Крики в ночи - Родни Стоун

В этом не было никакой справедливости, только море гнева и ненависти. Завод конфисковали вместе с домом и землями.

Рассказывая, Нинетт еле удерживалась от слез, лицо Эстель было напряженно и взволнованно.

— Моя мать не могла забыть этого… из-за маленьких детей, — еле слышно промолвила Нинетт.

— Детей? Каких детей?

— Она говорила, что дети Сульта видели все это из окна, которое выходило в холл.

Наконец-то я стал хоть кое-что понимать.

— Затем они побежали за матерью, — вспоминала Нинетт, теребя распятие на груди.

Не требовалось большого воображения, чтобы представить всю эту жестокость.

— Ну и что же дальше?

— Видимо, мадам Сульт пыталась защитить детей. Им было не более двух-трех лет. Она умоляла толпу остановиться, но рабочие совершенно очумели, особенно после того, как опустошили винный погреб. Весь дом пропах винными парами из разбитых бутылок. Люди занимались любовью в огромных комнатах и валялись на кроватях.

— Это правда, месье, — добавила Нинетт по-английски, утерев слезы.

Эстель вздрогнула и сжала кулаки.

— Детей вырвали из рук мадам Сульт, а ее раздели догола. Известно, как поступали с теми, кто сотрудничал с немцами, — переводила она. — Ее побрили наголо, обрили даже брови. А затем изнасиловали. Один за другим в ее собственной спальне.

— Откуда Нинетт знает об этом?

— Ее мать всю жизнь помнила об этом. Когда она переехала в Ним, она постаралась забыть об этом, но так и не смогла.

И все же Нинетт вышла замуж за Ле Брева. Какое сочетание звезд толкнуло ее на это? Она увидела на моем лице этот невысказанный вопрос.

— Вы удивлены, что я вышла замуж за Ле Брева и поселилась здесь?

— Несколько, — признался я, хотя и чувствовал, что ей хочется объяснить, оправдать это замужество, которому все удивлялись.

— Ее отец был полицейским, — перевела Эстель. — В Ниме и Арле. Инспектор приехал туда по службе, уже после развода. Они встретились на вечеринке для полицейских. Ле Брев может быть обворожительным… и ей стало жалко его.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Замужем я вот уже четыре года, — улыбнулась Нинетт. — Еще бокал, месье?

Я понял, почему она чувствует себя такой одинокой в этом большом доме. Я спросил, как долго не будет ее мужа. Она сказала, что больше, чем три дня. Он все еще продолжал расследование, но хотел кое-что уточнить в Интерполе. Да, в Париже. Поверил ли я ей? Не знаю.

— И все же вы не знаете, как дети Сульта оказались в Шеноне?

Она сжимала бокал, будто держась за поручень, даже костяшки пальцев у нее побелели.

— Не знаю, месье, — ответила она.

Я повернулся к Эстель:

— Что же случилось после разграбления?

— После этого они подожгли дом. Особняк Сульта. Облили мебель бензином и кинули зажженные тряпки. Говорят, что несколько человек оказались там в ловушке и сгорели заживо: их крики слышали все. Дом сгорел дотла, как коробок спичек.

— А мадам Сульт?

— Каким-то образом ей удалось спасти детей. Ее мать не видела этого, но знала, что они выжили, — перевела Эстель.

— 18 —

Эстель, похоже, слишком расстроилась, чтобы поддерживать разговор. Мы унесли с собой воспоминания об этих плачущих детях, о раздетой, съежившейся от холода и стыда матери, о толпе, жаждущей крови. Это видение преследовало нас всю дорогу, пока мы ехали назад в Понтобан. Я затормозил около редакции «Журналь-экспресс».

Мне хотелось обсудить кое-что с ней, узнать ее мнение о Нинетт, спросить, насколько она поверила этой истории о Сультах. Дети Сульта спаслись, но какое будущее ожидало их? Они превратились в маленьких поджигателей? Они оба умерли в лесу или же только один? И какая существует здесь связь с сегодняшним Шеноном, связь, которая могла бы указать на причину, по которой пропали Мартин и Сюзи? Но Эстель сказала, что слишком устала. Ей нужно зарабатывать на жизнь, добавила она сердито.

Я предложил ей поужинать вместе.

— Я занята, месье, — ответила она.

— Эстель, не будь смешной. Ты не можешь вкалывать круглые сутки. Я уже попробовал однажды.

— Я работаю по ночам… Джим.

— Но не сегодня же?

И эта женщина еще пыталась совратить меня! Я хотел взять реванш.

— Это будет неумно, — сказала она.

— Это будет признательностью за твою помощь.

— Нет, — повторила она, но уже колеблясь.

За нами на узенькой улочке скопилась вереница машин.

— Пожалуйста, Эстель.

Она казалась и расстроенной и сопротивляющейся, как будто хотела убежать. Машины нетерпеливо сигналили, а мы их задерживали.

— Сегодня, — настаивал я.

— Ну… возможно.

Она нахмурилась, потом улыбнулась. Я сказал, что позвоню ей в восемь.

Я вернулся в гостиницу «Левант» и попробовал сделать несколько звонков из своей душной маленькой комнатки. Один из них — Бобу в офис.

— Джим! — закричал он. — Что ты там делаешь? Почему не вернулся с Эммой?

Его слова звучали так, как будто он считал, что мне очень хочется торчать здесь.

— «Содействую расследованию полиции», как говорится.

— Какие-нибудь новости, Джим?

— Ничего определенного, Боб. Вступаю в схватку с прошлым.

— Что?!

— Не важно, Боб. Тебе нужно, чтобы я вернулся?

В глубине души он хороший парень, по-видимому, моя семья ему нравилась.

— Нет, мы справимся. Закончили работу над Бристолем.

Я даже забыл о ее существовании.

— Здорово! — воскликнул я. — Может, я скоро вернусь.

— Оставайся сколько тебе нужно.

— Спасибо, Боб.

Я спустился вниз поискать продавщицу сигарет, но киоск был уже закрыт. Я пытался дозвониться до родителей Эммы. Я знал, что они не могли уехать, не предупредив меня, и все же ни вчера, ни сегодня их телефон не отвечал. Я звонил каждый час, с часа до шести, пока, к своему облегчению, не услышал, как зазвонил телефон на тумбочке рядом с кроватью.

— Это Англия, месье, — сказала телефонистка так, как будто она наконец-то дозвонилась до Монголии.

— Хорошо. Замечательно. Спасибо. Алло?

Говорил отец Эммы, полковник, гулким голосом, который всегда звучал так, словно он удерживается, чтобы не чихнуть.

— Джеймс?

— Привет. Эмма там?

— Где ты?

— Сен-Максим-ле-Гран. Вверх по дороге от Шенона. Где Эмма?

Пауза. Какой-то шаркающий звук, будто он протирает трубку.

— Эмма неважно себя чувствует.

— Джеральд, что случилось? Я надеялся, что она подойдет к телефону… Можешь ее позвать?

Еще пауза.

— Она не хочет сейчас говорить с тобой.

О Господи! Сердце у меня упало.

— Что случилось, Джеральд?

Вместо ответа он задал вопрос:

— Есть какие-нибудь новости, Джеймс?

— Ну, пока никаких, но я работаю над этим. Эмма в постели?

— Нет… она отдыхает.

— Тогда я могу поговорить с ней?

— Не сейчас.

Я вышел из себя. Такой оборот не содействовал укреплению англо-американских отношений.

— Ради Бога, дружище…

— Она уехала, — сказал он. — Уехала к подруге.

— Куда? К кому? — заорал я в трубку.

Старик тоже разозлился, и мы принялись кричать друг на друга.

— Оставь ее в покое, Джеймс! Она хочет сама справиться со всем.

— Что?

— Ты слышал. Она не хочет с тобой говорить. Уехала с друзьями.

— С кем?

— С Дженни Макомбер.

Макомберы. Эти идиоты Макомберы из Санбери, старого колледжа Эммы, те люди, с которыми мы должны были ужинать накануне тех дней, когда все это началось. Эмма тогда отменила ужин, потому что я был чертовски занят. Я чувствовал, что они как бы берут реванш.

— Надолго уехала?

— Не знаю. На несколько дней.

— В Санбери? У тебя есть их телефон?

— Извини, но она просила, чтобы ты ей не звонил. Если будут какие-нибудь новости, звони сюда.

Эмма избегала меня. Возможно, она решила, что все это подстроил я. Возможно, думала, что я остался здесь, чтобы крутить роман с Эстель Деверо. Я выходил из себя от ярости.

— Не играй со мной в игры, Джеральд. Я могу ответить тем же.

Это было глупое замечание, вырвавшееся у меня от злости, и я пожалел о нем. Я чувствовал, что подтвердил его домыслы, но очень уж разозлился, чувствуя, что ядовитые подозрения, поддерживаемые Ле Бревом и другими, проникли в ее сознание.

— Позвони, когда сможешь нормально разговаривать.

— Извини, Джеральд.

Он тоже немного успокоился и проявил максимум понимания.

— Все это не так легко, — вздохнул он. — Такое несчастье.

— Я застрял здесь, потому что ищу детей, дружище. Только по этой причине. Договорились?

— Одобряю.

Он одобряет, видите ли! Довольно мило с его стороны. Эмма — мать моих детей, и я хотел многое ей сказать, хотя бы о странных смертях в прошлом. Но, черт побери, мне пришлось общаться с ее чокнутым отцом, а она укатила со своими друзьями, разобраться, как она относится ко мне и что обо мне думает. И не оставила никакого выбора.