Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»). - Шарль Эксбрайа

Нимало но смутившись, девушки опять дружно ответили:

— Я.

У Маттео сжались кулаки. Он догадывался, что за его спиной Бертолини подмигивает дочерям, и хотел уже обернуться и перенести весь свой гнев на сапожника, но в это время тот сам вмешался в разговор:

— Внимание, детки!.. Вы слышали, что сказал синьор инспектор? Вопрос стоит серьезно! Этот Эузебио немногого стоил, но все же… Вы должны повиноваться!

Полицейский изменил форму вопроса:

— Которая из вас лжет?

Указывая друг на друга, они воскликнули с одинаковой убежденностью:

— Она!

— Прекрасно… Собирайте ваши вещи, я увожу вас с собой.

Бертолини запротестовал:

— Вы их увозите… вы их увозите! Минутку! А куда вы их увозите?

— В тюрьму.

— Ну вот еще!.. Подождите, вы слишком резко с ними разговариваете. Вы не знаете, как за них взяться… Эти девчонки очень чувствительны… Лучше я сам с ними поговорю…

И не дожидаясь ответа, он обратился к своим наследницам:

— Слушайте, девочки, с меня хватит! Если я правильно понял, то по крайней мере одна из вас встречалась с Таламани, и это без моего разрешения! Этой бесстыжей я задам такую трепку, что она будет о ней помнить всю свою жизнь. Так вот: которая из вас?

Отвечайте или я буду колотить обеих до тех пор, пока не узнаю правды!

Последовало короткое молчание, во время которого Эуфразия и Клара смотрели друг другу в глаза пока, наконец, Эуфразия не призналась:

— Это я…

Сапожник торжествующе посмотрел на Чекотти:

— Видите, синьор? Но скажи нам, Клара, почему ты уверяла, что это ты?

— Я хотела помочь Эуфразии.

Сапожник снова взглянул на Чекотти, видимо, ожидая одобрения.

— Какое у нее доброе сердце, правда? Вылитый я! В ее возрасте мне случалось получать взбучку за других… Наследственность что-нибудь да значит… А теперь, Эуфразия, тебе придется объяснить свое поведение! Чего ты хотела добиться, встречаясь с этим типом?

— Я сказала неправду, папа.

— Сказала неправду?

— Да, чтобы позлить Клару. Бертолини призвал Маттео в свидетели:

— А вот это ее бедная мать… Моя дорогая несчастная жена только тогда и бывала довольна, когда ей удавалось втянуть других в какую-нибудь неприятную историю… Не бойся, Эуфразия… Скажи нам правду.

Чекотти прикинулся удивленным:

— А что, это слово известно в Фолиньяцаро?

Оставив без внимания ироническое замечание инспектора, сконфуженная Эуфразия приступила к признаниям:

— Я знала о склонности Клары к Таламани… Таламани ведь был синьором… Меня это заставило ревновать, и я дала ей понять, что мы тайком встречаемся… Тогда ревновать стала она. Но Таламани ни о ком, кроме Аньезе, не думал, и Клара это знала. В день помолвки Аньезе и Эузебио она подняла меня на смех, а я, желая защититься, сочинила целую историю… Я сказала ей, что в действительности Эузебио любит меня, а дочь нотариуса только для отвода глаз… Она мне не поверила, и я поклялась, что жених назначил мне свидание на этот самый вечер, чтобы доказать, как мало значения для него имеет Аньезе… Я дождалась, когда он проходил мимо нашего дома, спустилась на улицу и подошла к нему…

— Я это видела!

Выражение лица Бертолини при этих словах заставило Чекотти подумать, не приближается ли дело к развязке. Может быть, он все-таки узнает наконец правду? Он сказал:

— Взвешивайте хорошенько ваши слова, Клара… Вы уверены, что видели, как ваша сестра подошла к Таламани?

— Да… Меня даже удивило, что они не поцеловались.

Сапожник завопил:

— Только этого не хватало! Я бы ему тут же свернул шею, можете не сомневаться!

А что, если под чудаковатой внешностью Бертолини скрывался ревнивый отец, способный нанести смертельный удар человеку, который без его ведома ухаживал за одной из его дочерей? Но почему, в таком случае, была убита Джельсомина? Чекотти по-прежнему считал, что оба убийства связаны между собой, хотя и не понимал, каким образом.

— Вы слышали, Эуфразия, что сказала ваша сестра?

— Она ошибается.

Клара покачала головой, давая понять, что она уверена в своих словах.

— Как могла родная сестра вас не узнать?

— Клара стояла у окна нашей с ней комнаты… Когда я вышла на улицу, храбрость мне изменила. Я уже собиралась вернуться и признаться сестре в обмане, но в это время увидела, как кто-то остановил Таламани…

— Это был мужчина или женщина?

— Женщина… Я дала им удалиться, сама же проскользнула в наш сад и там подождала с полчаса. Потом поднялась и рассказала сестре со всеми подробностями о своей прогулке с клерком нотариуса… Клара мне поверила — она была уверена, что видела меня с Таламани.

Сапожник вздохнул:

— Вот так-то лучше!

— По-моему, тоже!

И Клара поцеловала сестру, которая вернула ей ее поцелуй. Растроганный Бертолини похлопал полицейского по плечу.

— После этого вы будете утверждать, что мои дочери не хорошие девочки?

Но Чекотти сейчас трудно было растрогать. Он прервал нежные излияния, спросив:

— Эуфразия, узнали вы ту, с кем ушел Таламани?

Страшно смутившись, она посмотрела на отца и сестру, как будто просила у них позволения ответить.

— Да или нет?

Она ответила утвердительно, но так тихо, что об этом можно было только догадываться.

— Кто это был?

— Аделина.

— Какая Аделина?

— Аделина Гамба, дочь кузнеца.

Все начиналось сначала! Инспектор готов был рвать на себе волосы! Ему придется, видно, допросить все женское население Фолиньяцаро. Он ясно чувствовал, что его водят за нос, но не решался оставить без внимания новый след, хотя сразу заподозрил, что он ложный. Он мог поклясться, что за всю историю миланской уголовной полиции ни одному полицейскому не приходилось находиться в подобной ситуации. Эти циничные девицы швыряли его, как мячик, одна к другой. Тереза, Сабина, Эуфразия и Клара казались ему видениями из кошмарного сна, ведущими вокруг него дьявольский хоровод, в котором появлялись все новые и новые фигуры.

Направляясь к кузнецу Гамбе, Чекотти мысленно вернулся к неудачам, которые преследовали его с самого приезда в Фолиньяцаро. Совсем простое дело, казалось бы, но кто-то намеренно старался его запутать. Кто? Один пункт оставался непреложным: Амедео встретил Эузебио, и они подрались на глазах у нотариуса. Что произошло во время отсутствия дона Изидоро, ушедшего за оружием? Может быть, Эузебио стал одолевать своего противника, и тот потерял голову? Как бы то ни было, он достал свой нож и нанес клерку меткий удар. Как только весть об убийстве облетела деревню, все Фолиньяцаро, где Таламани, да и нотариус тоже, не пользовались большой симпатией, объединилось на защиту Россатти, и Тимолеоне Рицотто был во главе этого движения. Но кому пришло в голову организовать всю эту чехарду с девушками? Кто пользовался достаточно большим влиянием на них, чтобы заставить повиноваться? На мгновение в уме Маттео промелькнул образ падре Адальберто, но он тут же отбросил это предположение: священник не мог защищать убийцу. Кроме того, если допустить, что никто не сожалел о Таламани, то уж Джельсомину, несомненно, уважали все. Продолжая поддерживать Амедео, хотели ли жители Фолиньяцаро выразить таким образом свою уверенность в том, что убийство старой девы было совершено кем-то другим? В общем, полицейский был вынужден признать, что он нисколько не продвинулся, с тех пор как в первый раз переступил порог кабинета начальника карабинеров.

Чекотти, может быть, и не обладал блестящим умом, зато он отличался редким упорством. У него не было ни малейших иллюзий относительно того, что происходит в данный момент. Он не сомневался, что за занавеской каждого окна, мимо которого он проходит, скрываются люди, насмешливо наблюдающие за ним и точно знающие, куда он идет. Но эти мужчины и женщины ошибаются, если воображают, что они могут заставить его отступить. Несмотря на давление со стороны комиссара Рампацо, инспектор твердо намеревался оставаться в Фолиньяцаро сколько понадобится, изобличить убийцу Таламани и Джельсомины, а также сорвать маску с того, кто приводил марионеток в движение. Черпая силу в этой уверенности, он готовился выслушать все небылицы, которые ему преподнесет Аделина Гамба, и почти весело спрашивал себя, к кому она его отошлет. Кто бы это ни был, скорее всего, очередная девушка, он пойдет к ней, а потом к следующей и так далее! Ведь, в конце концов, число молодых девушек в Фолиньяцаро не было бесконечным! Понравится это им или нет, но он всю ночь будет стучать в двери домов и разговаривать с разными Лидиями, Антониеттами, Марами или Жозефинами, пока не дойдет до последней, и вот тогда-то…

Кузнец жил на восточном краю деревни. По мере того как Маттео приближался к его дому, он чувствовал, что его раздражение проходит и уступает место какой-то насмешливой растроганности. В самом деле, все эти плутовки, которые высмеивали его с таким лукавым простодушием, были прехорошенькими. Особенно Сабина… К сожалению, она была обручена с этим верзилой-каменщиком, с такой легкостью вертевшим тяжелую дубину для разбивания камней. Жаль… А собственно, почему? Что за новости! Инспектор мысленно выругал себя за эту минутную слабость. Не собирался же он влюбиться в какую-то деревенскую красотку только потому, что она казалась ему привлекательной? Брак был подходящим делом для других, для глупцов. Что касается его, то он дорожил своей свободой, своим спокойствием… Поэтому следовало как можно скорее уехать из Фолиньяцаро, но не раньше, чем он сумеет увезти с собой убийцу. Несмотря на упреки в собственный адрес, Маттео, сам того не замечая, насвистывал «Ты романтична» пока не дошел до кузницы Гамбы…