Брайтонский леденец - Грэм Грин

– Пойдемте-ка. Потанцуем, – предложил он.

Они медленно закружились по залу… Беда если осрамишься перед опытной красоткой, но осрамиться перед этой желторотой, этой невинной девчонкой, которая носит тарелки у Сноу, перед маленькой шестнадцатилетней сучкой…

– Спайси вас так ценил, – сказала Сильвия.

– Выйдем-ка и пройдемся к машинам, – предложил Малыш.

– Не могу, ведь Спайси только вчера умер.

Они постояли, аплодируя, и танец начался снова. В баре трещал шейкер; к окну над огромным барабаном и саксофоном прижимались листья маленького деревца.

– Люблю деревню. Я здесь становлюсь романтичной. А вы любите деревню?

– Нет.

– Здесь ведь настоящая деревня. Только что видела тут курицу. Вы подумайте, в коктейль с джином здесь кладут яйца от собственных кур.

– Пойдемте к машинам.

– Я вообще-то не прочь. Ох, черт, это было бы очень мило. Но не могу я, ведь бедняга Спайси…

– Ну так вы ведь и цветы послали, и поплакали…

– Глаза у меня – просто кошмар.

– Ну, что же вы еще можете сделать?

– Это разбило мне сердце. Бедный Спайси, так уйти из жизни!

– Понятно… Я видел ваш венок.

– Какой все-таки ужас! Мы тут с вами танцуем, а он…

– Пойдемте к машинам.

– Бедный Спайси.

Но, говоря все это, она шла впереди него, и он со смущением заметил, что она даже побежала, буквально перебежала через освещенный угол бывшего скотного двора, по направлению к темной стоянке автомашин, навстречу этим забавам. «Через три минуты я все узнаю», – подумал он, чувствуя, что в нем поднимается тошнота.

– Которая ваша машина? – спросила Сильвия.

– Вон тот «моррис».

– Не подойдет, – сказала Сильвия. Она ринулась к шеренге автомобилей. – Вот этот «форд». – Рывком отворив дверцу, она воскликнула: – Ой, простите! – и быстро захлопнула ее, затем забралась на заднее сиденье соседней машины и уселась там, ожидая его. – Ой, – тихо и с чувством произнес ее голос в сумраке машины, – как мне нравится «ланчия»!

Он остановился у дверки, темнота между ним и ее миловидным, невыразительным лицом рассеивалась. Юбка ее задралась выше колен, она ждала его со щедрой покорностью. Перед ним вихрем пронеслись его беспредельные честолюбивые мечты, заслоненные этим отвратительным, низменным актом: номер в «Космополитене», золотая зажигалка, стулья, украшенные коронами в честь иностранки по имени Евгения. Хейл появился в его сознании и тут же исчез, будто камень, брошенный со скалы; сам он стоял в начале длинного коридора с натертым паркетом; вдруг появилась толпа влиятельных лиц, раздались приветственные крики, мистер Коллеони, отступая назад, кланялся ему, как рассыльный из универмага, за ним виднелась целая армия бритв – триумф победителя! На скаковой дорожке перед финишем забарабанили копыта, а по радио объявили имя лошади, выигравшей заезд; грянула музыка. Грудь его заныла от жажды овладеть всем миром.

– Ты что, не можешь, что ли? – спросила Сильвия.

А он со страхом и смятением думал: «Какой же следующий ход?»

– Быстро! – сказала Сильвия. – Пока нас тут не увидели.

Паркетный пол начал скатываться, как ковер. Лунный свет упал на дешевое кольцо и на круглое колено. Он сказал с горькой и мучительной яростью:

– Подожди тут, я приведу тебе Кьюбита.

Он повернулся спиной к «ланчии» и зашагал по направлению к бару. Но тут же пошел в другую сторону, услышав смех, доносившийся из бассейна. Стоя у входа и ощущая во рту вкус спиртного, он смотрел на девушку в красной резиновой шапочке, хихикавшую в потоках света. Но мысли его метались к Сильвии и обратно – так работает безотказный двигатель с электрическим мотором. Страх и любопытство разъедали его честолюбивые мечты о будущем, к горлу подступила тошнота, его чуть не вырвало. «Жениться – нет, черт побери, пусть меня лучше повесят», подумал он.

Мужчина в плавках добежал до края трамплина, прыгнул, перекувыркнулся в ярком жемчужном свете и нырнул в темную воду; двое купающихся плавали вместе; взмах за взмахом доплывали они до мелкого места, поворачивали и возвращались рядом, ровно, неторопливо, занятые собой, счастливые и спокойные.

Малыш стоял и наблюдал за ними; когда они во второй раз переплывали бассейн, он увидел на залитой светом поверхности воды свое собственное отражение, дрожавшее от взмахов их рук, – узкие плечи, впалая грудь, и вдруг почувствовал, что его остроносые коричневые ботинки скользят по мокрому и блестящему кафелю.

Всю дорогу обратно подвыпившие Кьюбит и Дэллоу болтали; шоссе было едва освещено. Малыш вглядывался вперед, в яркую полосу света, рассекавшую темноту. Вдруг он с яростью сказал:

– Смейтесь сколько влезет.

– А что, ты не так уж плохо все проделал, – ответил Кьюбит.

– Смейтесь. Воображаете, что вы в безопасности. Но вы все мне осточертели. Я решил развязаться с вами.

– Устрой-ка себе медовый месяц подлиннее, – посоветовал Кьюбит и усмехнулся.

Низко паря над заправочной станцией, с надрывным голодным криком пролетела сова, она взмахивала мохнатыми крыльями хищника и то появлялась в свете фар, то улетала прочь.

– А я не собираюсь жениться, – отрезал Малыш.

– Знал я одного типа, – сказал Кьюбит, – так он до того перетрусил, что даже руки на себя наложил. Пришлось отсылать обратно свадебные подарки.

– Я не собираюсь жениться.

– С людьми это частенько случается.

– Ничто не может заставить меня жениться.

– А жениться тебе все-таки придется, – вставил Дэллоу.

Из окна кафе для автомобилистов «Чарли, притормози здесь» выглянула женщина, ожидавшая кого-то, – она даже не посмотрела на проезжавшую машину.

– На-ка выпей, – предложил Кьюбит, он был пьянее, чем Дэллоу, – я прихватил с собой фляжку. Теперь-то ты уже не можешь говорить, что не пьешь, – мы ведь все видели, и Дэллоу, и я.

– Я не женюсь. Зачем мне жениться? – проговорил Малыш, обращаясь к Дэллоу.

– Ты сам все затеял, – ответил Дэллоу.

– Что это он затеял? – спросил Кьюбит.

Дэллоу не ответил, только дружески опустил тяжелую руку на колено Малыша. Малыш искоса посмотрел на его добродушную преданную физиономию, в нем вспыхнула ненависть: чья-то верность может связать его, повлечь за собой. Дэллоу был единственным человеком, которому он доверял, но он ненавидел его, как будто Дэллоу был его строгим наставником.

– Ничто не заставит меня жениться, – неуверенно повторил он, разглядывая ряды рекламных щитов, проносящихся мимо и освещенных призрачным светом: «Пиво Гинее полезно для вас», «Попробуйте пиво Уортингтон», «Сохраняйте юный цвет лица» – целая серия заклинаний. Мелькали советы: обзаведитесь собственным домом, обручальные кольца покупайте только у Беннета.

А в пансионе Билли ему сказали:

– Твоя девушка здесь.

С чувством безнадежного протеста он поднимался в свою комнату: вот он войдет и скажет: «Я передумал. Я не могу на тебе жениться». Или, может быть, так: «Адвокаты говорят, что это все-таки нельзя устроить…» Перила все еще были сломаны, он глянул вниз, в глубокий пролет, туда, где недавно лежало тело Спайсера. Как раз на этом месте стояли Кьюбит и Дэллоу и смеялись над чем-то… Острый край сломанных перил оцарапал ему руку. Он поднес ладонь ко рту и вошел в комнату. В голове его пронеслась мысль: «Нужно быть спокойным, держать язык за зубами». Но ему казалось, что выпитое в баре вино замарало его чистоту. Человек может избавиться от порока так же легко, как и расстаться с добродетелью, – достаточно одного дуновения, чтобы она испарилась.

Он посмотрел на Роз. На ней была шляпа, которая ему не нравилась, и она сорвала эту шляпу с головы, как только он взглянул в ее сторону. Ей стало страшно, когда он тихо сказал:

– Что ты здесь делаешь… в такое позднее время? – добавил он уже возмущенно, надеясь, что между ними может вспыхнуть ссора, если он поведет себя как нужно.

– Ты видел это? – умоляюще спросила Роз. В руках она держала местную газету. Малыш до сих пор не потрудился прочесть ее. На первой странице была фотография Спайсера, в смятении бегущего под железные сваи… Репортерам больше повезло у фотографа, чем ему.

– Здесь сказано… это случилось… – пробормотала Роз.

– На лестнице, – прервал ее Малыш. – Я все время твердил Билли, чтобы он починил эти перила.

– Но ты говорил, что с ним расправились на скачках. Ведь как раз он-то и…

Он взглянул на нее с напускным спокойствием.

– Оставил у тебя карточку? Это ты хочешь сказать? Может, он и знал Хейла. Он водился с массой всяких типов, о которых я и понятия не имел. Ну и что с того? – Он уверенно повторил свой вопрос под ее молчаливым взглядом: – Ну и что же с того? – Он знал, что ум его может распознать любое предательство, но она была хорошей девочкой, ее защищала собственная порядочность; были вещи, которых она не могла себе даже и представить, ему казалось, что он видит, как мысли ее приходят в смятение, погружаясь в бездонную пучину страха.