Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

Он держал слово до того момента, как в суд приехал Пащенко и передал приглашение от Хорошева посидеть в приватной обстановке и выпить за встречу. Возможно, свою роковую роль сыграло подсознательное чувство того, что, когда все они в последний раз были вместе, Струге не был судьей. Сработал некий автомат, расслабивший постоянную осторожность Антона Павловича. Ему казалось, что короткая встреча в ресторане, за городом, вряд ли сможет принести тот вред, последствий которого боятся все судьи. Вред от людских слухов и человеческой нечистоплотности. Однако случилось именно то, чего так боялся Антон Павлович все эти годы. По его мнению, тот, кто чувствует себя невиновным, никогда не опустится до оправданий, однако система, в которой он служил, открывала самые широкие перспективы для деятельности различного рода подонков. Причем подонками в большинстве случаев выступали сами судьи. Те, кому в радость провести в отношении коллеги служебную проверку, написать собственное мнение или просто высказать собственное мнение о другом судье в его отсутствие. Совсем недавно одна из истиц написала на имя Лукина жалобу, в которой поэтапно расписывала подробности шести подряд переносов дела, которое рассматривал Антон Павлович. Лукин отписался Николаеву, а Николаев отдал распоряжение некоему Марину, чей стаж на должности судьи составлял чуть более года, провести по этому факту проверку и написать заключение. Старательный Марин, уже будучи назначенный Николаевым «ВРИО» заместителя председателя Центрального суда, получив от ворот поворот из кабинета Струге, написал заключение, в котором признал жалобу гражданки состоятельной и обоснованной.

И вот случилось то, от чего Антон Павлович берег себя почти десять лет. Он сходил со старым школьным другом в ресторан, и тут же случилось нечто, что поставило под удар его репутацию. И Валька оказался самым настоящим бандюком, и Гургулидзе от Лукина тут как тут. Да еще Буза на подсосе ФСБ камерой неподалеку баловался. Это те, кто выявлен, разоблачен, так сказать. Поэтому не известно, сколько еще таких кинооператоров в тот вечер в «Садко» маскировалось...

– На. – И на колени Струге упала черная крошечная кассета.

– Что это?

– Это вечер школьных друзей, на который мы с тобой по глупости согласились.

– Как она к тебе попала?.. – Антон удивлялся, потому что Пащенко все время находился поодаль от Валандина. И вряд ли «темный сыщик», уехавший с места ДТП, мог просто так взять и отдать кассету. Даже если бы Антон этого и не заметил.

– Лейтенант оказался душкой. Я ему в машине показал документы и сказал, что нужно делать. Было бы хуже, если бы кассета находилась в кармане Валандина. Тогда пришлось бы открывать карты. А так все шито-крыто, кассета нашлась в «бардачке» «девятки».

Струге довольно откинулся на спинку сиденья.

– Наверное, сейчас Валандин лихорадочно соображает, что говорить Лукину по поводу того, что кассеты нет.

– Зачем? У него есть кассета, – ошарашил Антона прокурор. – Я лейтенанту дал одну. Из запасов Гургулидзе...

Под недовольное жевание губами Вадима Струге улыбнулся. Улыбка была больше похожа на гримасу отчаяния, нежели на предвестник радостного смеха...

– Итак, – заключил он, – мы имеем то, что имели до встречи с Гургулидзе. Одна кассета, в пассиве, которая может вызвать сомнения относительно моей добропорядочности. И она находится там, где находилась до сей поры. В руках бравых тружеников федеральной службы, которые подставят меня в обязательном порядке, что бы ни произошло в дальнейшем.

– Они тебе уже звонили?

– Еще нет. Но обязательно позвонят. Негласная сделка состоялась, и не выжать из нее максимума они не имеют права.

Пащенко покосился на кассету в руках Антона.

– Давай я сейчас сверну куда-нибудь, а ты размотай этот клип и сожги.

Антон задумчиво постучал черным корпусом по ладони.

– Ты меня своим поступком на одну мысль натолкнул... – Решительно вздохнув, он спрятал кассету в карман. – Ладно, Вадим, давай подумаем, как выйти на Вальку. Добродушный парень конца семидесятых превратился в матерого лиса. Рябой просит подвести Хорошева к ним без подозрений. А как это сделать? Если бы Хорошев приглашал нас не по причине выяснения обстоятельств убийства Бауэра, а от чистого сердца, тогда можно было продолжить общение где-нибудь в лесу, за шашлыками. Но «фээсбэшнику» не нужно тело Седого, ему нужна душа Хорошева. Его признания, информация о деятельности, о местонахождении картины, о подробностях смерти их Маркина. Валя мгновенно почует опасность, если слукавить даже в малом. А я, честно говоря, уже порядком подзабыл все эти хлопотные нюансы... Нюансы общения с отпетыми товарищами.

Остановив машину в самом начале загородной полосы, они вышли и уселись под деревом. Подошел момент, когда любой, мало-мальски понимающий толк в сыске человек спросит себя: «Что я имею?»

Была картина Гойи, попавшая в Тернов непостижимым образом. За картиной охотится Седой, и есть основания полагать, что она, картина, в данный момент находится в руках человека по фамилии Полетаев. Был убитый Маркин и его стукач Буза. Еще была пленка, могущая поставить крест на будущем судьи Струге, и Лукин, желающий последнего даже больше, чем наступления собственной второй молодости.

– Ты обещал рябому установить Полетаева, – напомнил Струге.

– Я и установил. Точнее, не я, а Пермяков. Полетаев проживает за городом в собственном особнячке и является одним из самых крупных аферистов за всю историю Тернова. Столько квартир, которые он продал доверчивым терновцам, не продавал ни один плут. Там схема сложная, да и не нужно тебе это рассказывать...

– Этого Полетаева зовут, часом, не Николаем Ивановичем?

– Точно, – усмехнулся Пащенко и сунул в рот травинку. Его лукавый взгляд словно подтверждал теорию о том, что мир тесен. – Ты его знаешь?

– Лет семь назад отправлял его на пять годов за мошенничество. Видать, вышел... – Антон задумчиво размял сигарету между пальцев. – Видишь, как случается? Санкции позволяли приговорить его и к шести, и к семи... Закон требовал пять. А дай я ему на год больше... И не сидели бы мы здесь и не жевали траву. Не успел, мерзавец, откинуться, тут же притянул к себе все исподнее городского криминала. Тут тебе и Седой, и пальба, и картина Гойи!

– Пермяков интересную вещь обнаружил в биографии немца, – отвлекая Антона от неприятных мыслей, проронил прокурор. – Оказывается, герр Бауэр состоял в экспедиционном корпусе сил НАТО с девяносто пятого по девяносто восьмой год. Его часть дислоцировалась... Где ты думаешь?

Струге пожал плечами.

– Официально и не узнаешь. Покрыто завесой тайны, как и положено. Но мне становится понятным, почему Бауэр, впервые оказавшись в Тернове, первое, на что обратил внимание, это на сербский флаг.

– И что? – Струге пытался понять ход мыслей Пащенко.

– То, что он сразу определил принадлежность символа. А почему? Да потому что когда у тебя перед глазами много месяцев подряд мелькают то сербские стяги, то македонские, то боснийские, волей-неволей приходится их различать, чтобы не ударить по своим. Теперь понятно? Бауэр был там же, где был Хорошев! На Балканах! А единственное, зачем Валя приглашал нас в кабак, была цель выяснить, как идет ход расследования убийства Бауэра! Ведь больше никаких тем от нас не исходило, верно? Хорошева интересовал именно случай в гостинице, о котором мы не поведали «федералам»! Кстати, я тогда побоялся, что ты проколешься...

Струге признался, что думал в то утро о том же. Едва от них в сторону рябого и его товарища отошла бы информация о том, что судья и прокурор затронули тему убийства в гостинице человека, как у тех тут же появилась бы блестящая возможность зацепить обоих на «сливе» оперативной информации криминальным структурам. Читай – государственной тайны, ибо сведения следственного характера имеют статус именно государственной тайны. Собственно, никакого «слива» не было и быть не могло, однако слова рябого о «соусе, под которым можно подать съемку в ресторане», Струге помнил. Он до сих пор не придавал значения тому, что тема убийства Бауэра была единственной, которой интересовался Хорошев. Потом, когда ему стало известно о полной «темноте» в перспективах расследования убийства, он отбросил тему в сторону и тут же принялся веселить Струге и Пащенко рассказами о страстности сербских девчат.

Пащенко был прав. Бауэр заинтересовался флагом, потому что все стяги бывшей Югославии знал наизусть, а Хорошев интересовался Бауэром, потому что тот был на Балканах.

– А тебе не кажется, что дороги Валентина и Франка пересеклись в том самом девяносто девятом? Тогда, когда наши вошли в приштинский аэропорт и там надолго задержались? – Вадим смотрел на Струге, бегая по его лицу глазами. – Дружище, а ведь Бауэр-то за картинкой приехал...

Глава 5

Николай Иванович Полетаев находился в состоянии, близком к отчаянию. Его «контакт» подсказал, что со дня на день поступит звонок и ему сообщат место, время и имя человека, прибывшего в Тернов за «Ныряльщиком» Гойи. Время шло, а человек не появлялся. Сейчас он благодарил себя за то, что оставил для «контакта» номер не домашнего телефона, а сотового. Что теперь происходило в доме на окраине города, оставалось только догадываться. Сейчас его, конечно, разыскивает милиция, прокуратура, кто там еще?.. Потом можно будет сослаться на страх, на желание уберечь себя и этим объяснить свое странное отсутствие в тот момент, когда его дом был разорен посредством вооруженного нападения. Но это должно случиться потом, когда «Ныряльщик» будет передан курьеру, а счет Николая Ивановича потяжелеет на несколько миллионов долларов.