Севастопольская хроника - Петр Сажин

Новый, 1941 год встречали вместе, поднимали тосты за родину, за партию, за успехи в наступающем году, за новый, вступающий в строй эскадренный миноносец «Сообразительный». Шутили, смеялись. Однако беспечного веселья не было: за новогодним столом сидели люди военные, их не могли не беспокоить события, развивавшиеся на Западе. Петр Максимович Буряк поднял бокал за то, чтобы зорче следить за происходящим на Западе и спешить учиться, серьезней готовить экипажи кораблей.

Командир «Смышленого» капитан 3 ранга Тихомиров-Шегула развел руками:

– Товарищи! Стоит ли об этом в Новый год! Сейчас пить, веселиться надо… Что мы всякий раз, как соберется нас больше двух человек, так о политике да о международном положении… Помните, как Денис Давыдов в таком случае говаривал: «Все Жомини да Жомини, а об водке ни полслова!» Налейте, братцы!

Однако Петр Максимович Буряк был не из тех, кого легко сбить с курса, – он досказал свой тост, и все охотно осушили бокалы за готовность, за учебу, за страну, за партию, за Новый год.

Разговоры, споры, тосты кончились в тот час, когда над Бугом занималось утро – хмурое, снежное… Никто тогда не предполагал, насколько был прав Петр Максимович Буряк, когда говорил о том, что надо спешить учиться, что нужно жить крепким, боевым коллективом, отлично готовить экипажи боевых кораблей; менее чем через полгода, также глубокой ночью, все это потребовалось от моряков, и они, благодаря тому, что на флоте внимательно следили за тем, что происходит на Западе, и также благодаря (да простит меня читатель за слишком длинный и тяжелый период!) тому, что учились, спешили овладеть техникой, вовремя открыли огонь по появившимся над Севастополем в 3 часа 07 минут 22 июня 1941 года гитлеровским самолетам.

План гитлеровцев – запереть наш флот в бухтах – был сорван. Кстати, своей готовностью в ту ночь флот был обязан бдительности адмиралов Николая Герасимовича Кузнецова и его первого заместителя Галлера.

Не повезло, как мы уже знаем, и горячему, прекрасному душой, большому человеку – командиру миноносца «Безупречный» Петру Максимовичу Буряку.

Но командир новенького эскадренного миноносца «Сообразительный» Сергей Степанович Борков не пропустил мимо ушей умных слов Буряка.

С первых же часов вступления в должность командира Борков сделал требовательность и отличное знание специальности законом для всех, и в том числе, или, вернее, раньше всего, для себя.

Новичок, попадая на современный военный корабль со множеством машин, механизмов и приборов, оснащенных десятками вентилей, кранов, ключей, кнопок, ручек, сначала чувствует себя не лучше таракана, попавшего в часовой механизм.

Чтобы стать человеком среди всей этой технической «чертовщины», чтобы знать, что к чему, и, более того, чтобы управлять всей этой технической шарадой, нужны отвага и дьявольский труд.

Моряку на современном судне нужно до виртуозности натренировать не только память глаз, но и память рук; в любой сложной обстановке моряк по памяти обязан (например, от близкого разрыва бомбы или снаряда погаснет свет) открыть или перекрыть систему или магистраль. Более того, пробежать по затемненному кораблю и не задеть ни за одну задрайку – это почти равносильно памяти и ориентации летучей мыши.

Не все в экипаже «Сообразительного» симпатизировали дотошному командиру. Но и не всех оставлял командир на миноносце: одних списывал на берег, других брал.

К сожалению, наш флот примерно за полтора десятка лет до войны перестал бороздить дальние моря, а все вертелся вокруг Главной базы. И самые дальние его походы были из Севастополя в Батуми.

Так уж случилось в истории нашего флота, который за сто лет до того исходил весь свет, обогатил мир потрясающими географическими открытиями, воспитал плеяду блестящих флотоводцев, под командованием которых великий Александр Суворов желал участвовать в кампаниях «хотя бы мичманом».

Командир «Сообразительного» хотел сделать свой экипаж и по тому времени весьма современный эсминец образцовыми.

Читателю вряд ли потребна авторская дотошность в описании трудного, сложнейшего, а порой и скучнейшего процесса овладения специальностями. Да и для самого писателя это утомительно: описывать подробности изучения десятков специальностей это все равно что пшено перебирать. Могу только сказать, что Ворков терял в весе на этом поприще. Это действительно было дьявольски трудно. Но труд не пропал даром.

Двести восемнадцать боевых походов миноносца – это двести восемнадцать выигранных сражений! Двести восемнадцать героических побед!

Во время войны для летчиков существовала норма: за столько-то боевых вылетов и сбитых самолетов – боевой орден, а за столько-то – звание Героя Советского Союза. С первого взгляда кажется, что это чистая арифметика – задачка на сложение. Ерунда! Арифметика – форма, а содержание подвига – мужество, мастерство и кровь. На флоте не было никаких норм. Да в этом и не было никакого смысла – у кораблей другие ресурсы, другая тактика и свои задачи. И потом, в подвиге может быть лишь одна норма – значение его для отечества. То, что сделал экипаж гвардейского эсминца «Сообразительный», имеет ценность как некий эталон воинского искусства и должно относиться к свершениям, ибо такое нельзя просто выполнить, а можно лишь свершить!

Вот послужной список миноносца:

Двести восемнадцать боевых походов.

Шестьдесят три тысячи огневых миль (миль, пройденных под огнем противника).

Пятнадцать тысяч войска, раненых, женщин и детей, доставленных в осажденные города и вывезенных оттуда.

Пятьдесят девять транспортов с находившимися на их борту семьюдесятью тысячами человек и ста пятьюдесятью тысячами тонн грузов отконвоировано миноносцем…

В послужном списке «Сообразительного» записаны также:

Четыре десантные операции.

Пятьдесят шесть обстрелов боевых порядков противника, в результате которых уничтожено более 10 батарей противника, более 30 танков и автомашин, более 8 батальонов пехоты.

2706 снарядов главного калибра выпущено по боевым порядкам врага в операциях по поддержке пехотных частей под Одессой, Севастополем и Новороссийском.

267 раз эсминец подвергался атакам авиации противника в группе кораблей и 126 раз отбивался от самолетов врага в одиночестве. На миноносец сброшено 70 авиабомб, и в том числе несколько 500-килограммовых.

Более тысячи тонн боезапаса доставил эсминец в осажденную Одессу и Севастополь.

23 торпеды были выпущены по «Сообразительному» самолетами-торпедоносцами и торпедными катерами противника.

Зенитчики эсминца сбили 5 самолетов врага…

На корабле за все время боевых действий не было ни одного убитого, не было и раненых!

Цифры… Цифры… Кому-нибудь они покажутся скучной материей. Я понимаю тех, кто азартно подсчитывает очки конькобежцев, ведет учет забитых голов и шайб; для них – это выше музыки Бетховена… Для них мои цифири, взятые из фронтового кондуита, – пучина скуки.

Но я делаю ставку на тех, кто сумеет увидеть за этими данными титанический труд и высокую отвагу. Я верю, что цифры мои вызовут в их сердцах радость сопереживания.

Что ж, «одни строят пирамиды, другие играют на флейтах».

Утешимся этим и не забудем, что вся вышеприведенная мною «арифметика» рождалась под огнем, чаще всего в темной непроглядной ночи, в море, полном мин (своих и чужих).

Матросские руки безотказно подавали снаряды и тогда, когда стволы пушек покрывались льдом, и тогда, когда от интенсивной стрельбы горела краска на пушечных стволах. И все бегом. Даже по обледеневшим трапам, по скользкой, как каток, палубе тоже – бегом! Бегом!

Матросские руки разводили пары в котлах, крутили штурвал, драили палубу, подвязывали в поднебесной высоте перебитые осколками корабельные антенны, красили борта, освобождали винты от намотавшихся тросов, с быстротой мысли «писали» флагами запросы и ответы на другие корабли, разворачивали и наводили на цель пушки…

Не для красного словца, не для «дыма» говорил о матросах адмирал Нахимов: «Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют… Он первая фигура войны – матрос, да-с! Вот кого нужно возвышать, учить, возбуждать в нем смелость, геройство, ежели мы не самолюбивы, а действительно слуги отечества… Вот это воспитание и составляет основную задачу, вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неусыпно и, видимо, достигаю своей цели: матросы любят и понимают меня. Я этой привязанностью дорожу более, чем отзывами чванных дворянчиков-с!»

Матросские руки! Они делают на корабле самую грубую прозу, а выходит из-под их трудолюбивых рук необычайной красоты поэзия.

Это вовремя понял старший лейтенант Ворков, тут главная «база» его везенья и счастья.

В его книге «Флаг на гафеле» то и дело встречаются такие записи: «Звонят колокола громкого боя. Но топота ног на корабле не слышно: личный состав давно на боевых постах и ждет приказа об открытии огня». Или: «Подходит комиссар. Он только что с боевого поста старшины 1-й статьи Павла Митрофанова. Рассказывает о слаженной работе расчета пушки главного калибра. Митрофанов решительный, смелый и находчивый командир орудия. Под Севастополем в паре со старшиной Журом он привел к молчанию две батареи противника. Вот уже полтора года его орудие не имеет при стрельбе ни пропуска, ни задержки». Или: «Приказываю открыть огонь. Навстречу врагу несутся десятки снарядов. Отлично стреляет расчет старшины 1-й статьи Данильченко. С таким же успехом ему вторит расчет старшины 2-й статьи Васильева».