-офицеров запаса и государственного ополчения пособиями обеспечивались их жены и дети (в любом случае), а также родители, братья и сестры, даже дед и бабушка, правда, в случае если призываемый был кормильцем. Все зависело от уровня цен на продукты. Ежемесячное пособие составлялось из расчета стоимости продовольственного пайка, в который входили следующие продукты: 27,2 кг муки, 4 кг круп, 4 кг соли, 400 гр. постного масла101. Таким образом, денежный размер пособий не был унифицирован, иногда сумма субсидий в одном уезде существенно отличалась от таковой в соседнем. Бывали случаи, когда они достигали от 30 до 45 рублей в месяц, что существенно превышало среднестатистический заработок крестьянина, и тогда женщины были даже довольны, что их мужей призвали в армию. За 1914–1915 гг. было выплачено около 442 300 тыс. рублей, а за 1915–1916 гг. – 760 млн, причем на долю сельского населения пришлось 77 % выплат. По подсчетам Н. А. Данилова, за счет этих выплат совокупный доход русского крестьянства превысил за первый год войны предвоенные показатели на 340 млн рублей, а за второй – на 585 млн.102

«Каждый день молодецкие части, как на параде, шли на войну. Их провожало общее ликование и гордость», – вспоминал русский дипломат103. Ему вторил морской офицер, спешивший на место службы: «Один эшелон вез на фронт гвардейский казачий полк. Казаки шумно радовались, по вагонам звучали гармони, слышались удалые песни. Затем мимо нас прошел эшелон с гусарами, где также царило необычное веселье. Все с восторгом шли на смерть»104. Теми же словами описывает эти дни ехавший на фронт военный врач: «Из полутемных теплушек несется звон балалайки, топот камаринского взрывы хохота, и разжигающей искрой перекатывается из вагона в вагон ядреная солдатская ругань. Встречные эшелоны обмениваются надрывными «ура», и кажется, будто вся Россия шумно и радостно вскипела волнами вооруженных, немытых и распоясанных мужиков и на всех парах несется навстречу безумному водовороту войны»105. Стенли Вошборн, специальный военный корреспондент «Таймс», с восторгом писал об увиденном: «Действительно, если бы враг мог провести хотя бы день в Петрограде или в любом другом русском городе, он ужаснулся бы начавшемуся приливу (русского патриотизма. – А. О.)»106.