Сломанная кукла - Лактысева Лека

— Мы должны открыть, Никита.

— Нет! Не должны!

— Если не откроем, то придут чужие дяди и вскроют замок.

Не спуская сына с рук, я пошла в прихожую, отворила дверь.

Плетнев вошел, впился взглядом в зареванное личико сына.

— П… п… и-и-привет, Никитка, — произнес, почему-то заикаясь. — Зд… зы-дравствуй, Алевтина.

30. Зиновий

Дом, в котором сняла квартиру Алевтина, выглядел немногим лучше той рабочей общаги, в которой они с Никитой жили до сих пор. От своего адвоката я узнал, что Тина осталась без работы и без жилья. Это было нам на руку: лишний аргумент для суда. Доказательство, что женщина не способна как следует позаботиться о ребенке.

Я поднимался на верхний третий этаж по скрипучей деревянной лестнице с облезлыми ступенями, которые не красили, наверное, уже лет пять. Шел и думал, что и как сказать, чтобы убедить сына поехать со мной. Чтобы он согласился, что жить с папой ему будет лучше.

Готовился к тому, что Алевтина будет проклинать меня, настраивать ребенка против…

К чему я не был готов, так это к тому, что, ступив через порог, увижу слезы и испуг на лице ребенка и молчаливую боль в темных глазах его матери…

Горло от волнения сжало спазмом. Я пару раз сглотнул, пытаясь прогнать колючий ком. Вдохнул, чтобы поздороваться и неожиданно споткнулся на первом же звуке.

— П… п… — чертово заикание! Как же не вовремя оно вернулось! Не думал, что голос подведет меня в такой момент… — и и-привет, сынок, — через силу просипел я. — Зд… зы-дравствуй, Алевтина.

Мне не ответили — ни один, ни вторая.

— Проходи. — Тина кивнула в сторону комнаты.

Я огляделся, прикидывая, куда можно поставить уличную обувь.

— Можешь не разуваться, — дернула плечом хозяйка дома. — Внести в нашу с Никитой жизнь разрухи больше, чем ты это уже сделал, у тебя все равно не получится.

— Не начинай, э-э-Тина… Ды-давай обойдемся без скандалов. — Переговорщик из меня сегодня был никакой.

Горло продолжало сжиматься и саднить. В душу закрались сомнения: а как я справлюсь с Никитой, если он будет рыдать всю дорогу? Ну почему я не догадался взять с собой в Агранск какую-нибудь женщину, имеющую опыт работы с детьми? Няню или психолога… мне же часов семь за рулем сидеть!

— Толку-то скандалить… — Тина вздохнула надрывно. Погладила по спинке приникшего к ней Никиту: — Сынок, поздороваешься с папой?

Ребенок молча дернул головой. Он отказывался даже смотреть на меня.

— Наверное, уже наговорила ему п… про меня гадостей? — я вдруг подумал, что Алевтина могла напоследок подложить мне большую свинью!

— Я что — враг своему ребенку? — женщина презрительно скривила губы, окинула меня враждебным взглядом. — Ему и так непросто будет в чужом доме, с чужими людьми…

— Я Никите не чужой! — упрек женщины ударил в самое больное место.

Да! Я провел с сыном не так уж мало времени, когда он лежал в московской клинике. Мы даже успели неплохо сдружиться. Но с тех пор прошло больше месяца. И в последний раз мы расстались с мелким не очень хорошо…

— Но и родным ты ему не успел стать, Плетнев, — припечатала Алевтина. Присела обессиленно на диван, вздохнула устало: — Может, передумаешь?

— Прости, но я не понимаю, о чем ты?

— Не разлучай нас с Никитой, Зиновий! Ты же видишь: Кит этого не хочет! Давай мы с ним переедем в Москву. Я найду работу, буду снимать квартиру. Вы сможете видеться, когда ты захочешь!

— Исключено! Ты не способна позаботиться о ребенке…

— Так помоги мне!

— Раньше надо было договариваться, Тина! Теперь поздно. Я уже сказал: видеться вам разрешу, но жить сын будет со мной!

Огонек надежды в глазах Алевтины погас. Плечи поникли. Она покачала головой.

— Что ж. Чемодан и сумка в прихожей. Отнеси в машину. Я пока одену Никиту. Китенок, давай одеваться. Пора вам с папой ехать.

— Нет! — мальчишка вцепился в мать, как клещ, зажмурил глазенки, словно не желая видеть меня.

— Сын! Ты же говорил, что тебе понравилось кататься с папой на его большой машине. Ты не хочешь кататься?

— Нет!.. — из глаз ребенка хлынули слезы.

Я замер посреди комнаты, не зная, что говорить и что делать. Мне хотелось утешить Никиту, рассказать ему, что я его люблю, что буду заботиться о нем не меньше матери… вот только сын упрямо отказывался видеть и слышать меня.

— Сумки унеси! — Тина властно кивнула в сторону прихожей, и я молча пошел туда, на ходу раздумывая, как и чем утешить мальчишку. Ничего путного в голову не приходило.

Когда вернулся, обнаружил, что Алевтине удалось каким-то образом надеть на сына комбинезон и ботиночки. Она как раз застегивала на нем кофточку.

— Ну вот! Видишь, какой ты молодец, сынок! Уже почти оделся… — заметил я с облегчением.

Тина сжала зубы и не стала никак комментировать мои слова.

— Вот сейчас еще шапку наденем и курточку, — ворковала она над сыном. — Ты мой умничка! Мой смелый мальчик! Ты просто поживешь у папы всего пару денечков, а потом мама приедет и будет приходить к тебе каждый-каждый день!

Я открыл рот, чтобы сказать, что каждый день — это слишком… и тут же закрыл его. Пусть так! Пусть уговаривает, придумывает, сочиняет то, чего никогда не будет, лишь бы Никита не рыдал, не цеплялся за мать и согласился сесть в машину!

Закончив одевать и застегивать ребенка, Тина накинула легкую куртку прямо поверх домашнего халата, повесила на левую руку пару пакетов и, как была, в тапочках на босу ногу, подхватила Никиту на руки.

— Сейчас мы с тобой спустимся, — приговаривала женщина, полностью игнорируя мое присутствие, — ты сядешь в удобное кресло, и будешь смотреть в окошко!

Никита угрюмо молчал. Не сопротивлялся и позволял вертеть себя, как куклу. Похоже, теперь он разозлился и на Алевтину.

Мы спустились во двор. Я распахнул заднюю дверцу, потянулся было за Никитой, но Тина оттолкнула плечом мою руку, буркнула сквозь зубы:

— Не лезь!

Я отступил. Смысла спорить и ругаться не было. Главное — сын уже в машине, все идет по плану. Еще пара минут, и мы отправимся в путь.

Алевтина усадила и пристегнула Никитку, обняла крепко и что-то прошептала на ушко. Выпрямилась, обернулась, сунула мне в руки те самые пакеты:

— Держи. В одном — еда для Никиты, во втором — запасные вещи, сухие и влажные салфетки…

— Зачем вещи? — не понял я. — В сумках же все есть.

— Затем, что это ребенок, Плетнев! Мало ли — испачкается в дороге сильно!

— У меня в машине пачкаться нечем! — я неохотно забрал пакеты, перегнулся через мальчишку, который по-прежнему молчал и ни на кого не смотрел, бросил их на заднее сидение. — Ну все, сынок. Нам пора.

Так и не дождавшись ответа, захлопнул дверцу, еще раз глянул на Тину. Нужно было что-то сказать напоследок, но что?..

Тина не стала ждать, когда я соберусь с мыслями.

— Береги моего сына, Плетнев! Если с ним что-то случится… засужу тебя. Жизнь положу на это, но добьюсь, чтобы ты получил по заслугам! — в глазах женщины было столько ненависти и презрения, что я внутренне содрогнулся.

— Сп… сы-ы-пасибо за напутствие, — дернул уголком рта, морщась оттого, что снова не могу говорить без запинок, и пошел за руль.

Не пожелала мать моего ребенка расстаться по-хорошему? Так тому и быть. Переживу.

Я вставил ключ, щелкнул зажиганием. Не остывший мотор завелся легко, с пол-оборота. Мой джип плавно тронулся с места.

Ну вот, сынок. Теперь ты будешь со мной, пока не вырастешь!

Никита молчал, пока мы ехали по городу. Молчал первые полчаса, когда выехали на трассу. Потом начал тихонько ныть и поскуливать.

— Сынок, что случилось? — останавливаться не хотелось, мы и так выехали позже, чем я рассчитывал.

Никита не ответил. Только гудеть стал громче. Нудно, не открывая рта.

— Сын, пожалуйста, перестань. Все же хорошо, — я глянул на мелкого в зеркало заднего вида.

Он сидел, опустив голову, и заглянуть ему в лицо мне не удалось.