Капитан повесился! Предполагаемый наследник - Уэйд Генри

Даули нервно заерзал в кресле: в своей работе он не привык оперировать такими категориями.

– Боюсь, вы меня не совсем правильно поняли, сэр, – заметил он. – Наверное, вы до сих пор думаете, будто он покончил с собой. Но это не так, капитана Стеррона убили.

Отец Спейд откинулся на спинку кресла, словно ему неожиданно нанесли удар. И без того бледное лицо обрело мертвенный серо-пепельный оттенок, и он закрыл его тонкими, изящными пальцами. Даули услышал, что Спейд бормочет нечто вроде молитвы. Наконец он отнял руки от лица и взглянул на суперинтенданта.

– Вы уверены? – спросил он надтреснутым, страдальческим голосом. – Вы точно знаете?

– Да, сэр. Я не вправе говорить вам сейчас все, что нам известно, но поверьте – это именно так.

Отец Спейд резко поднялся и вдруг улыбнулся. Он протянул руку своему гостю:

– Вы должны дать мне время подумать, Даули. Это неожиданная новость и нешуточная проблема. Я должен… мне нужно время. Если я почувствую… когда мне будет знак, а он непременно будет, и мне укажут, как исполнить свой долг, я смогу снова встретиться с вами и поговорить. А теперь простите меня. Вынужден попросить вас уйти. Я провожу вас до двери.

В маленькой прихожей стояла какая-то старуха с корзиной в руках. Ее глаза в густой сетке морщин радостно просияли, как только она увидела отца Спейда. И она поклонилась ему.

– Вот, принесла вам, отец, – произнесла она, сдергивая с корзины белую салфетку. – Совсем свеженькие, курочки снесли только сегодня, и еще тут салат-латук, тоже свежий, днем сняла с грядки. Вы должны питаться как следует, а то вон как исхудали, прямо страшно смотреть.

– Ну конечно, все съем, матушка, – ответил Спейд. – До чего мне повезло иметь такого доброго друга. А как чувствует себя Бидди?

– Плохо, отец мой, плохо. Вот к вам зашла – и скорее назад. Но она бы не успокоилась до тех пор, пока я не принесла бы вам яичек и салата. И еще сказала, чтобы без вашего благословения я домой не возвращалась.

Старушка опустилась на одно колено, и Даули со свойственным истинному англичанину смущением при виде разного рода эмоциональных сцен поспешно отвернулся. Но успел заметить приподнятую в благословении правую руку священника – прямо в центре большого пальца он разглядел шрам.

Глава XVIII

Мистер Готтс

Суперинтендант Даули покинул дом «Отцов Хайлема» в смятении. Он лишь мельком видел приподнятую руку отца Спейда, но у него не было никаких сомнений в том, что шрам на большом пальце священника идентичен отпечатку, найденному на внешней стороне двери кабинета в Феррис-Корте. Это, конечно, еще не доказывало, что оставлен он был на двери именно в субботу вечером – такой вариант пока казался просто невозможным, – но Даули помнил, что говорил ему отец Спейд на следующий день о том, что его еще ни разу не принимали в поместье со дня прибытия в Хайлем. А было это года два или три назад. Он мог оставить отпечаток в воскресенье утром, когда его вызвали в Феррис-Корт утешать миссис Стеррон, ведь до прибытия полиции никто не следил за дверью в кабинет, хоть она и была опечатана. Но для чего ему понадобилось прикасаться к этой двери, причем не просто прикасаться, а надавливать на нее с силой? У Даули возникла новая загадка, и он собирался обдумать ее, ведь пока назвать результаты расследования удовлетворительными было нельзя и следовало уделять внимание каждой мелочи, ничего не упуская из виду.

Даули бродил по улицам, не обращая внимания на то, что творится вокруг, и размышлял над тем, как распорядиться этим неожиданным открытием. Можно, конечно, расспросить отца Спейда (но сначала убедиться, что отпечаток пальца действительно его) о том, когда и при каких обстоятельствах он дотрагивался до двери. Однако чтобы сделать это, надо было поделиться со священником информацией, о которой Даули предпочел бы умолчать. Он вспомнил бурную реакцию отца Спейда и его крики: «Это я ответственен!» Можно ли расценивать это как признание? Признание, которое вдруг резко оборвалось и перешло в возбужденную и невнятную болтовню о Божьей каре и прочем. Но какие соображения могли скрываться за этим? Зачем отцу Спейду понадобилось убивать Герберта Стеррона, поведения которого он не одобрял, но чьи дела совершенно его не касались, и питал он к ним интерес, лишь обусловленный профессией? Сама эта идея казалась абсурдной. И все же Даули решил, что говорить отцу Спейду о своем открытии пока рано.

Как же тогда поступить? Он мог бы расспросить обитателей поместья, не заметил ли кто из них, как священник прикасался к двери в кабинет в воскресенье утром, но это привело бы к нежелательным рассуждениям и слухам. Аналогичный результат Даули получил бы, если бы стал интересоваться, заходил ли священник в Феррис-Корт не только воскресным утром. Те же самые нежелательные последствия будут от расспросов сподвижников и близких знакомых отца Спейда. Нет, самое главное – держать расследование в тайне.

Что же ему делать? Придется установить наблюдение за дальнейшими действиями отца Спейда – может, повезет и он совершит поступок, проливающий свет на эту тайну. Суперинтендант понимал, что рутинные методы зачастую лучше и надежнее остальных. А потому, вернувшись в участок, послал за сержантом Гейблом, которого сегодня освободили от дежурства на случай, если он вдруг понадобится при работе над делом. Даули знал: Гейбл не только опытный сотрудник, но и человек абсолютно надежный, а потому мог доверить ему тайну. Разумеется, сержант удивиться, услышав, что драгоценный отпечаток пальца можно идентифицировать, и согласился с начальником, что эту зацепку следует проработать. Он сам вызвался понаблюдать за священником, и суперинтендант дал добро.

– Но вам нужен помощник, – заметил Даули. – Не можете же вы следить за ним двадцать четыре часа в сутки. Нельзя предугадать, когда Спейд вдруг что-нибудь выкинет. Если священник действительно в этом замешан, то придется следить и ночью, так что вам лучше взять на себя ночь. А Моулера мы приставим к нему днем. Надеюсь, ему можно доверить задание и он не оплошает. Как мы это организуем?

После долгих обсуждений решили, что Моулер, предварительно договорившись с почтовым отделением, но не сообщая им о том, за кем именно ему предстоит следить, переоденется в форму телефониста и сделает вид, будто проводит ремонтные работы в ста ярдах от дома религиозной общины. Много дней продолжаться это не может, но хотя бы для начала достаточно. Сержанту Гейблу предстояло занять свой пост после наступления темноты в пустующем доме, откуда была видна задняя дверь общины, открывающаяся в сад, из которого можно было незаметно проскользнуть в боковой переулок. Обычно дверь держали запертой, и священники, насколько было известно полиции, никогда ею не пользовались. Но если отец Спейд действительно замешан в каких-то темных делишках, то он пойдет через черный ход, а не главный.

– Признаю, – сказал Даули, – затея эта кажется бессмысленной. Однако в данный момент других просто нет.

Сержант Гейбл отправился готовиться к ночному дежурству, а суперинтендант продолжил разбирать пачки писем из Феррис-Корта.

Тем временем инспектор Лотт добрался до Бирмингема и принялся вторично проверять алиби Карла Веннинга. Идти в «Хребет селедки» смысла не было, поскольку Веннинг вышел из гриль-бара вскоре после восьми, а в десять вечера капитан Стеррон был жив, вернее, точно жив и, возможно, все еще жив без пятнадцати одиннадцать вечера. Его интересовало лишь «театральное» алиби – действительно ли баронет находился там в половине двенадцатого? Кроме того, инспектор хотел узнать, о чем именно он говорил с охранником в среду вечером, минут за десять до того, как сам Лотт пообщался с ним, а также почему сэр Карл вошел через служебный вход в театр часом ранее и чем там занимался.

Инспектор Лотт не был поклонником театрального искусства, и особенно разных там мюзиклов и варьете. У него были смутные представления о том, что творится за кулисами храмов Мельпомены, но воспитывался он в твердом убеждении, что они являются сосредоточением всяческих неприличий и постыдных соблазнов. В неведении своем он полагал, будто все эти непотребства происходят там «между актами» и «по окончании шоу», а за кулисами толпится целый рой прыщеватых молодых людей с безвольными подбородками и огромными букетами цветов, в которых спрятаны записки тайного и непристойного содержания. Понимая, что до поднятия занавеса все сотрудники будут занят прибывающими на спектакль зрителями, Лотт решил воспользоваться этим временем и проверить, кто дежурит у служебного входа. Ему казалось, что там непременно должен кто-то быть. И он оказался прав. И дежурный был очень занят. Мистер Готтс всегда был занят, даже когда сидел в застекленной клетушке и читал вечернюю газету, ковыряя во рту зубочисткой и прихлебывая из кружки какой-то горячий напиток. Девицы из хора, очевидно неспособные явиться раньше чем за минуту до начала спектакля, но тем не менее находившие время поспорить с мистером Готтсом, были просто уверены, что «для них непременно что-то есть». Молодые джентльмены не стремились попасть в зал к самому началу спектакля и толпились группами, обсуждая с Готтсом результаты скачек, условия аренды, девочек, зарплаты и прочее. Сновали посыльные с пакетами, подбегали и требовали расписаться в квитанциях. Помощник режиссера желал знать, куда, черт побери, подевался его заместитель. И когда тот появился и услышал об этих расспросах, то хотел узнать, какого, собственно, черта помощник режиссера ищет его, неужели не помнит, что сам послал его в Лондон к боссу, а потому вернуться раньше, чем придет оттуда поезд, он, помощник помощника режиссера, не мог.