Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»). - Шарль Эксбрайа

Кузнец жил на восточном краю деревни. По мере того как Маттео приближался к его дому, он чувствовал, что его раздражение проходит и уступает место какой-то насмешливой растроганности. В самом деле, все эти плутовки, которые высмеивали его с таким лукавым простодушием, были прехорошенькими. Особенно Сабина… К сожалению, она была обручена с этим верзилой-каменщиком, с такой легкостью вертевшим тяжелую дубину для разбивания камней. Жаль… А собственно, почему? Что за новости! Инспектор мысленно выругал себя за эту минутную слабость. Не собирался же он влюбиться в какую-то деревенскую красотку только потому, что она казалась ему привлекательной? Брак был подходящим делом для других, для глупцов. Что касается его, то он дорожил своей свободой, своим спокойствием… Поэтому следовало как можно скорее уехать из Фолиньяцаро, но не раньше, чем он сумеет увезти с собой убийцу. Несмотря на упреки в собственный адрес, Маттео, сам того не замечая, насвистывал «Ты романтична» пока не дошел до кузницы Гамбы…

Там, казалось, никого не было. Маттео позвал:

— Эй!.. Есть здесь кто-нибудь?

Никто не ответил. Он вошел в пустую кузницу, посмотрел на молот, на наковальню. Они напомнили ему каникулы, проведенные когда-то в деревне где жила его бабушка.

— Вам что-нибудь нужно, синьор инспектор?

Он увидел ту, которая к нему обратилась. Она стояла, окруженная солнечным нимбом, похожая на фею из сказки. Лицо ее было в тени, и он пошел к ней навстречу, желая поскорее увидеть его. Подойдя ближе, он обнаружил, что она красивее всех девушек из Фолиньяцаро, которых он видел до сих пор, и обрадовался, сам не зная почему. Она улыбнулась.

— Мой отец и брат ушли в Домодоссолу. Я одна. Но ведь вы хотите говорить именно со мной, синьор инспектор, не правда ли? Меня зовут Аделиной.

— Да, действительно, с вами… А как вы догадались, что я полицейский инспектор?

— Потому что я знаю вас… Ваше имя Чекотти… Маттео… Маттео Чекотти.

Маттео никогда еще не приходилось слышать, чтобы его имя произносили таким образом. Это было какое-то воркованье, смягчавшее тоническое ударение, наводящее на мысль о любовных признаниях.

— Маттео очень красивое имя…

Инспектор почувствовал смущение.

— Я слежу за вами, с тех пор как вы приехали в Фолиньяцаро.

— Следите за мной? Почему?

— Потому что вы мне нравитесь… Пойдемте в сад, если хотите. Там разговаривать будет удобнее, чем на кухне.

Он пошел за ней, понимая, что она взяла на себя руководство военными действиями, но не сопротивлялся, чувствуя себя растерянным после ее неожиданных слов. Остановившись перед капустной грядкой, она сказала ему с прелестной улыбкой:

— Надеюсь, вы не шокированы, синьор? Наши девушки гораздо смелее городских, они не могут позволить себе упустить благоприятный случай, женихи здесь слишком редки.

Дрожь пробежала по позвоночнику Маттео.

— Вы думаете, что я…

— Нет, нет, синьор инспектор! Конечно же, нет… Вы для нас, как сказочный принц, который на своем пути покоряет пастушек… Они знают, что он не остановится, но ничто не мешает им мечтать об этом, понимаете? На большее же храбрости не хватает…

Никому еще не приходило в голову сравнивать Маттео Чекотти со сказочным принцем! Польщенный, взволнованный, полицейский не знал, как себя держать. Все его предубеждения против женщин рассеялись, как дым, от одной только улыбки Аделины. Маттео никогда не знал, о чем разговаривать с представительницами слабого пола, кроме тех случаев, когда он их допрашивал в связи с каким-нибудь преступлением. Он поднял глаза к небу, как будто искал там помощи, и небо, явно желавшее ему добра, устроило так, что в это время по его лазури проплыло облачко, чьи очертания сильно напоминали профиль комиссара Рампацо. Инспектор, близкий к тому, чтобы затеряться на дорожках нежных чувств, был возвращен на путь долга и вновь обрел свое критическое чутье. А что, если эта девушка, как и все остальные, смеялась над ним? Может быть, ее приветливость, ее полупрозрачные намеки, были следствием хорошо продуманной тактики? Эти чертовки из Фолиньяцаро не брезговали, видно, никакими средствами! Он сразу возненавидел ту, которая шла рядом с ним, вернее, он попытался ее возненавидеть, но оказалось, что это очень трудно. Стоило ему на нее взглянуть, как его сердце начинало биться сильней! Ему все же удалось заставить себя думать о своем задании, и он сурово спросил:

— Почему вы пошли пройтись с Таламани в тот вечер, когда он был убит?

Она сдержанно усмехнулась.

— Так вам рассказали об этом?..

— Да, мне рассказали.

— И вы пришли сюда для того, чтобы получить ответ на этот вопрос?

— По какой другой причине мог я прийти?

Она печально взглянула на него и трогательно вздохнула.

— Ну, конечно…

— Вы любили этого Таламани?

— Я? Как такая мысль могла вам прийти в голову?

— Это не мысль, а вопрос!

— Я с ним была едва знакома!

— Но все же достаточно для того, чтобы встречаться с ним тайком.

— Это было в первый раз… Мне не хотелось, чтобы у меня дома об этом узнали. Я скучаю в Фолиньяцаро, синьор, и надеялась, что Таламани как житель Милана сумеет мне посоветовать, чем бы я могла заработать себе на жизнь, если я решусь туда уехать. Мне так хочется жить в городе…

— Допустим. Вы никого не встретили во время вашей прогулки?

— Никого.

— Долго вы гуляли?

— Около получаса.

— Где вы расстались?

— У церкви.

— Следовательно, вы не могли не пройти мимо кафе Кортиво. Там еще оставалось много народа?

— Кафе было закрыто.

Это была умелая тактика. Покойный не мог ни подтвердить, ни отрицать того, что говорила Аделина. В отличие от своих подруг, она никого не подозревала, никого не разоблачала. Ее слова вполне убедительно опровергали свидетельство нотариуса, у которого теперь не было возможности доказать, что он действительно присутствовал при драке Амедео с Эузебио. Было известно только одно: клерка кто-то избил до того, как заколоть. Но кто? Все снова возвращалось к исходной точке. Чекотти был опытным полицейским, он прекрасно понимал, что не сможет арестовать Амедео на основании ничем не подкрепленного обвинения нотариуса, к тому же неполного, потому что мэтр Агостини не решался прямо обвинить Амедео в убийстве Таламани. Несмотря на эти соображения, Маттео был по-прежнему убежден в виновности Россатти, но не мог не признать, что тактика девушек из Фолиньяцаро мешает ему действовать. Он сердито сказал:

— Вы, конечно, лжете?

Аделина лучезарно улыбнулась:

— Вы так думаете?

— Не только думаю, я в этом убежден.

Ее серебристый смех окончательно взбесил полицейского. Он схватил девушку за плечи и довольно грубо встряхнул.

— Вы воображаете, что можете одурачить меня вашими хитростями? Лгунья! Слышите? Вы лгунья! Самая отъявленная из всех! Остальные довольствовались тем, что пытались меня навести на ложный след, тогда как вы, зная, что вы красивы и внушаете желание поцеловать вас, взять вас в свои объятия…

— Но вы уже держите меня в ваших объятиях, синьор… Он сразу выпустил ее и стоял в нерешительности. Она воспользовалась этим, чтобы его заверить:

— Несмотря на все это, синьор, вы мне очень симпатичны и имя Маттео мне очень нравится.

Он ушел, не отвечая, так как не знал, что ответить.

Втайне Тимолеоне Рицотто был на стороне Амедео и его защитников, но когда он увидел, как расстроен миланский полицейский, то не мог не пожалеть его. Прийдя в участок, Чекотти уселся в уголок и продолжал там сидеть, погруженный в задумчивость. Тимолеоне не решался прервать ее.

— Скажите, синьор… Они все такие в Фолиньяцаро? Рицотто, не ожидавший вопроса, вздрогнул.

— Простите?

— Я спрашиваю, все ли девушки в Фолиньяцаро такие, как те, с которыми я встречался.

— Думаю, что да…

— Это ужасно…

— Уверяю вас, синьор, к этому привыкаешь!

— Ваша жена была родом отсюда?

— Да.

— И несмотря на это, вы на ней женились? Вы смелый человек…

— А также неосторожный.

— Извините мое любопытство, синьор… Это долго продолжалось?

— Около тридцати лет.

— И… очень вам было тяжело?

— Очень.

— В общем, обладая таким опытом, вы, вероятно, отсоветовали бы жениться всякому разумному человеку?

— Это зависит от того, на ком.

— Во всяком случае, не на девушке из Фолиньяцаро?

Маттео не удалось узнать ответ Тимолеоне, потому что в эту минуту дверь кабинета распахнулась под натиском похожего на гориллу человека, на котором буквально висел карабинер Бузанела. При виде этой картины Тимолеоне закричал:

— Что это означает? Что тебя принесло сюда, Кристофоро Гамба? Кто тебе разрешил войти? Бузанела, вышвырни его вон!