Иллюзия любви - Екатерина Савина

Что-то очень не нравилось Владимиру Михайловичу. Он закурил, поднялся с кресла и прошелся по кабинету. Взад-вперед, взад вперед. Потом подошел к окну и задумался.

– Что за дьявольщина, – пробормотал он сквозь зубы, – могущественнейшая организация, а технику нормальную приобрести не можем... Как распечатают – читать невозможно. Стыд!

Владимир Михайлович символически сплюнул на паркетный пол и замолчал. Зря он грешил на качество принтера. Буква на распечатанном документе были, конечно, плохо видны, но все же – видны. И читались слова, в которые складывались эти буквы, вполне нормально. И слова образовывали вполне понятные предложения. Только вот общий смысл всего напечатанного на листке бумаги очень не нравился Владимиру Михайловичу.

Именно это, а не негодный принтер, расстраивало и сердило его больше всего.

– Дядя Моня, – пробормотал Владимир Михайлович Пронин, – дядя Моня... Оказывается, он есть в нашей картотеке и, причем – под этой же самой кличкой. Очень опасный человек. Загадочный и опасный. Практически ничего про него не известно, даже настоящего имени и фамилии не известно, не говоря уже о предположительном месте жительства. Уже несколько десятков лет правоохранительные органы пытаются задержать его за преступления, совершенные когда-то давным-давно... но почему-то это ни у кого не получалось. И, судя по всему, дело этого дяди Мони давно отложено в долгий ящик. Пришлось изрядно покопаться в архивах, чтобы отыскать это дело. А ведь, судя по оперативным данным, дядя Моня проживает, скорее всего, в Москве и вовсю занимается своей деятельностью... Только вот какой деятельностью? Из того, что мне рассказала Даша, я многого не понял, но тут и ежу ясно, что все это может быть очень опасным. Да, я прямо задницей чувствую – очень опасным...

Владимир Михайлович Пронин помолчал немного, разминая в пальцах дымящуюся сигарету и продолжал размышлять вслух, глядя сквозь оконное стекло и ничего не видя, кроме своих мыслей.

– А что мне не нравится больше всего, – проговорил он еще, – так это то, что Дашка каким-то образом связалась с этим старым ублюдком. Дашка, которая мне будто дочь родная. Чьего отца я знаю со школьной скамьи... Что же делать? С чего начать? Ни одной ниточки нет в моих руках. Разве что – позвонить Даше? Может быть, у нее появились какие-то новые сведения.

Владимир Михайлович вернулся к своему столу, потушил в пепельнице недокуренную сигарету и набрал Дашин номер телефона.

– Алло! – бодро проговорил он, дождавшись Дашиного «алло», – привет, дорогая. Узнала меня?

– ...

– Нет? – удивился Владимир Михайлович. – Странно. Вроде бы и не так много времени прошло с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись...

– ...

– Что? – еще больше удивился Владимир Михайлович Пронин. – Тоже не помнишь? Ну ты даешь, родная. Ты же сама мне позвонила... Ну, если у тебя в памяти не отложилась поездка ко мне, то тогда, у тебя, наверное, все в порядке... А ты тогда показалась мне довольно встревоженной...

– ...

– Что? Даша, да что с тобой? Еще не проснулась, что ли? Владимир Михайлович я! Пронин! Ну, дядя Володя. Узнала, наконец-то? Слава богу. А то я-то уж думал, что у тебя с головой не в порядке... Как отец?

– ...

– Да и я, честно признаться, давно его не видел. Все дела, дела... – Владимир Михайлович вздохнул, – ну, если у тебя все в порядке, тогда я разговор заканчиваю. А то мне кажется, что я тебя все-таки разбудил. По голосу видно, что ты еще от сна не очухалась. А вообще-то почти два часа дня уже...

– ...

– Ага. И тебе – доброго здоровья. До свидания... Вообще-то, Даша, ты мне позвони сегодня, хорошо? После того как позавтракаешь.

– ...

– Ну, ясно. Всего доброго. Пока.

Владимир Михайлович положил трубку и нахмурился еще больше. Закурил сигарету, заглянул в лежащий перед ним листок бумаги и снова погрузился в тягостные раздумья.

– Что-то здесь не так, – пробормотал он сквозь зубы через несколько минут, – что здесь точно не так. Надо бы мне заняться этим делом плотнее... А как? Ага, пошлю людей к Даше, пускай, они разберутся...

Владимир Михайлович поднял трубку, но тут же положил ее.

– Не то, – озабоченно проговорил он, потирая ладонью горячий лоб, – не нужно людей. Поеду-ка я сам. В гости к Даше. Поговорю с ней, чай попью. И все выясню – при прямом контакте с человеком всегда все более ясно, чем при телефонном общении.

Он поднялся с кресла и задумчиво прошелся по кабинету.

– Нет, – остановившись, произнес он, – и этого пока не нужно. Слава богу, что у меня развита интуиция, которая подсказывает, что сейчас к Даше ехать не нужно в гости. А что нужно так это!..

Владимир Михайлович улыбнулся пришедшей ему на ум удачной мысли и подошел к своему столу. Поднял с рычага телефонную трубку и набрал внутренний телефонный номер.

Даша – полностью одетая, в легком летней плаще и туфлях на высоком каблуке – сидела к кресле за журнальным столиком, тупо глядя на телефонный аппарат.

– Что это за козел мне звонил? – проговорила она. – Где-то я его голос слышала, только вот – где? И пришлось ведь из вежливости сказать, что я его узнала. То есть, не из вежливости, а чтобы он от меня отвязался. А то чехлил там что-то совсем непонятное. Типа – я к нему зачем-то заезжала, что-то у него просила... В упор не помню, что и зачем...

Даша пожала плечами.

– Как там его звали, он говорил?.. – напряженно нахмурилась она, припоминая. – Владимир... Михаил... Владимир Михайлович? Михаил Владимирович? Еще дядей себя моим называл почему-то...

Она махнула рукой. Потом посидела еще немного в кресле с закрытыми глазами и поднялась.

«Пойду – еще раз наведаюсь к Марианне Генриховне, – решила она, – и на этот раз буду ждать ее до последнего, если ее до сих пор нет дома. Да нет, скорее всего, она уже вернулась. Ведь не может же она отстутствовать столько времени? Конечно, не может! А вдруг она дома, но по каким-то причинам не открывает мне дверь? Тьфу, какая противная мысль... По каким это, интересно, причинам Марианна Генриховна не будет открывать мне дверь. Просто глупости! Марианна Генриховна – лучший на свете человек. Она – моя лучшая подруга – и не будет открывать мне дверь? Глупости, глупости и еще раз глупости!»

Даша даже усмехнулась. Она закрыла за собой дверь квартиры и, торопясь, застучала каблучками вниз по лестнице.

Минуя проходную, Нина вдруг подумала – куда ей пойти сейчас? Домой? Как только перед ее мысленным взором появилось это обрыдлое жилище, Нина поморщилась. Нет, слишком тяжело ей находиться в собственной квартире – слишком много ужасных воспоминаний связано с этой квартирой. Когда находишься там, никак не можешь избавиться от мысли, что вот сейчас, за тонкой перегородкой скрипнет кровать и хриплый голос, срываясь на крик, простонет:

– Ни-ина-а!.. Скорее!..

Нину передернуло.

«Вот странность, – пришла ей в голову неожиданная мысль, – я ведь любила этого человека – Бориса. И сейчас люблю. Кажется... Во всяком случае я не предала его, когда ему было тяжело и оставалась с ним до конца. А теперь... Теперь, когда при мне произносят имя Борис, мне всегда вспоминается не тот мальчик-музыкант с сияющими глазами, а получеловек-полуживотное, заросшее волосами, испражнявшееся на пол и дико орущее от постоянно грызущей его боли... Что это? Любовь или жалость? Или... что-то вроде самопожертвования? Не знаю»...

Тут сердце ее ударило звонко и радостно.

«Знаю только одно, – подумала она, глядя на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые ветви деревьев больничного парка, – вот это новое... это тепло в груди, которое появляется каждый раз, когда я думаю о Васика – это наверняка любовь... А остальное мне не важно. Ничего больше мне не важно. Он сейчас болен. Но он жив! И, конечно, поправится. Если вот только»...

Мысли Нины потекли в другом русле. Она отвернулась от солнечных лучей и побрела по аллейке, ведущей вглубь парка.

«Если только этот полусумасшедший доктор не залечит Васика, – размышляла она, – как он ловко намекнул на то, что Васика содержат на дорогих препаратах только потому, что пораженный летаргическим сном Васик – предмет научного исследования доктора... У меня нет денег, чтобы оплатить лечение и содержание в больнице Васика, а его родственников я не нашла. Вот доктор мне и дал понять, что, если я буду поднимать шум, то Васика могут отключить от аппаратуры и необходимых препаратов он получать тоже не будет. И все правильно, все законно. Ни к чему придраться нельзя... Только вот большие у меня опасения, что лечение Васика идет правильно. Этот врач... Ведь препараты, которыми он Васика пичкает, только что разработаны, никем еще не опробованы и, уж конечно, никаким министерством не одобрены».

Нина присела на скамейку в тени раскидистого дуба, могучая крона которого была очень похожа на курчавую голову древнего греческого титана. Мысли Нины – тягучие и тяжелые – медленно текли в уставшей от своего пережитого за последние годы голове.