Преступление победителя - Мари Руткоски

Но...

«Ты не такая», — произнес Арин. А потом она услышала собственный голос, выкрикивающий ставку на торгах, чтобы купить его. Она услышала спокойные размеренные интонации, которые использовала, чтобы убедить императора отравить лошадей. Внутри нее поднялось чувство вины.

Кестрел покинула свои покои. Она шла быстро, опустив голову.

Леди Кестрел никто не видел. Аристократы в коридорах на нее не глядели. Слуги обращали на нее больше внимания, но видели кого-то знакомого, кого узнать, тем не менее, не могли. Это было вполне обычно во дворце, где работали сотни слуг и рабов.

Она была всего лишь служанкой. Даже если ее походка могла показаться несколько горделивой, на это не обратили внимания. Пусть иногда она терялась в крыле для слуг, это приняли за неопытность новенькой.

Служанка завязала шарф потуже и вышла из дворца через один из кухонных двориков. Она проходила мимо стражников, которые не обращали на нее внимания. Хотя женщинам, не принадлежавшим к армии, в одиночку ходить не полагалось, едва ли кого-то волновало, что служанка нарушила правила. Она не стоила того, чтобы ее заметили.

Кестрел вышла в замерзший город.

* * *

— Наконец-то, — сказал Тенсен. — Свободный вечер. — Он обратил на Арина, лежавшего на диване у камина гостиной, оценивающий взгляд. — Ты выглядишь лучше. Почти готов выйти в общество.

— Сомневаюсь.

— И все же, у тебя больше нет лихорадки, верно? И отек на лице спал. Ты больше не выглядишь таким опухшим. Еще одна ночь отдыха, Арин, и потом снова в бой. Ты не сможешь постоянно избегать двора. Кроме того, его реакция о многом скажет.

— Да, придушенные вздохи и открытое презрение окажутся весьма информативными.

— Ты вызовешь волнения. Они пойдут нам на пользу. Они поднимут всевозможные слухи, догадки... и даже немного правды.

— Я удивлен, что нужен тебе для этого. Я полагал, что у тебя есть идеальный источник информации. Где твоя Моль, Тенсен?

Министр ничего не ответил.

Арин встал и подошел к камину. Он ощущал слабость из-за лихорадки, и его движения были слишком резкими. Сердце пламени было таким же алым, как и рубин на рукояти кинжала, который Арин носил в сапоге.

— По-прежнему ни слова о том, кто устроил засаду?

Тенсен пожал плечами.

— Император недоволен. Я могу себе представить почему. Ты жив, а тот, кто на тебя напал, мертв.

— У нас нет доказательств, что за этим стоял император.

— Эмблема дворцовой стражи на мертвеце — недостаточное для тебя доказательство?

— Если за этим стоял император, почему он ничего не делает? Ничего не говорит?

— Я полагаю, — ответил Тенсен, — что он не хочет признавать неудачу. — Он прищурил свои зеленые глаза. — Что заставляет тебя думать, что за всем этим стоит не император? У тебя есть другие враги, о которых я не знаю?

— Нет. Это был он.

— Значит, ты просто в настроении поспорить.

— Порой со мной такое случается.

Тенсен встал с кресла.

— Пойду-ка я посещу художественную галерею.

— Ты часто туда ходишь.

— Пятнадцать лет назад, на геранском театральном фестивале, я как-то сыграл ценителя искусств. Привычка — вторая натура.

— Значит, тебе нравится смотреть на прекрасные диковинки императора.

Положив ладонь на дверную ручку, Тенсен помедлил и обернулся к Арину:

— Ты можешь мне не верить, но таким, каким ты выглядишь сейчас, некоторые начнут уважать тебя больше. Император еще пожалеет о том, что оставил на тебе эту отметину. Завтра будь готов, Арин. Пришло время тебе покинуть эти покои. Ты поправился, и у тебя больше нет причин избегать двора.

Еще долгое время после ухода Тенсена Арин раздумывал над словами министра. Ему на ум пришли лихорадочные сны, которые он почти не помнил, хотя во время болезни они наполняли его безымянной необходимостью. Тревогой.

В сапоге Арина были ножны, а в ножнах — кинжал Кестрел с засохшей в желобке кровью.

В городе была таверна, а в таверне — счетовод, хранившая у себя книгу учета ставок.

Арин надел зимнюю куртку, убедился, что при нем все, что нужно, и отправился в город.

Глава 17

Бодрящий холод щипал Кестрел за щеки и гонялся за ней по спускающимся вниз улицам. Девушке хотелось смеяться. Дворец на высоком холме остался позади, а Кестрел пробиралась через богатый квартал города, с его надменными домами и ослепительными масляными лампами. На мощеных улицах лежали мраморные полотна льда. Экипажи двигались медленно, но Кестрел не задерживалась. Она спешила как можно быстрее покинуть этот район.

Ей нужны были узкие грязные улицы Теснин и рыбный запах верфи. Туда Кестрел и направилась.

«Я хотел почувствовать себя свободным», — сказал ей однажды Арин в Геране. Кестрел вдыхала холодный живой мороз и чувствовала себя свободной и живой.

Она гадала, что будет, если она больше никогда не вернется во дворец.

Обхватив себя руками, она вошла в более мрачный городской квартал. Фонари здесь попадались редко, а вскоре и вовсе пропали. Кестрел выбирала те дороги, которые шли под уклон, потому что они вели к морю. Улицы стали переплетаться в густую сеть — начались Теснины.

Она отступила в сторону, когда в укрытие теней скользнул кот. Холод здесь шумел. Его звон отражался от битком набитых зданий. Он треснул от грохота распахнувшейся двери таверны. Кестрел увидела вывеску, на которой была изображена сломанная рука, и затем наблюдала, как мужчина, судя по виду, валорианец, спотыкаясь, вышел наружу и его вырвало прямо на улицу. Он поднял голову, вытер рот и осоловело уставился на Кестрел, на самом деле ее не замечая.

Затем он прищурился. Взгляд его замутненных глаз медленно сфокусировался.

— Я тебя знаю? — спросил он.

Кестрел поспешила прочь.

* * *

— Ты плохо выглядишь, — сказала женщина-счетовод. Она сидела, засунув руки в карманы брюк и положив ноги на стол, и изучала Арина поверх стальных носков ботинок.

Для такого времени суток в «Сломанной руке» было слишком людно. Однако к берегу причалил корабль, и моряки уже напились. В углу несколько валорианских солдат спорили над игрой в «Клык и Жало».

Тем не менее, счетовод была спокойна: она с невозмутимым видом отклонила стул на задние ножки и выжидающе курила, наблюдая за открывшейся картиной. Люди сами к ней подходили.

— Хочешь сделать ставку? — спросила она Арина. Счетовод была приблизительно его возраста или же немного старше и не могла похвастать чистотой валорианской крови. Цвет ее распущенных волос, довольно редкий, валорианцы называли воинственно рыжим, но плоское лицо с черными глазами и светло-коричневая кожа говорили о наследии севера.