Пленники - Гарегин Севиевич Севунц

— Ничего, как-нибудь устроимся. Готовить я умею. А коли вам жить негде — могу уступить вам одну из своих комнат. Мы живем вдвоем — я и дочь, — места хватит.

Это было как нельзя более кстати. На улице, где жил Вербицкий, Оника уже опознали многие. А Марья Андреевна жила в том конце города, где он не бывал и не имел знакомых. Все складывалось очень удачно.

Жаль, что фронт отходил от Черткова все дальше. По городу был пущен слух, будто уже захвачена Москва. На юге вражеские войска тоже будто бы продвигались вперед — к Кавказу. Хоть бы появились Великанов и Гарник, было бы с кем посоветоваться. А вдруг они совсем не придут? Неужели ему сидеть тут, в Черткове, и ждать, когда кончится война? Оник верил, что рано или поздно она окончится победой Советского Союза. Вернется он домой, там его спросят: «Где был и что ты делал в эти годы, Оник?..» «Ничего не делал, сидел в Черткове…» «Так не лучше ли было тебе надеть юбку и сидеть дома?..» Как можно после этого смотреть в глаза землякам? Нет, надо собраться с силами и продвигаться Вперед, поближе к фронту!..

Это было его заветным желанием. Но, увы! Будущее готовило ему совсем иной путь. Тяжкий путь!..

Но лучше не забегать вперед.

А пока Оник нашел такое место, где он действительно мог поправиться.

В тот же день он перебрался к Марье Андреевне. Та познакомила его с двадцатилетней дочкой — Стефой, очень похожей на мать.

Стефа работала в городской типографии, где в это время, кроме приказов немецкого коменданта и хлебных карточек, ничего не печатали.

Вечером, закончив разговор с квартирантом, Стефа взялась за учебник немецкого языка.

— Пойду, позаймусь немного…

— Можно и мне с вами, Стефа? Я когда-то изучал этот язык в школе, да все позабыл: не думал, что пригодится. Вот уже несколько раз сталкивался с немцами, а сказать ничего не могу.

— Хорошо, — согласилась Стефа, — вдвоем будет легче заниматься.

Так вокруг Оника создалась совершенно новая атмосфера. Он с интересом относился к любой работе, — что бы ему ни поручали, делал хорошо. И скоро выяснилось, что варить обед вовсе не такое уж сложное дело. Через несколько дней какая-то старуха, получавшая обед по списку, сказала уборщице:

— Вчера обед был очень вкусный.

— А как же! — похвалилась та. — У нас повар опытный: такие блюда умеет готовить, о каких я в жизни не слыхала.

Оник слышал этот разговор.

В тот день, раздавая обед, он налил в котелок уборщицы целых семь порций супа.

— Пусть детишки поправляются, — пошутил он.

— Дай тебе бог здоровья!..

Оник выглянул в окошечко, через которое отпускал обед, и вздохнул: «Как она обрадовалась! До чего же изголодался народ!»…

Работая целыми днями на кухне, Оник был связан с миром только этим маленьким окошечком, через которое ему были видны одни руки подходивших людей. Скоро, однако, Оник убедился, что и это окошечко не столь невелико, чтобы можно было отгородиться от людей.

Прошла примерно неделя после того, как он устроился на кухне. И вдруг однажды незнакомый парень вызвал его на двор. Без всяких предисловий и предосторожностей он заявил:

— Слушай… я голоден! Обеды выдают по списку, а я не могу… нельзя мне в него записываться. Я слышал, что ты парень свой. Помоги! Жена лежит больная, голодная… Оник ни о чем не спросил его.

— Приходи через час, — сказал он. — Котелок захвати.

Через час, наливая ему обед, Оник заметил, как жадно глаза парня провожали поварешку, нырявшую в котел. Парень убежал, даже забыв поблагодарить. На следующий день он опять подошел к окошечку.

— Спасибо, друг, выручил нас. Четыре дня во рту крошки не было, а суп у тебя — прямо-таки волшебный: жена сегодня встала, повеселела сразу…

— Почему вы не работаете?

— Это легко сказать… Ты кто по национальности?

— Армянин.

— Из наших?

— Да.

— Так и думал. Видишь ли, я живу здесь нелегально, поэтому боюсь проситься на работу.

— Живешь нелегально, а мне — первому встречному — доверяешь сказать об этом? — заметил Оник.

— Человека видно сразу. К тому же я навел справки: мне одна женщина говорила, что ты служил в дивизии, которая здесь стояла, сержантом был. Наверное, тоже из плена бежал? Молчу, молчу!.. Я пробирался к нашим, да голод остановил. А потом жена отыскалась — не могу бросить ее одну. Помоги, друг, встану на ноги — постараюсь тебя отблагодарить.

— Приходи каждый день за обедом. Только не очень о себе и обо мне рассказывай. Вот тебе — подкрепись, потом обо всем поговорим. Как тебя звать-то?

— Дмитрием. Спасибо, друг!

А через три дня Дмитрий, просунув голову в оконце, прошептал:

— Тут ожидает тебя твой товарищ.

Оник опустил поварешку в котел. Он не верил своим глазам: перед ним стоял Великанов.

— Это ты, Иван?

— Я, как видишь!

Оник выбежал во двор и друзья до хруста в костях стиснули друг друга в объятьях.

— Если б ты знал, как я ждал вас! А где Гарник, где Гарник?

— Гарник здесь. С ним кое-что приключилось… Рука ранена.

— Э! Где? Когда? Как?

— Подрались с немцами.

Великанов с улыбкой поглядывал на передник и на белый колпак Оника.

— А тебя и не узнаешь.

— Еще бы! Шеф-повар. По старой дружбе, так и быть, налью тарелку хорошего борща… Да, а где же все-таки Гарник?

— Гарник у нас, — вмешался Дмитрий. — Я его не взял: рука на повязке, в городе могут обратить внимание.

— В таком случае, Дмитрий, прежде всего отнеси ему поесть.

Дмитрий ушел. А Оник провел Великанова в соседнюю с кухней комнату, где работала Марья Андреевна.

— Познакомьтесь, Марья Андреевна, — мой товарищ, почти брат. В лагере каждым сухарем делились. Дайте-ка нам по тарелке борща — я поем за компанию, чтобы ему веселей было.

— Сию минутку, — с готовностью отозвалась Марья Андреевна. — Она пошла на кухню и вернулась с двумя тарелками борща.

— Кушайте на здоровье. Сейчас принесу хлеба.

— Как вижу, тебе тут неплохо живется, Оник. И как ты сумел устроиться — не пойму.

— А почему я вас звал сюда? Говорил же: знакомых имею. Не имей сто рублей, имей сто друзей — знаешь?.. Ты ешь, ведь рассказывать много придется. Как вы нашли этого Дмитрия?

— Это он нас нашел. Подошел, говорит: «Вижу, нездешние, ребята, не могу ли чем помочь?»… И мы видим, парень неплохой, разговорились с ним. Так и узнали о тебе.

— Эх, Иван, я голову потерял от радости. Поверишь ли, первый раз