Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Тут ты прав, — согласился я. — Вместо того, чтобы объединиться и вместе сражаться с врагами, приводим против своих братьев иноверцев, которые разоряют всё, даже монастыри и церкви. Такие люди заслужили наказание.

Вот только наказывают и награждают обычно непричастных.

— Вы бы попрятали все ценное и на рассвете ушли бы в лес, — посоветовал ему. — Нападу я, а накажут за это вас. Перебьют всех, не посмотрят, что вы — монахи. Скажи это игумену.

— Нет у нам игумена, — сообщил Илья. — Его убили в первый день, когда не позволял сдирать с икон серебряные оклады.

— Тогда слушайте мой приказ: когда мы пойдем в бой, бегите в лес. — сказал я. — Возьмите еды на несколько дней. Думаю, осаду скоро снимут. А нет, так крестьяне вас прокормят. Пойдете на север, там есть нетронутые деревни.

— Как скажешь, князь, — с облегчением произнес монах.

Видимо, после гибели игумена некому было принимать решение.

Когда небо начало сереть, монахи с котомками сидели во дворе рядом с моими дружинниками, завтракали на скорую руку хлебом и копченым окороком, отбитым у врагов. Запивали медовухой, последние две большие бочки которой выкопали для нас монахи. Все равно досталась бы врагу. Мои дружинники весело переговаривались, точно собирались на гулянье. Монахи удивленно посматривали на них, не догадываясь, что это выплескивается скрытое напряжение, загнанный на дно души страх. Кто-то не вернется из этого боя, кто-то будет ранен тяжело и умрет через несколько дней в муках, кто-то станет калекой. Каждый воин мысленно просил: «Только не я!».

Доев, я посидел еще несколько минут. Ем быстро. Приучили в мореходке. Не все за мной успевают. Показав Савке, чтобы плеснул мне еще немного медовухи, медленно выцедил ее и только после этого встал.

— Ну, что, братья, потянем по своем князе и по княжеству Черниговскому?! — тоном деловым, но с ноткой радости произнес я.

— Потянем, князь! — хором ответили дружинник, вставая.

— Тогда по коням! — приказал я.

С монастырского двора я выехал первым За мной следовал тысяцкий Мончук и три моих сына, к каждому из которых был приставлен старый, закаленный воин. Далее в колонну по два следовали три сотни всадников. Если повернуть влево, легко перестроиться в шеренгу по одному. Нападать будем широким фронтом, от обрывистого берега в сторону Олегова поля. Со стороны реки осаждающие не соорудили укреплений. Следом из монастыря выехал обоз с трофеями. Они пойдут к лесу, где их поджидают остальные пехотинцы, устроят на дороге засаду на тот случай, если за нами будет погоня. За телегами шагали монахи, унося самое ценное монастырское имущество.

Мы пересекли Гульбище, спустились в овраг, поднялись по противоположному склону в лагерь осаждавших. С этой стороны караулов не было. Несколько вражеских воинов заметили нас, но тревогу не подняли, поскольку ехали мы со стороны монастыря, медленно и без криков, которыми обычно сопровождается атака. Видимо, не ожидали такой дерзости. Пялились на нас, скорее, из любопытства. Пытались угадать, куда и зачем мы едем в такую рань?

Из шалаша, метрах в трех от которого я проезжал, выглянул пожилой воин и спросил на гуннском:

— Вы кто такие?

Я не ответил.

Гунн стоял, разглядывая проезжающих мимо всадников, и не знал, что предпринять. Если бы он закричал, то погиб бы на несколько минут раньше и спас многих своих сослуживцев. Я ехал дальше, не оглядываясь, но спиной чувствовал его взгляд. Гуннский воин не решился понапрасну беспокоить остальных. Я проехал почти до вала, насыпанного для защиты от вылазок осажденных. Там остановился и повернул коня в сторону Олегова поля. Следом за мной остановились, повернули и выстроились в одну шеренгу дружинник всех трех сотен.

— Ну, поехали! — громко произнес я и метнул степную пику в черноусое лицо гунна, который в метре от меня выбрался из-под навеса и пялился, пытаясь понять, кто я такой и что здесь делаю?

Рев сотен глоток взорвал утреннюю тишину. Три сотни лошадей поскакали вперед, убивая всех подряд. Я приказал не останавливаться, бить только тех, кто попадался под руку. Нам надо наделать больше шума, а не перебить больше врагов. Гунны, поляки и галичане поняли, что на них напали, и вместо того, чтобы оказать сопротивление, дали деру. Началась паника. Если среди них еще и были несколько человек, способных трезво оценивать ситуацию, остановить бегущую толпу уже не могли. Наверное, враги решили, что подоспел на помощь Изяслав Владимирович со своим войском.

Моя пика застряла в теле убитого воина, который, падая, крутанулся и придавил ее. Я освободился от нее и выхватил саблю. Догнал удирающего, ударил сверху вправо, снося верхнюю часть головы, покрытой густыми и длинными черными волосами. Открылась черепная коробка, заполненная сероватым влажным веществом. Человек продолжал бежать. Я обогнал его и достал следующего концом острия по шее, ударив коротко и резко там, где сонная артерия. Шею сразу залило кровью, но и этот продолжал переставлять ноги, не понимая, что жить осталось всего несколько минут. Страх побеждал смерть. Правда, не долго. Я скакал дальше и рубил, рубил, рубил…

Потом вдруг заметил, что оказался возле курганов на Олеговом поле, напротив городских ворот, ведущих в Передгородье. На башне стояли черниговские воины и что-то кричали нам. Что именно — не мог понять. Наверное, радовались. Несколько моих дружинников продолжали преследовать врагов, но большинство остановилось. Я приказал дальше курганов не ездить.

— Где трубач? — крикнул я.

— Здесь, — отозвался трубач, который скакал следом за мной.

— Труби отход, — приказал я.

Он вывел на своем инструменте мелодия из моего детства, которой в пионерских лагерях сзывали в столовую и которая по мнению пионеров звучала как «Бери ложку, бери чай и в уборную качай». В атаку водил под сигнал побудки «Вставай, вставай, штанишки надевай». А то раньше в атаку призывали одним протяжным гулом, а отступать — двумя. Причем сигналы были одинаковы у всех. Вражеский можно было принять за свой. Теперь мои воины знали, что обращаются именно к ним.

Я хлынцой поскакал в обратную сторону. Мои дружинники последовали за мной, добивая раненых и тех, кто притворялись убитыми. Поле было устелено трупами. Перебили мы тысячи две. Хотя я запретил собирать трофеи, некоторые дружинник останавливались и забирали дорогое оружие или броню. Я делал вид, что не замечаю. Нападать на нас пока никто не собирался. Я переоценил смелость галичан и киевлян.

Меня догнали сыновья. У младшего лицо было в крови. Он постоянно поправлял шлем, сползающий на горящие от счастья глаза, и самодовольно улыбался.

— Откуда кровь на лице? Тебя ранили? — спросил я.

— Нет, — ответил Андрей. — Ванька сказал, что надо попробовать на вкус кровь первого убитого врага. — Он попробовал вытереть лицо рукой в кольчужной перчатке. — Наверное, запачкался.

— Ну, и как тебе кровь? — спросил я.

— Соленая, вкусная, — радостно ответил младший сын.

Видимо, из него получится хороший полководец и плохой управленец. Первое в эту эпоху важнее.

Дорогу к Черномогильским воротам была перекрыта двумя рогатками. Я дал знак дружинникам, и они очистили проезд. Я проскакал почти до рва, широкого, метров семь, через который не было моста. На башне стояли черниговцы, среди которых разглядел тысяцкого Вышату Глебовича.

— Что ждешь?! Нападайте на врага с другой стороны, уничтожайте осадные орудия! — крикнул ему.

— Князь сам поведет дружину, — сообщил тысяцкий Вышата. — Мне приказал здесь быть, помочь тебе, если что.

Значит, князь Черниговский не верил в мой план. Хотел я сказать, что мы и без сопливых управились, но решил не напрягать отношения. Они тут сами себе не верят. Худшего наказания не придумаешь.

— Пошли людей, пусть трофеи соберут, — предложил я и шутливо добавил: — Потом половину нам отдадите.

— Это само собой, — серьезно заверил Вышата Глебович.

Ворота они открывать не стали, спустили на веревках людей и доски, которые перебросили через ров. Правда, много собрать не успели, потому что с севера к нам начал приближаться большой отряд пехоты, тысячи три, и пара сотен всадников, скакавших на правом, дальнем от города, фланге. Они шли медленно, ожидая нападения. У страха глаза велики. Наверное, удравшие рассказали, что нас целая армия. Минут через пятнадцать появился второй отряд, немного меньше. Эти шли быстрее, догоняли первый.