Повести и рассказы - Леонид Пантелеев

Прошлым годом в октябре в заморозки купался – и ничего. Всякую гадость ел, голодал неделями – тоже ничего. А тут на тебе – заболел.

Снесли Петьку в приютский лазарет и определили у него тяжелое воспаление в легких.

Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.

Хворал Петька три недели. Целых три недели без памяти лежал и к смерти готовился.

Но не умер, а выжил. Не такой Петька парень, чтобы умереть. Выжил. В себя пришел.

Проснулся Петька в дождливый день. За окнами дождь шел. В лазарете карболкой пахло и тихо было.

Повернулся Петька на другой бок и вспомнил.

На каланче часы били: бомм, бомм… Потом Король залаял.

Вспомнил Петька все и понял: болен был долгое время.

А тут Рудольф Карлыч вошел. Увидел, что Петька жив и здоров, обрадовался, руками всплеснул.

– Ах, – говорит, – наконец-то! Наконец-то ты, бедный головушка, ожил. Поздравлять мне тебя от чистый сердца. Браво!

Лежит Петька, не улыбнется даже. Молчит.

– Молчи, – говорит Рудольф Карлыч. – Молчи. Тебе говорить нельзя. Тебе отдыхать надо. Кушать надо… Бульон.

Ушел Рудольф Карлыч.

Через минуту возвращается, да не один, а с чернявеньким. Несет чернявенький на железном подносе тарелку супа. И улыбается во все зубы.

– Здоро́во! – кричит. – Поздравляю!

И ставит перед Петькой суп. Стал Петька есть суп. Ест потихоньку, глотает полегоньку. А чернявенький сел рядом. Нагнулся и Петьке на ухо шепчет.

– У меня, – шепчет, – к тебе дело есть. Поговорить надо. Важное дело.

Поднял Петька голову:

– Что такое?

Но тут Рудольф Карлыч вмешался.

– Нет, – говорит, – больному отдыхать нужно. Ему разговор вредно. Уйди. Не мешай ему кушать бульон.

Поднялся чернявенький.

– Ладно, – говорит, – что ж делать. Отдыхай. После поговорим, как окрепнешь немножко… Зайду я к тебе. Прощай.

Ушел чернявенький. А Петька лежит и думает:

«Какой разговор у чернявого? Что у него за дело ко мне? Странное какое-то дело…»

Но уж другие мысли лезут Петьке в башку. Более важные мысли лезут.

Думает Петька о том, как ему быть и как поступать.

Бежать ли ему из приюта, или…

Нет, не таков Петька парень, чтобы дело задуманное бросить. Решил Петька часики заполучить – заполучит. Не важно, что ждать долго. Можно и потерпеть немножко, можно и в приюте пожить, пока дрова не кончатся.

Стал Петька ждать, пока дрова кончатся. Поправляется заодно.

А дров, надо сказать, сто кубов. Дров не на месяц-два, а на год, может быть, хватит. Но твердо решил Петька ждать и ждет… Терпит.

Поправляется. По лазарету ходить начал. Начал ходить из угла в угол. Скучно, конечно, ходить.

К окну подойдет, на улицу посмотрит. На улице дождь целыми днями. Август уже подошел.

И вот раз приходит к Петьке чернявенький. С книжкой приходит. Поздоровался, на койку Петькину сел.

– Скучаешь, – говорит. – А я тебе книжку принес. Интересная книжка. На вот, прочти…

Отмахнулся Петька.

– Знаю, – говорит, – какие это книжки. Политические… Со смыслом. Не хочу я ваших книжек политических.

– Нет, – говорит чернявенький. – Это не политическая. Политические ты зимой штудировать будешь, когда занятия начнутся. А это просто так – интересная беллетристика. Прочтешь – я тебе еще принесу.

Положил чернявенький книжку на табуретку, посидел немного и ушел. А Петька спать завалился.

До вечера проспал; вечером его Рудольф Карлыч разбудил, ужин принес.

Скушал Петька ужин – снова спать завалился. Да не спится что-то… Лежит, в потолок глядит. На лампочку электрическую глядит. Тошно глядеть. Скучная лампочка.

Стал Петька на пол глядеть – тоже мало интересного.

И вдруг на табуретке книжку заметил. Обрадовался.

«Погляжу, – думает, – от нечего делать».

А книжка рваная, замусоленная попалась, но, на счастье, с картинками. Стал Петька картинки разглядывать. Сначала так – ничего особенного, потом интересно стало.

Нарисован на картинке преступник.

Связан преступник по рукам и по ногам канатом. А рядом – надсмотрщик с мечом.

«За что, – думает Петька, – сграбастали субчика?»

Перелистнул Петька страницу – прочел. Дальше читает… Да неинтересно читать, не знает, что раньше было. Стал с начала читать. И до того увлекся, что всю ночь напролет прочитал…

Интересная была книжка. Называлась та книжка «Иафет в поисках отца». Как одного маленького шкета аптекарю подкинули. И звали его Иафет. А он вырос и пошел по белу свету отца своего искать. И как искал, и всякие приключения, и наконец нашел своего отца. А тот – богатый миллионер. И очень рад видеть родного сына. И подарил ему фрак…

Прочел Петька эту книжку и даже пожалел, что кончилась книжка и больше нет.

Как пришел чернявенький в другой раз, Петька сразу:

– Книжку принес? Засмеялся чернявенький.

– Что? – говорит. – Понравилась? Нет, – говорит, – сейчас не принес, после принесу. Я к тебе по другому, более важному делу пришел. Я с тобой давно поговорить хотел, все ждал, когда хворать перестанешь. Теперь можно…

– Можно, – говорит Петька, а сам думает: «Какое у него может быть дело?»

– Садись, – говорит и на койку показал.

Сел чернявенький. Поглядел Петьке в самые глаза и говорит:

– Помнишь, – говорит, – ночью… перед тем как ты заболел… Куда ты тогда ночью ходил?..

Вздрогнул Петька, не вытерпел и закрыл глаза. Покраснел, наверно. Говорит:

– Не помню, куда ходил… Может, – говорит, – никуда не ходил. А что такое?

– А то, – говорит чернявенький. – Расскажу я тебе все по порядку. Пятакова знаешь?..

Вспомнил Петька:

– Одноглазый такой?

– Ну да… Еще ты с ним подрался. Ну, так Пятакова больше в нашем детдоме нет. Понял?

Не понял, конечно, Петька.

– Ну так что ж? – спрашивает. – Что ж такого, что нет?.. Очень рад… Лезть не будет.

– А то, – говорит чернявенький, – что виной тому ты. По твоей вине отправлен Пятаков в реформаторий, в детскую тюрьму.

– За что?

– За дрова.

Покраснел Петька самым отчаянным образом.

– За какие дрова? – спрашивает, а сам чернявенькому в глаза посмотреть не может.

– За такие, – говорит чернявенький. – Сам знаешь, за какие… А только дело вышло так. Пятаков этот еще раньше дрова воровал. Продавал торговкам на Слободе. Попался. Первый раз ему выговор сделали. Ну, он побожился, что больше воровать не будет… А тут опять с дровами история. В ту ночь разворотил кто-то саженей пять. Я-то знаю кто, а все на Пятакова подумали. Пятакова за такие дела – в реформаторий… Хоть он и не виноват, а виноват ты…

Замолчал чернявенький, молчит и Петька. Нет у Петьки духу отпираться. Ждет Петька, что ему еще чернявенький скажет. А чернявенький говорит такое:

– Должен ты сознаться, что воровал дрова ты, а не Пятаков.

– Как? – говорит Петька. – Как воровал? Не воровал я!.. Иди ты…

– А что же ты?.. В бирюльки играл?

Не знает Петька, что и сказать. Не расскажешь ведь про часики.

– Я, – говорит, – это просто так разворотил. От злости.

Усмехнулся чернявенький.

– Ну, – говорит, – это как хочешь. Тем для тебя лучше. Но сознаться ты все-таки должен.

– Спасибочки! – говорит Петька. – Что я – дурак сознаваться?.. Не дурак я…

Говорит чернявенький:

– Это, – говорит, – совершенно верно. Просто так – глупо сознаваться. Но если из-за тебя товарищ гибнет… Неужели ты можешь товарища предать?

– Нет, – говорит Петька. Покраснел, обидно Петьке. – Нет, – говорит, – это ты брось. Меня на Кордоне вся шпана знает. Я за товарища всегда постоять могу, я не гад какой-нибудь…

– Ну так, – говорит чернявенький, – иди к Федору Иванычу и чистосердечно признайся. Так, мол, и так – дрова я разворотил. Тебе за это ничего не будет – выговор разве, а Пятакова спасешь. Гибнет Пятаков в реформатории… Ладно?..

Мотнул Петька головой.

– Ладно, – говорит, – схожу. Мне, – говорит, – плевать в высшей степени. Мне хоть в тюрьму отправляй… Не боюсь.

Соврал Петька. Как ушел чернявенький, лежит Петька и думает:

«Что, если и вправду за такую вещь в тюрьму отправят? Ведь это что же? Это значит – кончено! Это – прощай, часики…»

Расстроился Петька от таких мыслей. И не знает Петька – идти или не идти к Федору Иванычу.

Думал, думал – надумал:

«Пойду. Потому что нехорошо, если человек гибнет. Хоть он и паразит, а нехорошо. Свой все-таки парень».

Оделся Петька не спеша и стал ждать Рудольфа Карлыча.

Пришел Рудольф Карлыч, Петька и говорит:

– Разрешите, – говорит, – повидать заведующего. Разрешите мне отлучиться.

– Зачем? – спрашивает Рудольф Карлыч. – Какие у тебя дела? Может быть, тебя кто обидел? Может быть, я тебя обидел? Может быть, я тебе кушать мало даю?

– Нет, – говорит Петька, – кормите вы меня, спасибо, на убой. И никто меня не обидел. А только нужно мне заведующего по очень важному делу.

– Ладно, – говорит немец. – Если очень нужно, то иди. Но ненадолго… Тебе еще нужно выдерживать карантин.