Тайны и герои 1812 года - Арсений Александрович Замостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не менее актуальной для возобновления «женского правления» была и кандидатура другой царственной особы — вдовы Александра I Елизаветы Алексеевны.
Долгожитель Фёдор Глинка через много лет вспоминал: «Рылеев был еще нездоров, я прошел к нему поутру и, начав говорить о сем, между прочим сказал: «Если подлинно цесаревич отрекается и если вы действительно уверены, что гвардия не любит великого князя и не присягнет ему, то что может быть благоприятнее случая сего для возведения на престол Елисаветы». Тут вынул я на небольшой бумажке написанный мною приказ к войскам и прочитал. Я его помню. Вот его содержание: «Храбрые воины! Император Александр I скончался, оставя Россию в бедственном положении. В завещании своем наследие престола он предоставил великому князю Николаю Павловичу; но великий князь отказался, объявив себя к тому не готовым, и первый присягнул императору Константину I. Ныне же получено известие, что и цесаревич решительно отказывается. Итак, они не хотят. Они не умеют быть отцами народа; но мы не совсем осиротели: нам осталась мать в Елисавете. Виват! Елисавета Вторая и отечество!».
Нежелание Константина брать власть удручало генерала. Было дело: Милорадович остановился перед портретом великого князя и сказал Фёдору Глинке: «Я надеялся на него, а он губит Россию». Когда стало ясно, что новым императором будет Николай, Милорадович упал духом. Но 14-го он исполнял долг подданного и приводил армию к присяге Николаю… Нехотя.
Один — против многих
Почему Константин отказался от власти? Дело, конечно, не только в тайном манифесте от 16 августа 1823 года, ведь события развивались так, что он вполне мог и дезавуировать свой отказ от престолонаследия. Константин боялся повторить судьбу отца, не хотел и судьбы старшего брата, который занял престол, переступив через кровь. Александру тогда удалось не подпасть под влияние заговорщиков, приведших его к власти. Константин не чувствовал в себе сил на политическую борьбу. Его могла пугать и перспектива неконтролируемого усиления Милорадовича. Имел значение и фактор морганатической супруги, к которой в петербургском высшем свете относились совсем не почтительно.
Милорадович не привык проигрывать, но тут понял: императором Константину не бывать. А беспорядки в столице следовало пресечь с шиком, с блеском, свойственным любимцу гвардии. Он хотел въехать на мятежную Сенатскую площадь как подобает хозяину положения. Такое не раз бывало в бою: неожиданное появление Милорадовича меняло судьбу сражения… Генерал привык, что его приказы, его поступки решают судьбы тысяч людей.
Но всё в этот день пошло наперекос. Генерал-губернатор въехал на Сенатскую в санях. Дело закончилось оскорбительным казусом. Милорадовича не узнали или — что хуже — не захотели узнавать. Бесцеремонно выбросили из повозки, разве что не разоружили. Неуправляемая толпа бушевала, шум перекрывал командный генеральский голос. Он впервые почувствовал себя беспомощным. Одна минута безвластия способна поколебать государство.
Он незамедлительно явился к Николаю — пешком, взъерошенный, непохожий на уверенного в себе щёголя. О чём он мог доложить? Ситуация опасная, нужно утихомирить мятежников, которых подстрекали, вводили в заблуждения руководители восстания. Николай держался увереннее, чем прежде, царская природа в нём проступала. Он увидел, что Милорадович вовсе не держит в руках гвардию и гарнизон, что он не так влиятелен, как ещё недавно выглядел. Если вы — генерал-губернатор — так обеспечьте торжество законной власти. Или передайте бразды другому. Такой ультиматум не прозвучал напрямую, но в подтексте суть была такова. Теперь Милорадовичу впору было не сражаться за власть, а спасать честь. И он пошёл ва-банк.
Обязанность генерал-губернатора — восстановить порядок, даже ценой жизни. И Милорадович взялся объяснить восставшим нюансы престолонаследия солдатским языком. Он надеялся всё решить в одиночку, не поднимая гвардию. Если в этот день не прольётся кровь — новый император оценит рвение и волю генерал-губернатора. Раздобыл коня — и на площадь. Адъютант Александр Башуцкий поспешил за ним бегом. Быть может, если бы тогда, в суматохе, Башуцкому удалось найти коня — он спас бы жизнь своему командиру.
Генерал-губернатор рожден был хватом, не стал дожидаться подмоги. Никто его не прикрывал, Милорадович попытался в одиночку переломить ситуацию. А почему он должен был бояться родной армии, которая выполняла его приказы беспрекословно, за милую душу?
И вот Милорадович среди мятежников, на коне, перед взбаламученным морем. Один — против многих. Он приподнялся на стременах и принялся объяснять, что Константин отказывается от престола, что Николай — законный император. В доказательство своей приверженности Константину он обнажил шпагу с гравировкой: «Другу моему Милорадовичу» — подарок великого князя.
Он говорил: я, приверженец Константина, призываю вас подчиниться закону.
Князь Евгений Оболенский ударил генерала штыком — считается, что он пытался отогнать его лошадь. Во всех сражениях Милорадович играл с опасностью, медлительно гарцевал под пулями — и оставался невредим. И вот впервые получил ранение — и от русского офицера. И тут раздался выстрел. Человек в штатском — Пётр Каховский — опустил дымящийся пистолет. А герой
Нови, самый могущественный военачальник тогдашней России, упал на руки Башуцкого, а потом лежал на снегу. В пятидесяти сражениях он избежал тяжёлых ранений, пав едва ли не первой жертвой революционного террора.
«Его хотели отнести в его дом, но он, сказавши, что чувствует, что рана смертельная, велел, чтобы положили его на солдатскую койку в конногвардейских казармах. Между тем как несли его мимо конно-гвардейского полка, который был уже выстроен, никто из генералов и офицеров не подошел к раненому герою, которого имя останется украшением наших военных летописей; тут были некоторые лица, называвшиеся его друзьями и бывшие ежедневно в доме его, и те даже не изъявили ни малейшего сочувствия. Я довершу описание подлостей современников наших, сказавши, что когда, по принесении его в казармы, начали его раздевать, то у него украли часы и кольцо, подаренное ему за несколько дней вдовствующей императрицею» — рассказывал Башуцкий.
В последние часы Милорадович стремился в казарму, к солдатству. В его душе жило ощущение святыни — это солдатский долг, солдатское братство, память о победах и походах. Там он и умер, не обращая внимания на мародёров. В прощальном письме просил императора отпустить на волю всех его крестьян — их было более полутора тысяч. Шпага Милорадовича с тех пор хранилась у Николая I. Как реликвия, напоминавшая о днях, фабулу которых никто не сумел разъяснить.
