Снобы - Феллоуз Джулиан

Принцесса в волшебной стране. Как быстро она освоила все хитрости, научилась быть величественно-любезной, элегантно «не подозревать» об окружавшей ее роскоши, делать так, чтобы человеку стало не по себе от ее умышленной непринужденности. Она с наслаждением наблюдала, какой неловкостью обернулся для Истонов их триумф, когда (наконец-то!), оказавшись на званом ужине в Бротон-Холле, они обнаружили, что окружены людьми, которые хорошо знакомы друг с другом и все до единого понятия не имеют, кто такие Дэвид и Изабел. Она скопировала пару приемов покойной принцессы Уэльской, совершенствуя теплую и полную очарования манеру поведения с деревенскими жителями, это сочетание величественности и выверенной естественности, которое завоевывает любое сердце. Она светилась доброжелательностью и расточала похвалы, осматривая новые игровые площадки детского сада или раздавая награды на цветочной выставке, завоевывала новых друзей, обезоруживала старых критиков. Как приятно было заметить, что дети застенчиво поглядывают на нее, и покорить их внезапной, обворожительной улыбкой, а затем перевести доброжелательный взгляд на их матерей. Но опять-таки, это было так просто…

Тихо застонав, она вышла из воды, закрыла краны, вытащила пробку и прошлепала в спальню, чтобы без энтузиазма поковырять свой завтрак. Мэри заправила постель и разожгла огонь – dernier cri[29] роскоши, особенно в сентябре. Поднос с тарелками и чашкой, такой же красивый, как и всегда, стоял на столе посреди комнаты. Пристроившись между тарелками в чудесный цветочек, лежали письма – просьбы, благодарности, приглашения на скучные сельские вечеринки, куда они пойдут, и на восхитительные вечеринки в Лондоне, куда они не пойдут. Она лениво просмотрела их, откусывая кусочек тоста, золотисто-коричневого, с аккуратно срезанной коркой. Мэри приготовила и ее одежду: твидовую юбку, хлопчатобумажную блузку, жакет из джерси с кроликами. Она будет носить эту одежду с жемчужными украшениями и не очень практичными туфлями, как костюм для бесконечной роли, которую ей теперь предстоит играть всегда. Она представила ожидающий ее день: несколько поручений библиотекарю, мистер Повар, легкий обед («легкий обед» – она даже думала теперь на языке своей роли), заседание некоего комитета в деревне, обсуждение летней выставки цветов, кузина Гуджи придет на чай. Тоскливая перспектива.

Но хотя она и решила уже, что вернуться к лондонской жизни было бы для нее неразумно, Эдит к тому моменту еще не сформулировала для себя, почему именно. Она просто бормотала себе под нос, что это «неудачная мысль», не распространяясь особо на эту тему. Самой себе она объясняла это тем, что среди ее друзей Чарльз будет чувствовать себя посторонним. И в любом случае она говорила чистую правду – или почти правду, – рассказывая, как он терпеть не может Лондон и что она (по крайней мере на этом этапе) тоже сыта столицей по горло. И все-таки она понимала, что говорит о пребывании в Лондоне с Чарльзом. Но у нее появлялось уже опасное ощущение, что могло бы быть интереснее, а потому рискованнее, бывать в столице в одиночку. И при всем этом, только очень и очень редко и едва слышным голосом, в душе она признавалась себе, что готова завести любовника.

Эдит гордилась тем, что буквально в одно мгновение стала Настоящей Леди, и соблюдала все правила новой жизни, будто была рождена для нее. Конечно, к этому времени она уже почти забыла, что вовсе не была рождена для такой жизни. Она поддалась тому, как убедительно ее мать считала себя почти дворянкой, и теперь каким-то загадочным образом представляла, что выросла в среде джентри и просто вышла замуж за человека немного выше ее по положению. Подобный взгляд на вещи позволял ей испытывать к Чарльзу не такую большую благодарность, какую она, конечно же, ощущала вначале.

С неизбежностью новое социальное положение принесло с собой и новую мораль. Она с гордостью избавилась от последних следов мещанской щепетильности и без труда усвоила холодные, практичные ценности, являвшие собой грани Мира Избранных, с делом которого она связала себя узами своего брака. Она быстро превратилась в одну из тех безупречно одетых женщин, которые за обедом в каком-нибудь ресторане говорят друг другу вещи вроде: «И зачем он поднял такой переполох? Оба мальчика несомненно его», или: «Глупая женщина. Через пару лет все утихло бы», или: «О, она совсем даже не против. Ее любовник только что переехал сюда из Парижа», и, надкусывая лист цикория, они заговорщически снижают голос, отчасти надеясь, что кто-нибудь их услышит. Она усвоила притворный ужас перед оглаской и искренний ужас перед возможным скандалом – неотъемлемые атрибуты класса Чарльза. Но даже среди этих шаблонных принципов оставалось немного места живым чувствам. Эдит не восхищалась скандалами. И более всего не любила людей, которые «добились своего», а затем «все испортили». Она достигла своей цели и была твердо намерена не опустить знамени.

И все-таки… и все-таки… С этими мыслями она откусила еще кусочек и решила, что, пожалуй, почему бы ей не поехать вместе с Чарльзом осматривать Брук-Фарм.

Ей незачем было сообщать мне, что они отправились на инспекцию, я видел из окна, как они садились в машину. Мы снимали в доме уже второй день, и у нас было довольно безалаберное утро, одно из тех, когда снова и снова снимают, как ты выходишь из дверей и идешь по коридору. Все это, конечно, очень полезно, помогает привыкнуть к костюму, почувствовать себя в нем естественно или подружиться с оператором, но особой самоотдачи не требует. Белла сидела рядом со мной у окна, на этот раз затянутая в тесный коричневый дорожный костюм, и деловито скручивала довольно хлипкую сигаретку. Теперь уже только по этой привычке и можно было догадываться о том, какую богемную жизнь она вела в шестидесятые. Саймон был с нами, но без костюма – в тот день он не был нужен. Просто он принадлежал к тем актерам, кто не может долго оставаться вне съемочной площадки, они скорее предпочтут, чтобы их позвали отснять минутный вступительный кадр, и весь день прождут гримера, нежели возьмут выходной.

– Куда это они? – спросила Белла, провожая взглядом Чарльза и Эдит, идущих через парк.

– Чарльз сказал, что осмотрит дом, не надо ли чего доделать.

– Скоро мы сможем переехать, как думаешь?

Я пожал плечами:

– Да хоть сейчас, по-моему. Если мы не против, что его еще некоторое время будут отделывать.

– Боже правый, да я лучше в лесу буду спать, чем проведу еще одну ночь в гостинице, – усмехнулась Белла, поднося зажигалку к своей негорючей на вид самокрутке.

Саймон еще раз взглянул на удаляющиеся фигуры:

– Не пойти ли мне с ними? Тогда я смогу отговорить их, если начнут волноваться по мелочам. В конце концов, мы же хотим переселиться сегодня, если получится.

Он кивнул нам и пошел по коридору. Мы с Беллой молча смотрели ему вслед. Она заговорила первая:

– Вот и пошел. Разбивать сердца.

– Разве он тебе не нравится?

Она сосредоточилась на своей неряшливо свернутой сигаретке.

– Чему тут не нравиться? Просто иногда все это очарование становится поперек горла.

– Не думаю, чтобы Чарльз это замечал.

– Может, и нет. Но она заметит. И судя по вчерашнему вечеру, не уверена, что это ей понравится. Не испортил бы он все дело, мы ведь еще и поселиться не успели.

Он не испортил. Или не настолько, чтобы мы не смогли в тот же вечер переехать на новое место. У нас был обеденный перерыв, мы сидели за шатким столиком службы обеспечения на площадке перед домом, стараясь максимально насладиться обедом из коробки, когда вернулся Саймон с победным видом, пританцовывая и потрясая кулаком в воздухе:

– Готово!

– Когда?

– Сегодня.

– А гостиница?

– Уже улажено. Я предупредил, что мы все трое съезжаем, и сказал, что в ближайшее время мы зайдем и соберем вещи. Они так хорошо зарабатывают на этом фильме, что не сильно жаловались. – Он сиял. – Эдит и Чарльз снова пригласили нас перекусить вечером, так что по магазинам ходить не придется.