Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

«Родная моя, я очень-очень сильно тебя люблю! То, что ты видела… Я же знаю тебя! Ты только дочитай, Зойка, прошу тебя, ради всего дорогого – просто дочитай до самого конца!…»

Нет… не могу – наверное, нервы ни к черту! Истерично всхлипнув, судорожно смяла в ладони разлинованные листы. Из тетради у мальчишек выдрал… Кто вообще сейчас пишет на бумаге?! Бушующее в печке пламя жадно заглотило бумажный ком, почерневшие ошметки мгновенно скукожились и сразу рассыпались, развеянные потоками раскаленного воздуха. Сжалось в груди, заныло тоскливо… будто там сгорело что-то живое, корчась в огне и вступая в резонанс с тем, что у меня внутри. Захлопнула дверку и уткнулась лбом в ладони, ожидая, когда отпустит…

Потекли, навалились мысли… Вот оно – то самое, чего я так боялась… больно-то как! Какая же дрожь противная внутри, как от холода – до озноба, и руки все в мурашках.

Скрипнула входная дверь, снова потянуло холодком по ногам…

– Что ты там притихла, греешься?

– Ничего… да, греюсь, мама. Иди сюда, посиди со мной.

– Зайка-Зайка… – обняла она меня со спины, подняла и повела на кухню. Усадила за стол и села напротив.

– Сожгла, что ли?

– Все очень плохо, мама, – тупо бубнила я, – что он мог мне сказать… «то, что ты видела…» Видела и что теперь? Настолько мерзкое, мама, это вранье! Какое-то изощренное издевательство, просто чистый садизм какой-то. Хоть бы здесь уже…! Зачем – непонятно. В общем – пусть лучше так! Греем гуляш, – встала я из-за стола и подошла к микроволновке, заглянула туда.

– Уже погрела? Я положу тебе немножко?

– Можно и множко, – протянула мама, – так что там было?

– Сожгла…

– Я же просила тебя… – смотрела она мне в глаза, с укором смотрела.

– Правды там не было. И того, что оправдало бы его – тоже. Я не знаю – чего я ждала. Уже все равно. Лучше бы я умерла тогда… – прошептала я, удивленно глядя на маму. Как мне не пришло в голову раньше, почему не пожалела об этом до сих пор ни разу? И правда – насколько все было бы проще… и лучше.

– Зоя… папа очень старался, рано встал, готовил – поешь хоть немножко, – подсовывала мама тарелку.

– Да он не мне готовил! Тебе! Он тебя любит – по-настоящему! Тебе есть для чего жить, ты понимаешь? Он честен с тобой – тогда был и сейчас. Все остальное – просто глупость! Это очень страшная, но просто ошибка, по нему же видно, что он только тобой и живет!

– Да-да… я и сама уже подумала, – пробормотала мама, вставая.

Я насторожилась и прислушалась, выставив ухо. Мне не показалось? А то шумит в голове...

– Мама, ты извини, пожалуйста. Я – в себе, я в норме. Просто одной таблетки снотворного сегодня будет маловато, выпью парочку, только и всего. Ты не переживай, ладно? – бодро успокаивала я ее. Вот же дура! Испугала. Зачем? Не нужно было. Все хорошо, все нормально…

– Ты сама разберешься. Я не буду больше лезть, ладно? Ну, вот и все! Норма. Давай…

Хлоп! – обожгла мое лицо пощечина… Я замерла, мотнула головой и попыталась встать.

– Села, освободила руку, – расправляла мама манжету тонометра, – быстро!

Какое-то время на кухне было тихо. Тихо и пусто было в голове, будто ватой набито. Пикал прибор, громко дышала мама. Дышала ли я? Не знаю…

– Ну, вот… наистерила, засранка, – отложила она аппарат и зашуршала облатками таблеток. Протянула их на ладони, дала запить водой. Вздохнула:

– Ты как? Мне что – привязать тебя на ночь, чтоб вешаться не полезла?

– А я разве собиралась? – поморщилась я – побаливала передавленная манжетой рука.

– Нет, таблетками вроде травиться… – отвернулась она, – я убью твоего Усольцева. Отца не стала, а твоего убью! Так и скажешь – чтобы на глаза мне не попадался – просто уничтожу. Тогда еще нужно было…

– Как же я скажу ему это? – со смешком спросила я, растерянно касаясь щеки. Не то, чтобы больно… Но меня ни разу в жизни не били, только любили до одурения – папа и мама, дедушки и бабушки. И сейчас ведь тоже… Что же я творю?

– Ты опять? – с беспокойством уставилась на меня мама и, облегченно выдохнув, объяснила: – Когда явится, тогда и скажешь. Не думаю, что письмом все ограничится – не его стиль. Он же напорист, он же целеустремлен, если уж решил – обязательно добьется. Вот тогда и скажешь, что я видеть его не хочу.

– Не явится. Я подам на развод через соц.сети, как ты.

– Нет, Зоя, не поможет – готовься к разговору. Хотел бы избавиться от тебя по-тихому, то не писал бы вообще – ни хорошего, ни плохого. Но если уж Усольцев взялся! Ты закатай ему! Закатай вот как мне сейчас – самое то будет.

– Извини, конечно, мама, – прошептала я, – но с чего ты решила, что знаешь его лучше, чем я?

– Я сразу его поняла, – отрезала она, – еще до свадьбы. Отец с ним говорил, и я говорила, что не вовремя все. Просили подождать, рассказали о том потрясении, что ты перенесла, об операциях… кризис еще жахнул... Какой брак? Тебе девятнадцати не исполнилось! Ты тогда еще не осознавала себя.

– Виктор… он знал все время? Он знал про все…

– Какая разница – кто сказал первым? Да, мы с отцом и фото твои показали – детские. Боялись и не хотели еще одной трагедии для тебя. Пускай бы и этот отвалился, если гнилой, пока ты опять не втрескалась по уши.

– Даже фото? И что?

– Сказал, что ты дурочка и что очень жаль, но ты ему и так нравишься и он так и быть – согласен на упрощенный вариант. Отец вскипел... А он добавил, что сразу все с тобой решил и целенаправленно делал тебе ребенка.

– А папа? – онемевшими губами спросила я, – Витю бил?

– Тут и я не понимаю – сразу успокоился. Вышли говорить, но уже мирно. А потом вы пришли вдвоем. Так что… если он решил, что ты должна что-то знать, то информацию эту он в тебя вложит. Просто смирись. И это не единственный раз, когда я…

– Я думала... с ума мы сошли тогда, что это просто случилось...так...

– Не исключаю такого, Зоя. Вот только полностью терять контроль над ситуацией не в характере твоего мужа. Еще тогда это в нем было – когда молоко толком на губах не обсохло.

– Нет… – покачала я головой, – ты не все знаешь – он пил когда-то и я даже…

– Зоя! Да, Боже ж мой! Пил – значит, нужно ему было. Попил бы и перестал.

– Подожди, мама, давай потом – чуть позже, ладно?

– Да? – быстро взглянула на меня мама, – ну ладно… Так как ты?

– Не знаю уже. Наверное, пойду спать. Я лишнего наговорила – забудь. Я жалею, мам.

– А я – нет. Нужно будет – получишь еще. Из-за какого-то идиота…

– Хорошо. Я – в душ. И поставлю будильник – завтра процедуры.

– Я разбужу, не нужно. На вот, – протянула она мне таблетку, – хватит тебе и одной. Пора уходить от них, Зоя.

– Пока нет.

– Да! И не разлегайся там, я сегодня сплю с тобой – ты сама виновата.

– Хорошо. Извини, мама.

– Да хватит тебе! Не делай, чтобы извиняться не пришлось, – огрызнулась она, – так и не поела.

– Утром. Обязательно.

В ванной я сделала себе «душ» – развела в тазике теплой воды. До душевой лейки вода не дотягивала, не хватало давления. Мама будто бы собиралась поставить насос…

Виктор знал обо мне все. Ну, так-то ничего особенного в этом нет. Молчала я, молчал и он. Это тоже нормально – думал, если мне неприятно вспоминать, то и не стоит. Там и обсуждать-то нечего, по большому счету. И неприятно – да.

Делал мальчиков специально… Не был уверен во мне и моих чувствах? Он старше меня на четыре года, и судя по всему… тому, у него были женщины до меня. Почему я решила, что он тогда был чуть ли не невменяемым? Потому что сама такая… если уж дорвусь до этого дела. Неважно… Может, тогда я и была дорога ему настолько, что боялся упустить из рук.

Мама сейчас пыталась отвлечь меня и успокоить. Не настолько меня накрыло, чтобы не понимать этого. Но она не читала письмо… И мои выкладки тоже были основаны на серьезности принимаемых Виктором решений. Единственное, что могло оправдать его в моих глазах, это любовь, с которой невозможно бороться.