Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936 - Иван Чистяков

Так постепенно уходит в вечность день за днем, и внутренний мир становится как бы на точке замерзания. Начинаешь верить, что могут довести тебя до бесстрастия. И все-таки что ни день, то к свободе ближе. Только через какой путь? Путь крушений, тоски и гнева. Путь еще большего ничтожества и унижения человека. Но иногда вступает в силу холодный анализ, и многое за недостатком горючего потухает. В истории всегда были тюрьмы и почему же, ха ха ха, не должен в них сидеть я, а только другие. Эта лагерная жизнь необходима для некоторых исторических условий, ну, значит, и для меня. И с течением времени воспоминания о другой жизни, которую ведут все люди за исключением лагерников или меня, в будущем не будут причинять боли. Можно будет всматриваться в нее.

Заставят всматриваться путем лишения зачетов и т. д. Буду ходить по пескам и по сопкам, по болотам и вечной мерзлоте, по Сибирской тайге и по топям, мы везде. А жизнь бьет везде ключом. Будешь обращаться и к законам жизни, и к отдельным частям. Видеть живых людей, их действия, самому становиться среди них, словом, жить в их среде, хотя и воображением. Но реальность!!! Мысли оборвались, и где права на жизнь? Но что же я сделал, что я за преступник? Неужели? Да может быть так надо. Может быть я и не должен жить своей жизнью. И все станет понятно. Здесь тебя представили самому себе — что раньше приобретено, тем и живи.

13 [июня]

А верно, пожалуй, изобрели карательное средство для людей, когда заставляют при полном сознании жить другим. С исторической точки зрения ты ничтожество, сиди и молчи. Но на то она и наука, чтобы быть объективной, а на то я и субъект, чтобы чувствовать. Легко отринуться от всего на миг, бросившись за ужасающим. А каково отрекаться ежечасно, ежесекундно и на долгие годы? И приходится ставить вопрос, победить и умереть. Больше бывает минут, когда чувствуешь, что тебя заставляют жить и обставляют так, чтобы ты прочувствовал все свое ничтожество.

Вот он, политязык Ершова. Подготовка к 1 Мая прошла безобразно. Дано неверное определение стахановскому движению, началось сверху, а не снизу, что является политическ. минусом.

Есть недооценка смотра, компанейская работа уполномоченного. Нет руководства над ф-гой… […] Обязательства есть, а работа… […] Ну и помполит сформулировал:

— Дать слегка по зубам и выпроводить из Н. К. П. С.

А они и рады:

— Ваши отчеты — документ, характеризующий ваше общественное лицо. И надо сказать плохое.

Как не крутят, и все же ссылаются на общественность. Понятно, понятно!!!? Хотят убить морально, но… пусть. И результат — конец — работа уполномоченного была но не зарегистрирована — съехал, ну-ну!!!! И фурор. Нач. 3-й, обойдя кругом да около, сказанул:

— Вам надо уходить из ВОХР?!!?!???

Ну что ж, я рад, хотя завтра.

— Вы из кадра?

— Нет, из ГУЛАГ.

— Ну, это трудней будете до конца строительства.

Вот она, разгадка, на какой срок нас взяли. Случай! Надо его не упускать. У Николенко с шефством похуже, чем у меня. Вот член ВКП (б). Надо мотать, и чем скорей, тем лучше.

16–17 [июня]

Идут совещания два дня. I-е снова о стахановцах, о уполномоч. Ну, конечно, и обо мне. Что ты срываешь, неверно понимаешь, искажаешь и т. д. стахановское движение. Терпим пока. Криворучка отказывается от шефства:

— Не моя работа, не справлюсь, да и не могу бросить основную. Я же только принял взвод! Людей не знаю, побеги.

Обрезают сразу.

— Не хотите работать? Говорите прямо.

Действуют на комсомольца, меня, не упоминая фамилии, жмут. Это уже послабление или моя победа. Наше совещание комполит. состава. Мое нервное состояние достигло предела. А после выступления помполита, который вставляет словечки при выступлении Камушкина:

— Не хватает стрелков.

Это поддержка морального состояния и заинтересованность в его укреплении. Да и насчет квартиры отговорились: «Нашли ему четыре неподходящих».

Утешил. Ну, уж тут я дошел до того, что хоть плачь. К нач. отр. идти незачем, к комполиту тоже и т. д. Поневоле пойдешь на преступление.

При бритье кровь брызжет из лица. Аппетит пропал, мутит. И с каждым днем все новые и новые художества. Огурцова премировали, и результат — пьянство, сочинительство, взял деньги у з/к стрелков и не отдал. А в этом наверно рука и помполита и Гридина. Есть стремление у Афанасьева служить в охре, ну он и лезет, выступая с речами по вкусу начальства и немножко критикуя себя. Все напряжены, но выступать боятся, это, пожалуй, дипломатично.

Все же путеармейцам больше веры, чем нам. Кто-нибудь капнет из з/к в 3-ю часть, ну нас и таскают. Освободилась одна стерва с кухни, да на Афанасьева говорит, что изнасиловал, ну и дело парню. А ее пользовали, пока была на кухне взвода, все. Помполит 1 див-на тоже на меня, говоря, что я сказал кое-что лишнее. Знаю то, что выбрасывают за борт беспартийных. Нас беспартийных в отряде трое. Сделали ли из нас большевиков? Нет. Порадовали, отметив Бренча, что он растет. Да, растет, из малограмотного сделали политрука, помполита д-на, а толку от этого??? Из меня бы кое-что сделали, ну тогда еще дело.

18 [июня]

А вот и радость, с 11-й пять человек оптом. Хочется шлепнуться. Но холодный рассудок говорит: подожди. Рано или поздно срок дадут, пусть лучше рано, скорей кончится срок. Да, я встал на путь открытой борьбы. На боевой взвод. Не хочет служить и Девяткин, отпуская без конвоя урок, несмотря на предупреж дения.

Приехал на 1-ю. С производством не в порядке. Ершов говорит, пусть лучше сбегут пять, чем не пустить бригаду на работу. Дерн за 4 километра возить не на чем, пища ни к черту. Поневоле восстанешь. Паршиво чувствую себя, мысли путаются.

19 [июня]

Взвалили всю тяжесть на нас. Помполит не был на 11-й. Стрелки обижаются. Помполита не знает путеармейская масса как коммуниста, как помполита. Руководят из кабинета приказами проработать то-то и то-то. Сергеев подтверждает, что стрелки 11-й недовольны Хренковым. Заедает Сергеева и то, что дров ему не везут, что Пахомов нянчится с детьми начальника и больше ни черта.

20–21–22 [июня]

Так жизнь в норму и не войдет, потому что у нас ничего нет нормального. Болят ноги, ревматизм. Кормлю клопов ночью. Память начинает изменять, не помнишь, что было вчера, 21-го. Иду в театр. Очередной провинциальный №. Переодевание в течение 1–2 секунд. Сплошная белиберда и похабщина, принимают заказы на детские валенки из шерсти родителей, вызывает смех и бурные овации у завитинцев. Вот вам культура, вот вам взгляды на жизнь.