Камуфлет - Антон Чижъ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Живая картина» опять явилась на свет, но теперь лицо князя было представлено для опознания. Доктор взглянул и твердо заявил, что этого господина не видел.
– Не остались ли записи о том визите? – без всякой надежды спросил Ванзаров.
– Безусловно, – даже не удивился Звягинцев.
Из картотечного шкафчика был извлечен ящичек, а из него форменная карточка. История болезни сообщала, что пациента зовут Петр Николаевич Морозов, из дворян, 1885 года рождения, православный, русский. Образование несколько непривычное: Александровский лицей, а затем для чего-то коммерческая школа. Род занятий указывался оригинальный – «праздный». Адрес проживания и вовсе удивительный: особняк князя Одоленского. Что касается жалоб, то пациент страдал «пассивным мужеложеством орального типа в начальной стадии». Также было описано, какое средство применялось: «краткое воздействие переменного тока 300 Вт в точки тормозящей функции». Иных сведений картонка не содержала.
В глубине клиники разразился мучительный крик исцеляемого.
Родион Георгиевич передал карточку Джуранскому. Ротмистр быстро ознакомился и всем видом выразил глубокое сомнение, что этому можно верить. Необходимые меры он, конечно, предпримет, но… Морозовых в адресном столе полиции наберется не меньше сотни, а единственный, кто бы мог рассказать достоверно, уж сутки дает ответ иному суду.
– Юноша страдал довольно серьезным нервным расстройством, – сказал Звягинцев с непередаваемой лекарской интонацией, в которой желание помочь больному мешается с живейшим интересом к его вскрытию.
– Какого рода? – заинтересовался Ванзаров.
– Шизофрения с манией преследования… Он считал, что его два года держали в доме умалишенных, потом выкрали, а нынче ему угрожает смертельная опасность. Представьте, он даже просил вызвать полицию! – доктор понимающе улыбнулся.
До сих пор приятный гость не разделил веселья, а напротив, крайне строго спросил:
– Почему не вызвали?
– Ну, господа, я же врач! Отличу бред больного воображения от реальности!
– Могу ли знать, на основании чего поставили диагноз? Почувствовав решительную перемену интонации, Звягинцев забеспокоился:
– Уверяю, господа, диагноз очевиден. Хорошо одетый юноша, со здоровым цветом лица, говорит, что его держали в заточении. И потом, спутник подтвердил, что у него развились психические отклонения на почве мужеложества.
– Кто диктовал карточку больного?
Простой вопрос привел доктора к замешательству и нервному почесыванию бородки. Эскулап явно не мог вспомнить такой безобидной подробности.
– По-моему, юноша… Нет, кажется, тот, другой… Или нет?… Позвольте…
– Ставите диагноз, а не помните, как выглядел преступник? – вдруг выпалил Джуранский.
Совсем смутился Аристарх Петрович и принялся лепетать путаные оправдания, густо пересыпанные латинизмами. Труженика науки переубеждать было поздно.
– Юнофа не упоминал, какую клинику выдумала его физофрения?
– Кажется, на Черной речке. Поверьте, господа, я совершенно…
– Благодарю, Аристарх Петрович, вы оказали неоценимую помофь розыску! – Родион Георгиевич крепко пожал суховатую ладонь доктора. – Позволите забрать карточку с собой?
Профессиональная жадность сдалась и доктор заявил торжественно:
– Хоть не по правилам, но коли розыску надо – берите! Выйдя на ветерок Мойки, Ванзаров просил ротмистра достать блокнот с карандашом:
– Записывайте: «Позвольте поздравить с заслуженным вознаграждением. Желаем достойно носить гордое имя рогоносца. Вам оно, безусловно, подходит»… Э-э-м… Далее: «Супруга бесподобна в муках любви. Примите нафе уверение в искреннем почтении»… Записали?… Едете на Офицерскую и печатаете этот текст на всех пифуфих мафинках управления. У нас их, кажется, три. Затем спускаетесь в Казанский участок и печатаете на их двух. На расспросы «зачем» и «почему» предоставляю найти исчерпываюфий ответ, как умете. И проверьте Морозова по адресному.
Железный Ротмистр научился не задавать вопросы, даже если не понимал приказ вовсе. Джуранский лишь уточнил, будут ли еще указания. Но с прочим Родион Георгиевич надеялся справиться сам.
Августа 8 дня, в то же время, +21° С.
Министерство Императорского двора,
главная канцелярия, Набережная реки Фонтанки, 20
Как и все, чего он сам добивался: сам решил служить жандармом, сам пробился в дворцовую охрану и сам догадался, как быть полезным императору лично. Начальник дворцовой стражи Е.И.В. не верил в удачу, а ковал ее своими руками. До намеченной цели оставалось несколько ударов.
Ягужинский бодро вошел в приемную и просил адъютанта доложить о своем прибытии. Его приняли незамедлительно.
Министр двора изволил опять располагаться в позе неколебимого величия. Полковник вытянулся, но барон не захотел тратить время на формальности.
– Что удалось сделать за прошедшие сутки? – ласково спросил Владимир Борисович.
Ягужинский открыл папку и зачитал рапорт. В дворцовой страже обнаружен предатель, причастный к появлению нежелательных писем. В результате разоблачения штабс-ротмистр Меншиков покончил жизнь самоубийством, взорвав себя заранее приготовленной бомбой. Его связи и знакомства сейчас активно проверяются. Вскрылась непосредственная причастность князя Одоленского к заговору, но допросить его невозможно, так как князь найден вчера утром в своей постели мертвым. Розыском убийцы занимается сыскная полиция.
– Значит, последний отпрыск княжеского рода, верой и правдой служивший империи и лично удостоенный вниманием императора, оказался банальным заговорщиком? – задумчиво проговорил барон Фредерикс.
– Сожалею, но это так.
– В чем заключалась его роль?
– Ванзаров сейчас выясняет.
– А вы?
– Мы тоже…
– Ваш блестящий план втянуть князя в небольшую уголовную провокацию, которую будет расследовать чиновник сыскной, а вы наблюдать со стороны и вовремя вступать в игру, можно считать провалившимся?
– К сожалению, нас опередили…
– Допустим… Но хоть новых писем можно не опасаться?
– Так точно. Письма доставлялись Меншиковым. Барон изволил взять паузу, чтобы просчитать новую ситуацию. Трудно представить, что в отряде дворцовой страже предатели свили уютное гнездо. Скорее всего, Меншиков был один. Тогда получается, что заговорщикам обрубили единственный безопасный способ связи. Или они сами это сделали? Угроза никуда не делась. Но оборвалась ниточка, ведущая к сердцу заговора. И все это – накануне событий? Вывод: больше никто не собирается выдвигать условий, катастрофы избежать невозможно. Странно, что полковник этого не понимает…
– Кто разоблачил предателя? Вы? – быстро спросил Фредерикс.
– Никак нет, коллежский советник Ванзаров.
– А почему не удалось вам?
– Штабс-ротмистр был моим заместителем и лично занимался поиском предателя.
Владимир Борисович с неподдельным интересом посмотрел в лицо ненавистного выскочки:
– Александр Иванович, правильно ли я понял: вы признаетесь в том, что проглядели заговорщика в святая святых – дворцовой охране, не смогли его разоблачить за год, а чиновник сыскной полиции справился за сутки?
– Так точно…
– Отдаете себе отчет, что это непростительный служебный проступок?
– Так точно…
– Не припомню, чтобы кто-то так старательно напрашивался на отстранение от должности. Зачем вам это, полковник?
Ягужинский громко хлопнул раскрытой папкой и вытянулся:
– Я честный офицер. Свои ошибки скрывать не намерен. Барон Фредерикс хмыкнул:
– Честность вещь замечательная, но в разумных пределах. Особенно на службе… Я не стану нынче подписывать приказ о вашем отстранении. Формально результат есть, даю еще сутки. И активней привлекайте этого Ванзарова, раз он такой прыткий.
– Слушаюсь! – Полковник щелкнул каблуками, образцово развернулся и вышел.
Оставшись в одиночестве, Александр Иванович пробормотал:
– Вот ведь хитрый змей! – И нехорошо выругался. Вымещая досаду, пнул сапогом подножие мраморной статуи. По телу Артемиды прошла дрожь, но богиня-охотница продолжала сквозь века погоню за добычей.
Августа 8 дня, начало первого, +22° С.
Редакция газеты «Новое время»,
Невский проспект, 40
Что называется, и не думал, а стал добычей. Налетел репортер уголовной хроники и потребовал интервью по текущему моменту. Раз и.о. начальника сыскной полиции оказался в редакции, а то ведь прорваться к нему прессе невозможно, а читатели жаждут знать… В общем, Родион Георгиевич согласился ответить на три вопроса. И отвечал уже на десятый.
Все, что хотела знать общественность в лице растрепанного репортеришки было на удивление банальным: когда будет побеждена преступность? Что намереваются делать с хулиганами? Как пресечь воровство в империалах? Что делать с грубостью городовых? Ванзаров, как мог, отдувался за грехи министерства и уже дозрел пресечь допрос, как борзописец вдруг спросил:
