Брайтонский леденец - Грэм Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь хлопнула. Роз закрыла ее перед Айдой, и когда та тихонько постучала, в ответ послышался упрямый шепот.
– Уходите. Не желаю я разговаривать с вами.
– У меня к вам серьезный разговор. Очень серьезный.
Пиво, выпитое Айдой, слегка подступило ей к горлу; она подняла руку ко рту и, машинально сказав: «Простите», – рыгнула в сторону закрытой двери.
– Я ничем не могу вам помочь. Я ничего не знаю.
– Впустите меня, милочка, и я вам все объясню. Не могу же я кричать отсюда, с площадки.
– Какое вам до меня дело?
– Я не хочу, чтобы пострадала невинная.
– Как будто вы знаете, кто невинный! – упрекнул ее тихий голосок.
– Откройте дверь, милочка. – Айда начала, правда понемногу, терять терпение; оно было почти такое же беспредельное, как и ее добрые намерения. Она взялась за ручку и толкнула дверь; она знала, что официанткам не разрешается запирать дверь на ключ; но на ручку был повешен стул. – Таким путем вы от меня не избавитесь, – сказала она с раздражением. Всей своей тяжестью она навалилась на дверь, стул затрещал и немного отклонился, образовалась щель.
– Я все равно заставлю вас слушать, – сказала Айда. Когда спасаешь жизнь человеку, не надо раздумывать; существует правило: оглушить утопающего, которого тащишь из воды. Айда просунула в щель руку, отцепила стул и прошла в отворившуюся дверь. Три железные кровати, комод, два стула, пара дешевых зеркал; она сразу заметила все это, а также Роз, прижавшуюся как можно дальше от нее к стене и с ужасом глядевшую на дверь своими невинными и простодушными глазами, которые словно сопротивлялись, отказываясь что-либо воспринимать.
– Не будьте же дурочкой, – сказала Айда. – Я вам друг. Я только хочу спасти вас от этого мальчишки. Вы ведь от него без ума? Не правда ли? Но разве вы не понимаете, что он – нехороший?
Она села на кровать, мягко, но безжалостно настаивая на своем.
– Вы совсем ничего не знаете, – прошептала Роз.
– У меня есть доказательства.
– Я не про это говорю, – ответила девочка.
– Он вас ни в грош не ставит, – сказала Айда. – Послушайте. Я ведь понимаю ваши чувства. Даю вам слово, я тоже в свое время не раз влюблялась в мальчишек. Конечно, это естественно. Это все равно что дышать. Но все-таки вы не должны терять голову. Этого никто не стоит, а уж о нем и говорить нечего. Он нехороший человек. Я не пуританка, не думайте. Я тоже не один раз в жизни увлекалась. Это же естественно. Ну, словом, – она покровительственно протянула к девочке свою массивную лапу, – я-то уж понимаю, что значит власть Венеры. Но я всегда стояла за правду. Вы еще такая молодая. У вас еще будет куча мальчиков, пока доживете до старости. Вы еще повеселитесь… Если только не позволите им помыкать собой. Это всем необходимо. Все равно что дышать. Не подумайте, что я против любви. Уж конечно, нет. Я, Айда Арнольд. Надо мной стали бы смеяться, если бы я сказала такое. – Пиво снова подступило ей к горлу, и она поднесла руку ко рту. – Простите, милочка. Вот видите, мы прекрасно можем договориться, когда мы заодно. У меня никогда не было своих детей, и я к вам привязалась. Вы милая девочка. – И вдруг она гаркнула: – Отойдите от стенки и ведите себя разумно. Он вас не любит.
– Мне все равно, – упрямо пробормотал детский голосок.
– Что значит – вам все равно?
– Я люблю его.
– Вы погубите себя. Будь я вашей матерью, я задала бы вам хорошую трепку. Что сказали бы ваши отец и мать, если бы они знали?
– Им все равно.
– А как вы думаете, чем это кончится?
– Не знаю.
– Вы еще молоды. В этом все и дело. Вы романтичны. Я тоже была такая. Когда вы вырастете, это с вас соскочит. Вам не хватает только немного жизненного опыта.
Глаза девочки с Нелсон-Плейс уставились на нее, не понимая; загнанный в свою норку зверек выглядывал в яркий веселый мир; в норе были убийство, совокупление, нужда, верность, любовь и страх Божий; зверек не обладал знанием, которое позволило бы ему отрицать, что только в сверкающем широком мире, там, за пределами его норы, существует нечто такое, что люди называют жизненным опытом.
***Малыш смотрел вниз на тело, распростертое у подножия лестницы в пансионе Билли, словно Прометей на скале под орлом.
– Боже мой, как же это случилось? – воскликнул Друитт.
– Давно уже надо было починить эту лестницу, – ответил Малыш. – Я говорил Билли, но этот подлец ни за что не хочет тратить деньги.
Он уперся забинтованной рукой в перила и толкал их, пока они не полетели вниз; выкрашенный в коричневую краску орел попал как раз на поясницу Спайсеру.
– Но ведь это случилось уже после того, как он упал, – запротестовал Друитт; его вкрадчивый голос законника прерывался от волнения.
– Вам это только показалось, – возразил Малыш. – Вы были здесь, в коридоре, и видели, как он прислонил свой чемодан к перилам. Напрасно он это сделал. Чемодан был слишком тяжелый.
– Боже мой, вам не удастся впутать меня в эту историю, – сказал Друитт. – Я ничего не видел. Я смотрел, что там в мыльнице. Вместе с Дэллоу.
– Вы оба видели, как он упал, – возразил Малыш. – И это хорошо. Нам повезло, что здесь как раз оказался уважаемый представитель закона. Одно ваше слово, и все будет в порядке.
– Я буду отрицать это, – сказал Друитт. – Я уйду отсюда. Я присягну, что никогда не был в этом доме.
– Оставайтесь на месте, – приказал Малыш. – Нам ни к чему еще один несчастный случай. Дэллоу, пойди позвони в полицию… и вызови врача, это будет солиднее.
– Вы можете задержать меня здесь, – проговорил Друитт, – но не можете заставить меня сказать…
– Я хочу, чтобы вы сказали только то, что сами хотите сказать. Не очень хорошо это выглядело бы, если бы меня обвинили в убийстве Спайсера, примем, когда я убивал его, вы были здесь… Искали что-то в мыльнице?… Этого было бы достаточно, чтобы погубить любого адвоката.
Друитт пристально посмотрел на сломанные перила на повороте лестницы над тем местом; где лежало тело.
– Вы бы лучше подняли тело, а обломки перил подложили бы под него, – медленно сказал он. – У полиции возникнет множество вопросов, если они увидят его в таком положении. – Он вернулся в спальню, сел на кровать и обхватил голову руками. – У меня голова разболелась, – сказал он, – мне надо домой. – Никто не обращал на него никакого внимания. Дверь в комнату Спайсера скрипела на сквозняке. – Голова у меня просто раскалывается, – повторил Друитт.
Дэллоу потащил по коридору чемодан; из него торчали тесемки от пижамы Спайсера; прижатые крышкой, они были похожи на выдавленную из тюбика зубную пасту.
– Куда он собрался ехать? – спросил Дэллоу.
– В Ноттингем, Юнион-стрит, «Голубой якорь», – ответил Малыш. – Надо им телеграфировать. Может, они захотят прислать цветы.
– Будьте осторожны с отпечатками пальцев, – умоляюще сказал Друитт, сидя рядом с умывальником; он не поднимал головы, по-видимому, от боли. Но услышав, как Малыш спускается по лестнице, он все-таки поднял глаза.
– Куда вы идете? – резко спросил он.
– Ухожу, – ответил Малыш.
– Вам нельзя сейчас уходить, – сказал Друитт.
– Меня здесь не было, – возразил Малыш. – Были только вы с Дэллоу. Вы ждали, пока я вернусь домой.
– Вас увидят.
– Ну что ж, тут придется рискнуть, – ответил Малыш. – У меня есть дела.
– Не говорите мне! – поспешно крикнул Друитт, но тут же, овладев собой, добавил уже негромко: – Не говорите мне, какие у вас дела…
– Нам нужно устроить все со свадьбой, – угрюмо сказал Малыш.
Он на мгновение остановил глаза на Друитте… у него супруга… он уже двадцать пять лет играет в эту игру… Казалось, Малыш хотел задать какой-то вопрос, казалось, он был почти готов принять совет от человека, значительно старше; казалось, он ожидал хоть немножко человеческой мудрости от изворотливого ума этого старого законника.
– Лучше уж поскорей покончить с этим, – мягко и грустно продолжал Малыш.
Он все еще смотрел в лицо Друитту, ища в нем хоть какого-нибудь отражения мудрости, приобретенной за двадцать пять лет участия в игре, но видел только испуганное лицо, замкнутое, словно витрина лавки, забитая досками во время уличных боев. Он продолжал спускаться по лестнице, погружаясь в глубокий колодец, на дно которого упало тело Спайсера. Он принял решение; теперь ему нужно было только двигаться к своей цели; он чувствовал, как кровь его отливала от сердца и вяло двигалась по жилам, словно поезда по внутреннему кольцу. Одна станция приближала его к безопасности, а следующая вновь удаляла от нее, пока он не огибал всю дугу, – тогда безопасность опять приближалась, как Ноттинг-Хилл, а потом снова удалялась. Пожилая проститутка на набережной Хоува даже не обернулась, когда он оказался позади нее: как между электрическими поездами, идущими в одном направлении, столкновение между ними было невозможно. У них обоих была конечная цель, если можно говорить о конечной цели, когда речь идет о движении по кольцу.