Битва дикой индюшки и другие рассказы - Элвин Джонсон

- Да как же я? У меня ведь нет ни доллара за душой, а как я заплачу за проезд на поезде?

- Мы не покупаем билетов. Ездим бесплатно на крышах товарных вагонов. Не очень-то быстро, но времени у нас хватает.

- А железная дорога разрешает это?

- Конечно. Не будет кочевников - не будет уборки пшеницы.

Не будет пшеницы - нечего будет перевозить. Не будет перевозок - нет дивидендов, нет дивидендов - нечем платить.

- Но ведь мне надо уведомить босса.

- То есть Мод. На прощанье Мод ни с кем не целуется.

Генри поморщился.

- А комната. Я же не могу бросить её просто так. И надо забрать вещи.

- У тебя всего-то там зубная щётка да расчёска. Пусть они останутся для Мод. Она всё равно их заполучит.

- Мод?

- Ну да. Она ведь владелица дома, где ты снимал комнату.

И дома, в котором живёт сама. И к тому же она наполовину хозяйка закусочной.

- Да как же, она говорила, что не может себе позволить купить билеты на спектакль.

- Она умная девушка. Зачем платить наличными, когда можно вполне отделаться поцелуями.

Это оказался самый страшный удар. Какого же дурака свалял он перед ней!

- Я поеду с вами, если возьмёте.

- Отлично! Долой фартук, бери свою шляпу. Ночевать будем в моём логове. Завтра запасёмся едой. А послезавтра, в десять тридцать вечера отходит наш поезд. И кстати, нас будет трое. Мой старый друг Блэки подойдёт завтра вечером. Когда ездишь таким образом, лучше ездить втроём.

Логово находилось в огромном сарае в переулке рядом с главной улицей. Старина Джейк провёл Генри вверх по истёртым ступенькам в большое помещение, забитое связками сена. В конце прохода между вязанками была приставная лестница, круто поднимавшаяся к квадратному отверстию в чердаке. Пользуясь двумя руками и одной ногой, Джейк взобрался по лестнице с проворством белки. Генри последовал за ним, осторожно ощупывая перекладины.

Там была большая комната с окном, опутанным паутиной и очень пыльным, выходящим во двор, дальний угол которого был завален поломанными старыми тележками. Крыша была черепичная, наклонная, высотой футов пятнадцать с одной стороны и футов пять - с другой. В центре комнаты была печка, заржавевшая железная труба которой торчала сквозь черепицы.

Генри с изумлением посмотрел на неё.

- Да разве можно топить в этом сарае, где внизу столько сена?

- Нет. Я плачу пять долларов в год за эту комнату. Время от времени инспектор просовывает свой длинный нос через люк у лестницы. Я умащиваю его за доллар. В целом получается около десяти долларов в год. Но это тебе не такая комнатуха, как у Мод за два доллара в неделю. Видишь три койки, там, где крыша опускается совсем низко. Это ящики, набитые сеном, покрытые хорошей толстой попоной. Я сам подбирал сено, мягкая отава тимофеевки. Не то что та миленькая мягкая досочка, за которую ты платил Мод два доллара в неделю.

Мод, Мод. Да оставит ли он её в покое? Может переменить разговор.

- Вы говорили Блэки. Кто он такой?

- Ну, Блэки - это соль земли. Он тебе понравится. Его зовут Синсир, но я видел, как по-старинному это пишется Сент-Сир. Из французских канадцев, наверное. Это экономнейший человек, ты таких не видел. Он скорее будет есть ость, чем заплатит пять центов за буханку хлеба.

Видишь ли, у Блэки есть молоденькая дочь, Долорес, чудная девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Матери у неё нет, её воспитывает одна добрейшая женщина, вдова, у которой большая ферма неподалёку от Фестории в штате Огайо. Её мать не захотела выходить замуж и, когда родилась Долорес, она бросила её на Блэки, а сама уехала к своим родным в Новую Англию. Блэки отнёс девочку к этой добрейшей даме и попросил её не дать девочке умереть. Он обещал посылать ей пятьдесят долларов в год. Она ему ответила, что посылать ничего не надо, она и так позаботится о Долорес. Но Блэки всегда посылал ей эти пятьдесят долларов. А теперь Долорес уже выросла и становится девушкой. Блэки хочет собрать ей пятьсот долларов. Он считает, что если у неё будут собственные пятьсот долларов, то может быть, молодые люди не будут так уж обращать внимание на то, что она подкидыш. Сейчас у него есть уже больше двухсот долларов, и мы получим за уборку урожая долларов шестьдесят-семьдесят. Через пару лет он надеется набрать пять сотен.

- Не понимаю, - сказал Генри. - Блэки хотел жениться на её матери, а та не захотела. И оставила ему ребёнка.

- Ты не будешь удивляться, когда познакомишься с Блэки. Ради него женщина может потерять голову. Она родом из старой пуританской семьи. У них считается позором сочетаться браком с канадцами французского происхождения. Блэки очень религиозен, но считает, что все религии одинаково хороши. Старые же пуритане уверены, что такие мысли ещё хуже, чем безбожничество. Добрая дама говорит, что если бы нам были известны все обстоятельства, то мы не стали бы винить ни Блэки, ни мать. А то, что говорит эта дама, меня устраивает. Блэки сейчас неважно себя чувствует, и я беспокоюсь за него. Я присматриваю за ним, как могу, но нельзя сделать всего, когда у тебя нет ноги. Так что видишь, я очень рад, что с нами едет такой шустрый паренёк, как ты, у которого крепкие ноги.

Генри это понравилось. Он до сих пор как-то всё чувствовал себя никчёмным, а это очень неприятное чувство для такого молодого человека.

- А эта девочка, - спросил он. - Что думает она об отце? Он ведь кочевник. Как она к этому относится?

- Долорес не знает, что Блэки её отец. Он ужасно огорчился бы, если бы она об этом узнала. Но каждый год мы с Блэки ходим на эту ферму и делаем вид, что просим милостыню. Добрая дама приглашает нас на кухню перекусить и велит Долорес обслуживать нас. Она такая миленькая, красивая девочка. Я всё считаю её маленькой девочкой, а она сейчас уже девушка, ей, наверное, лет пятнадцать или шестнадцать.

- А эта добрая дама, кто она?

- Её зовут Катерин Периу. Но Блэки всегда зовёт её доброй дамой, ну и я тоже.

Она с мужем - выходцы из старых французских родов, которые приехали сюда во времена французской революции. У них были деньжата, и они купили ферму. После смерти мужа она стала хозяйничать сама и превратила её в одену из лучших ферм в Огайо. Мать Долорес работала у неё служанкой, но добрая дама всегда говорила, что та - её компаньонка. Блэки появился у них как кочевник, помогать во время сенокоса и уборки урожая. Ну вот тут-то всё и началось. Добрая дама говорит, что никто ни в чём не виноват. Она хотела было дать Блэки постоянную работу, но он посчитал, что тогда Долорес может всё узнать.

На рассвете Джейк стащил Генри с его удобного ложа.

- Надо вставать, если хотим набрать продовольствия. А до деревни идти далеко. В городе ничего не получишь. Нет, не одевай свой трактирный костюм. Вот тебе тут прекрасная одежда.

Комбинезон, когда-то темно-синий, а теперь сильно полинявший и ставший голубым, а на коленях были синие заплатки. Курточка или "блуза", тоже когда-то синего и бежевого цвета, а теперь равномерно ни то, ни сё, на локтях заплатки из коричневой материи. Тяжёлые рабочие ботинки, немного великоватые, и помятая фетровая шляпа.

- А что будет с моим костюмом?

- Я суну его в мой ящик, где не бывает моли. Он тебе не понадобится до тех пор, пока мы не вернёмся.

- Когда?

- Не знаю. Но мы должны вернуться, чтобы Блэки один раз в год глянул на Долорес.

У Джейка уже был готов приличный завтрак. Они быстро умяли его и отправились по почти нескончаемой улице, которая в конце концов превратилась в грунтовую дорогу. Вскоре унылые пустые участки уступили место фермам. Джейк останавливался у каждой из них и профессионально осматривал дом. У четвёртых ворот он свернул и повёл Генри к чёрному ходу. Энергично постучал. Какая-то женщина с сердитым лицом открыла дверь.

- Хозяюшка, - произнёс Джейк слабым голосом, пожалейте двух бедняг, у которых уже два дня во рту маковой росинки не было.

Женщина осмотрела их с головы до ног, её гнев постепенно угасал.

- Вы уж не серчайте на моего приятеля за то, что у него слишком много ног. Он ещё новичок. Вскоре ему придётся ездить под пассажирскими вагонами. Чуть задремлет - и тут же останется без ноги. Железная дорога его вылечит и выдаст ему такую же прекрасную деревяшку, как и у меня. И тогда милостыню будет собирать легко.

- Старый негодяй. Да если бы у меня и было одно гнилое яйцо, я тебе его не дала бы. А ты, молодой негодяй. Не стыдно тебе шляться и попрошайничать, когда ты такой сильный и можешь работать? Да ты просто дитя, а связался с этим старым болваном. У тебя ведь ещё молоко на губах не обсохло.

Генри покраснел. К тому же две крупных слезы скатились у него по щекам. Он смахнул их, но появились новые.

Женщина сменила тон.

- Мальчик, у меня был сын, которому сейчас было бы столько лет, сколько и тебе.

Я дам тебе что-нибудь поесть.

Она ушла в дом и вернулась с большим пакетом из оберточной бумаги, который она сунула Генри в руки, и снова ушла, захлопнув за собой дверь.