Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Днем нас обволакивала влажная, душная жара. Она так выматывала, обессиливала, что, не смотря на скученность и переизбыток тестостерона, конфликтов почти не было. Днем экипаж лежал вповалку на палубе под тентами, лениво перебрасываясь короткими фразами. Только мои сыновья находили силы и желание, чтобы махать деревянными мечами и лазать на мачту. Обеда не было, потому что в жаркий полдень никто не хотел есть. Только пили воду, которую выдавали по установленной мной норме. Жизнь начиналась после захода солнца, достигая пика к полуночи. В это время я заставлял их заниматься боевой подготовкой, в основном фехтованием. Затем шла на убыль. Большая часть экипажа засыпала, чтобы проснуться с восходом солнца, позавтракать и залезть под тент.

На седьмой день подул свежий норд-ост. Я решил не спорить с ним и повернул на зюйд-ост. Пошли в полветра со скоростью узлов шесть-семь к берегам Иерусалимского королевства. Посмотрим, что там творится.

Давненько я не бывал в тех краях. Последний раз в самом начале двадцать первого века. Но больше запомнился первый визит в израильский порт Хайфа. Туда надо было заранее выслать несколько радиограмм: судовую роль, сведения о грузе и грузополучателе и заполненную анкету, довольно подробную. В этой анкете были пункты «Последний порт захода» и «Предыдущий порт захода». Какие между ними две еврейские разницы — я так и не понял. Поскольку пунктов была два, видимо, подразумевалось, что ответы должны быть разные. Я подумал, что предыдущий — это тот, который был до последнего. Перед Ростовом-на-Дону, из которого мы везли зерно в Хайфу, был турецкий Измир, куда вы отвезли металлолом. Миль за двести до порта назначения нас допросил военный корабль Организации Объединенных Наций. Борцы за мир воюют больше всех. Поскольку судну смешанного плавания нельзя было удаляться от берега более, чем на двадцать миль, мы шли сразу за двенадцатимильной, пограничной зоной. По регламенту разрешение на вход в израильские порты надо запрашивать по УКВ-радиостанции за двадцать миль. Кстати, многие станции на такой дистанции плохо берут сигнал. Обычно связываешься миль за пять. За двадцать так за двадцать. Уточнив мои координаты, мне приказали удалиться от берега на двадцать пять миль, зайти с запада, со стороны открытого моря, и связаться оттуда. По-другому к израильским портам подходить нельзя. Так я и сделал. Меня допросил милый женский голос, причем вопросы полностью совпадали с указанными в радиограмме. После чего я пошел завтракать, чтобы через полчаса, в восемь часов, заступить на вахту. Только заступил, как опять вызвали на связь, и другой милый женский голос начал задавать те же вопросы.

— Девушка, я только что ответил на них вашей сменщице, — сказал я. — Если не умеете работать, не мешайте другим, — и переключился на дежурный канал.

Она вызывала меня раз двадцать, пока мне не надоело. Я перешел на канал переговоров, где, поскольку со мной говорили на английском, высказал на русском кое-что об израильских порядках.

— Не надо ругаться, — попросил женский голос на чистом русском языке.

После чего она мне объяснила, что докладывать мне придется при каждой их пересменке. К следующей мы уже стояли на рейде неподалеку от американского военного корабля, наверное, плавмастерской. Там началась вторая серия. Со мной связался израильский военный корабль и приказал поднять лоцманский флаг. Лоцмана мы пока не ждали, о чем я и сообщил.

— Поднимите лоцманский флаг! — настойчиво потребовали на русском языке.

Если они владеют не только русским языком, но и замашками русских офицеров, лучше с ними не спорить. Как только подняли на мачте лоцманский флаг, в борту подошел катер серого цвета, с которого на борт судна десантировались вооруженные солдаты с двумя офицерами во главе. Один был в звании майора, если не ошибаюсь. По крайней мере, звезды на погонах у него были раза в три больше, чем у второго. Это был рыжий и белокожий еврей, своей пухлостью и маленьким ростом напоминающий Карлсона. Всему экипажу, включая капитана, приказали собраться на корме. После чего обшмонали все судно, в том числе и личные вещи. Обычно такие обыски проводятся в присутствии капитана или старшего помощника, но в Израиле свое понятие о правах человека. Чтобы мы не шалили, за нами присматривали несколько солдат, вооруженных автоматическими американскими винтовками М-16. Солдаты были ростом метр с кепкой, короче винтовок. Наверное, чтобы в катер больше помещалось. Только один был выше меня ростом и с еврейско-славянским лицом, если такое смешение возможно в принципе.

— Из России? — спросил я на русском.

— Здесь родился. Папа и мама из Одессы, — ответил он.

Я подумал, что, скорее всего, пересекался с его родителями в Одессе. Может быть, даже пил с его папой, и даже с мамой, и даже не только пил.

Ни арабских террористов, ни контрабандное оружие нас судне не нашли. После чего проверили каждого, отсканировав отпечаток большого пальца правой руки. Этим занимался младший офицер. Старший в это время ненавязчиво опрашивал штурманов. Пытался выяснить, в какой турецкий порт мы заходили? Я боялся, что старпом или второй помощник проболтаются, что становились на якорь на рейде Стамбула. Там агент передал мне пачку американских долларов, на которые я должен закупить здесь в дьюти-фри несколько ящиков спиртного для судовладельца. На обратном пути, когда будем подниматься по Дону к Ростову, подойдет катер, на который и отдадим эти ящики. Зачем лишний раз напрягать таможенников?! Они и так имеют неплохо. К счастью, штурмана не проболтались.

— Чего вы прицепились с турецкими портами? — спросил я.

У меня было подозрение, что им надо как-то оправдать свое существование. Пользы ведь от них, как догадываюсь, никакой. Позже понял, как сильно я ошибался. От половины Израиля никакой пользы, но это не мешает им всем жить хорошо. Как раз это и помогает им решать вопрос с безработицей. Тем более, что нет смысла экономить американские доллары. Если не израсходуют, то янки просто урежут бюджет.

— Вы сообщили, что предыдущий порт был Измир, — ответил старший офицер.

— Скажите, а чем отличается предыдущий порт от последнего? — поинтересовался я.

Он долго думал, а потом ответил коротко:

— Ничем.

— Тогда зачем у вас в анкете два вопроса: какой предыдущий и какой последний? — ехидно спросил я.

— Так надо! — быстро и коротко ответил он.

Когда досмотровая группа начала садиться на катер, один солдат встал посреди проход лицом к нам, приготовив винтовку и всем своим видом показывая, что ляжет костьми, прикрывая отступающих товарищей. Этот заморыш, которого из-за винтовки еле видно, был так смешон, что весь экипаж, не сговариваясь, заржал громко, от души. Обернулись все израильтяне. Думаю, всё поняли, но проглотили. Мы вернулись в свои каюты и разложили по местам разбросанные вещи. Ничего не пропало. Что еще более странно — ничего не подсунули.

Выгружали нас двумя кранами в подъезжающие самосвалы. Когда зерно набирают ковшом, часть просыпается в воду, на причал. Обычно такое зерно идет на корм рыбам и птицам. Только не в Израиле. С борта судна на причал были натянуты полиэтиленовые пленки, чтобы ни зернышка не пропало. Потом все просыпавшееся сгребут и куда-то увезут на автокаре. В Северной Европе в портах нет проходных. Заходи и выходи, кто хочет. В менее цивилизованных странах, включая Россию, на проходную отдают судовую роль и проходишь по загранпаспорту или паспорту моряка. В Израиле из порта выпускали по спецпропускам, которые выдали нам две чиновницы из эмиграционной службы. Они прибыли на борт сразу, как только мы ошвартовались к причалу. Для пропуска нужна была фотография. Кто не имел запасных фоток, остался сидеть на судне. Впрочем, в городе я не долго пробыл. Первый раз меня обыскали на портовой проходной. Делала это девушка, родившаяся в украинском городе Нежин. Поскольку я был в футболке и шортах, в которых невозможно спрятать что-то серьезное, а обыскивали меня с помощью металлодетектора, полюбопытствовал: