Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво - Ицик Мангер

Чарна-сторожиха не унималась. Если она разойдется, конца-края не будет. Хорошо, что ангелы, пролетавшие мимо, привели ее в чувство.

— Не загораживай дорогу, Чарна. Либо лети, либо дай нам пролететь. Фокусники начинают ровно в десять.

Рынок был заполнен праведниками. Фокусница в синем платьице в красный горошек собирала деньги в тарелочку. В воздухе кружил Шимен-Бер и собирал деньги с ангелов.

— Быстрее, поторопись, фокусники уже начинают, — нудил Шимен-Бер.

Мы успели в последний момент… На помосте стоял турок Махмед-Али и вытаскивал из носа и ушей ленты, эти ленты он складывал в большую коробку, «алон-пассе»[114] — и коробки с лентами как не бывало.

Праведники только рты пораскрывали. Они качали головами и причмокивали:

— У-ва! У-ва! Настоящее чудо!

Но это были пустяки по сравнению с тем, что показал второй фокусник Али-Махмед. О том, что он глотал огонь, как праведники, не рядом будь помянуты, — галушки, нечего и говорить. Этот Али-Махмед показал настоящие чудеса.

Такого праведники в жизни не видели, а они, праведники, кое-что в фокусах смыслят.

Али-Махмед снял с головы красную шапочку, поклонился всем с улыбкой и попросил уважаемую публику, чтобы кто-нибудь, кто хочет, бросил что-нибудь в шапочку… На мгновение публика замерла, боялась рискнуть. Потом все-таки царь Соломон снял с пальца золотой перстень с печаткой и бросил его в феску, царица Эсфирь бросила золотое зеркальце, которое Артаксеркс подарил ей на свадьбу, праотец Авраам — драгоценную табакерку, праматерь Сарра — золотую сережку, а праотец Исаак — запонки.

Али-Махмед хорошенько встряхнул предметы в своей феске. Все затаили дыхание, ждали, что произойдет. Те, кто отдал свои вещи, дрожали за них.

Али-Махмед опять улыбнулся, «алон-пассе, раз-два-с, три-ври», он перевернул шапочку: в ней ничего было. Царица Эсфирь чуть не расплакалась:

— Мое зеркальце, мое золотое зеркальце! Царь Артаксеркс подарил мне его на свадьбу…

Али-Махмед улыбнулся и, поклонившись праотцу Аврааму, сказал:

— Прошу прощения, реб Авром, тряхните бородой!

Праотец Авраам тряхнул бородой, и — вот чудеса! — из нее выпало золотое зеркальце царицы Эсфири.

— А вы, реб Шлойме, — Али-Махмед обратился к царю Соломону, — будьте так добры, посмотрите на руку праматери Рохл, которая стоит в третьем ряду за вами.

И правда: на пальце праматери Рахили оказался перстень царя Соломона. Праматерь Рахиль смутилась. На глазах у всех с ее пальца сняли кольцо чужого мужчины.

Табакерка праотца Авраама оказалась за пазухой у наложницы праотца Иакова Зелфы, а запонки праотца Исаака — в левом чулке у блудницы Раав.

Все были потрясены, все смеялись и восхищались великим искусством фокусника Али-Махмеда, который, судя по его успехам, мог бы стать величайшим галицийским цадиком[115].

Вдруг праматерь Сарра заломила руки и запричитала:

— Моя золотая сережка, ой, горе, пропала моя золотая сережка.

Али-Махмед показал пальцем на Магида из Дубно, который стоял в середине ряда.

— Ай-яй-яй, Магид из Дубно, с каких это пор вы носите женские сережки? Будьте так добры, отдайте сережку праматери Соре.

Золотая сережка висела в левом ухе Магида из Дубно. Ее едва вытащили оттуда. Магид из Дубно был вне себя:

— На этот счет у меня есть притча, уважаемые. Жил-был царь, и было у него три…

— Не нужны нам ваши притчи, Магид из Дубно, мы пришли смотреть на фокусы, а не слушать притчи, — зашумела толпа.

— Потом пожалеете, уважаемые, это хорошая притча, с золотой моралью, — пригрозил Магид из Дубно.

Но его притча всем была нужна как прошлогодний снег. Все глаза были прикованы к помосту, где стояла особа женского пола с мужским голосом. Наступил ее черед показывать фокусы.

Особа произнесла «рана-капана-алерана»[116] и вдруг оказалась закутанной в семь разноцветных покрывал. От покрывал рябило в глазах. Праведники замерли с открытыми ртами.

Особа обратилась к семи покрывалам, дрожавшим на ней:

— Ты, белое покрывало, лети к праматери Соре, ты, красное, к праматери Ривке, ты, зеленое, к праматери Рохл, а ты, синее, к праматери Лее.

Четыре покрывала отделились друг от друга. Они стали кружиться над головами зрителей, пока каждое покрывало не нашло своего адресата.

— А теперь возвращайтесь! — скомандовала особа мужским голосом, и покрывала тут же сорвались с праматерей и полетели к фокуснице.

Особа еще раз произнесла «рана, капана, алерана» — и покрывала исчезли. Никто не понял, куда они подевались.

На помост снова вышли два турка. Они встали перед особой с мужским голосом, и один сказал другому по-немецки:

— Эта женщина — моя, потому как у ней златые власа.

И вдруг все увидели, что у особы и вправду золотые волосы.

Второму это не понравилось, и он сказал по-немецки:

— Алон-пассе, эта женщина — моя, потому как у ней огневые власа. Взгляните: сие правда, а не чудеса.

И мы посмотрели на особу с мужским голосом. Теперь волосы у нее были огненно-рыжие.

Фокусники стали препираться: один говорил так, второй иначе, и каждый раз женщина становилась другой… Так они препирались до тех пор, пока один не закричал «Пассе-алон, выйди вон!» — и особа исчезла. Двое приятелей показали друг другу фигу и, кланяясь зрителям, произнесли:

Представленью конец,А кто хлопал — молодец!

И праведники захлопали. Но никто не хотел расходиться. Всем хотелось еще фокусов. Однако фокусники решили, что достаточно. Они сняли занавес и стали паковать вещи. Откуда ни возьмись появилась особа с мужским голосом. Вещи были погружены на телегу. Особа ударила в бубен. Телега тронулась с места. Фокусники снова пустились в путь. Кто знает куда…

Турки на телеге размахивали красными шапочками, прощались с публикой. Старший крикнул:

— Будьте здоровы, праведнички! Ждите нас с новенькими фокусами.

Публика провожала фокусников до самых городских ворот. Праотец Авраам от имени всего райского города попрощался с ними и пригласил снова приехать, чтобы развеять скуку райских дней.

— Вы этим воистину мицву заслужите, — закончил он свою речь. Особа с мужским голосом была так тронута словами праотца Авраама, что обняла его и хотела расцеловать…

Праотец стал отбиваться:

— Ну-ну, ой, тьфу!

Ну что ей было делать? Увидев, что праотец Авраам не хочет, чтобы его целовали, особа забралась в телегу. Один из турок крикнул лошади «вьо!», и телега тронулась с места.

Праведники смотрели вслед. Махали платочками, пока телега была видна. Только когда телега исчезла за горизонтом, они переглянулись:

— Уехали! И вправду уехали.

— Жаль! жаль! — вздохнули все и разошлись по домам, каждый — к себе.

Мы с моим другом Писунчиком тоже полетели домой. Мы уже скучали по веселым фокусникам. Я снова и снова переживал волшебное представление трех турок. У меня защемило сердце.

— Когда же опять приедут эти турки, Писунчик?

— Почем мне знать? Я что, пророк, Шмуэл-Аба?

— Ты скучаешь по ним, Писунчик?

— Да черт с ними! — пробормотал Писунчик, но я почувствовал, что он говорит неправду. Он просто бодрился. На самом деле Писунчик скучал по фокусникам так же, как я, а может, даже сильнее.

Пролетая аллеей Трех праотцев, мы услышали шум. Мы спустились ниже, чтобы узнать, что случилось.

Мы не поверили своим глазам. Святые праотцы носились как отравленные мыши. Бороды у них были растрепаны, святые праматери заламывали руки, плакали и причитали:

— Обокрали, весь дом обчистили, до нитки.

Праматерь Сарра вцепилась в праотца Авраама и крыла его последними словами:

— На турок ему поглядеть захотелось, а в это время воры весь дом обчистили. Это все твои турки, Авремл. Твоего Ишмоэла отродье.

Праотец Авраам умолял ее, чуть не плача:

— Уймись, Соре, вот увидишь, воры найдутся, уймись!

На других райских улицах тоже был полный мрак. Праведники со своими женами бегали как сумасшедшие. Шум и крик достигали седьмого неба.

— Нужно настичь воров, пока они еще в раю, — вопил цадик из Апты.

— Черт бы их побрал, этих турок. Хоть бы они себе шеи свернули, прежде чем их снова сюда принесет, — проклинала Соре Бас-Тойвим[117], и чепец все слетал у нее с головы, как очумевший голубь.

— Может, эти турки просто пошутили? — предположил маленький праведник с желтой бороденкой.

— Пошутили, говорите. Хороша шутка. Они, эти турки, облапошили нас, пока мы смотрели их фокусы, обокрали нас.

— Соре, золотце мое, уймись, — умолял праотец Авраам, — что на тебя нашло, что ты все грехи на меня вешаешь? От этого воры не отыщутся.

Прилетели райские полицейские в зеленых мундирах. Праведники стали перечислять, что у них украли.