Прежде чем сдохнуть - Анна Леонидова

— Я знаю, про меня здесь ходят слухи, что я была копирайтером в крутом рекламном агентстве, – начала Нина. – Я сама их запустила. И они – правда. Я действительно работала в рекламе и вела довольно крупных клиентов. Нейминг продуктов и услуг, тексты для наружки, сценарии радио- и телевизионных роликов, PR–концепции, креатив рекламных ивентов. В общем, все реально было очень круто.

Вся моя жизненная, эмоциональная и умственная энергия улетала в эту медийную трубу. Ты представляешь себе, каково это – вскакивать среди ночи, чтобы записать в прикроватном блокноте какую‑нибудь муру вроде «Видео: бэби борн, прогулка в парке, первый снег, пятки в волнах и т. п. Аудио: Лучшие моменты в жизни бесплатны. С Sony вы можете вернуться в них, когда захотите». Записываешь, тут же ощущаешь прилив нечеловеческой гордости за себя, такую креативную, и тут же следом как похмельем накрывает ощущением экзистенциальной бессмысленности и пустоты. Пустоты всего – и этого твоего ночного озарения, и твоего «креативного» вчера, и твоего «продуктивного» завтра. Наверное, с точки зрения смыслов моя работа была ничуть не хуже сотни других работ – кассира в банке или вахтерши какой‑нибудь. Наверное, если бы я была замужем или у меня рос бы ребенок, то не оставалось времени завязывать мозг в узел. Но я почему‑то жила одна. Ты заметила, сколько в нашем поколении блестящих, красивых, успешных теток совершенно не реализовались как женщины? Помню, придешь в начале двухтысячных в любой суши–бар в выходной, а за столиками сплошь и рядом шевелят палочками такие «девушки под тридцатник». В одиночестве или в однополых парах. Вот и я точно так же садилась и начинала ковырять палочками рис, читая модную книжечку, потом делала маникюры–педикюры, шла на урок испанского, а потом – в гости к такой же неприкаянной подружке или даже на концерт или в клуб. Иногда я даже просыпалась не одна, а с кем‑то. Но все равно оставалась совершенно отдельно от этого кого‑то, сама по себе. У меня как будто от рождения отсутствовал тот орган, которым одни люди цепляются за других и прилепляются к ним.

Одиночество, творческая работа, когда ты все время должна быть в каком‑то легком трансе, чуть–чуть одной ногой в измененном сознании, где другая логика, а лучше вообще никакой логики, а чистые концентрированные эмоции – вот был мой стиль жизни. Умение ловить особые состояния и настроения и находить такие слова, чтобы тот, кто их слышит, погружался в это же состояние, – это было моей работой. Ведь человек покупает эмоции, настроение, а не кусок углеводов в холестериновой глазури. Он покупает другую жизнь. Ты соблазняешь, манишь, увлекаешь, ты ведьма, шаман и колдунья.

В общем, все это вместе приводит к тому, что ты слегка теряешь ощущение асфальта под ногами. Ты как будто живешь в сердце какого‑то вихря, который чуть–чуть отрывает от земли.

А тут еще в моду вошел дауншифтинг. Везде вдруг начали о нем писать, стало очень модно о нем говорить. И однажды меня совсем сорвало, я как‑то скоропостижно уволилась и отправилась жить простой естественной жизнью на лоне природы. Нашла работу, минимально загружающую мозговой процессор.

Словом, подалась в официантки в «Новогорске».

Но, ты знаешь, беспокойный мозг всегда найдет, на чем заморочиться. Он даже в вакууме найдет повод для рефлексии и предмет, вокруг которого начнет накручивать клубок мыслей.

Я нашла свое «мозговое веретено» довольно быстро.

Вначале я много читала, гуляла, писала дневник и даже пристрастилась к рукоделию. Словом, жила как классическая провинциальная старая дева из обедневших дворян. Для полного сходства с какой‑нибудь Татьяной Лариной мне не хватало только запретной страсти, неудачного альковного сюжета. Или какой‑то «возвышенной привязанности», или мессианского «пунктика». Ну там какие‑нибудь школы для крестьянских детей внедрять или открывать больницу для бедных, или страдать по тайному советнику. Но так продолжалось недолго. Вскоре все изменилось. Появился человек, который стал для меня всем этим сразу… Наверное, им мог в определенный момент стать кто угодно – потому что я искала такого человека. Кого‑то, кого могла бы назначить центром своей вселенной…

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Своего «пассажира» Нина разглядела сразу, как только он появился на базе. Он явно не был спортсменом, об этом говорило все его субтильное телосложение и постоянно затуманенный взгляд. При этом зрачки его не блуждали бесцельно. Наоборот, он тут же втыкался взглядом в зрачки каждого, кто неосторожно подставлялся, заговорив с ним. Он как будто что‑то искал в чужих глазах, прямо требовал взглядом, чтобы собеседник тут же, сейчас же, безо всякой прелюдии обнажил перед ним все, что происходит у него в голове, сердце и печени. Он искал в каждом кого‑то, как будто смотрел на огромного человекоподобного робота и пытался рассмотреть, кто же сидит внутри этой конструкции и на самом деле ею управляет. Кто‑то куда более нервный, ранимый и беззащитный, чем хочет казаться.

Словом, он не был адреналиново–жизнерадостным спортсменом.

И травмированным спортсменом, постоянно посылающим по своему телу сигнал проверки состояния системы, он тоже не был.

Казалось, он совершенно забил на свое тело, и оно жило отдельно от него – по инерции. Даже ходил он как‑то расхлябанно, как будто контролировал только выброс ноги вперед, а как уж там она пустится и куда, не заботился. Он как будто раскидывался ногами, отбрасывал их от себя. Движениями он походил на деревянную марионетку. С руками – та же история. Прикурив сигарету в баре, он тут же буквально ронял зажигалку на стол – она занимала его и контролировалась мозгом ровно до того момента, пока оставалась вероятность неверного действия, пока оставалась невыполненной функция.

Каждое утро он выглядел так, как будто накануне бухал. Да какое там «как будто». Просто по утрам было очевидно, что накануне он бухал.

Он постоянно держал в поле зрения мобильный телефон, словно в любую минуту ждал важного звонка. Мусолил его в руках, нащупывал в кармане, как мент–новичок только что полученный пистолет. Когда телефон все‑таки звонил, он вздрагивал, долго смотрел на светящийся экранчик, наконец, отвечал на звонок и быстро говорил. Выплевывал в трубку знакомые Натке слова «пресс–релиз», «пресс–конференция» и «пиар–месседж». Стремительно сворачивал разговор и ронял телефон, как пудовую гирю, которую полчаса держал на вытянутой руке.

Еду он выбирал тщательно, долго стоя над шведским столом с пустой тарелкой. Оценивал, принюхивался, но когда приносил тарелку к столу, тут же терял к ней всякий интерес и ел, совершенно не глядя. Не чувствуя вкуса. Механически забрасывал в себя все, что так придирчиво только что отобрал.

Словом, на наслаждающихся своей материальностью, смакующих и полностью отдающихся процессу набивания живота начальников, обильно тусовавшихся в «Новогорске», он тоже не был похож. Это был другой, редкий для этого места, тип. Редкий здесь, но весьма распространенный на других территориях – особенно в рекламных агентствах. В своей прежней жизни Натка на таких насмотрелась.

И, конечно, ее к нему потянуло. Из чистого любопытства, разумеется: ей стало интересно, что этот чудила делает в спортивном ашраме?

— Ну и как вам наши куриные биточки? – ехидно–весело спросила она, забирая у него из‑под носа пустую тарелку. Так, как будто она интересовалась забористостью выкуренного на двоих косяка, а не вкусом перемолотых куриных ног.

— Биточки? – дернул он головой и заозирался, словно биточки витали где‑то вокруг. Хихикнул зажатым смехом марихуанщика, бросил взгляд в тарелку. – Да, биточки, точно! Думаю, они снабдили меня необходимыми белками и забили артерии допустимым количеством холестерина, так что сегодня я надеюсь избежать гипертонического криза или что там бывает от избыт‑ка холестерина? Можете считать, что до завтра вы обеспечили этому телу относительные гарантии существования, если, конечно, сегодня ночью в каком‑нибудь Обнинске не взорвется маленький учебный атомный реактор, и в Подмосковье не случится множество маленьких неучебных смертей.

Чувака несло, и остановил он свой поток с трудом.

— В таком случае советую на ужин взять салат из морской капусты. Йод, говорят, повышает шансы при радиации.

— Надо же, и это предусмотрели. Обязательно учту.

— А то! Ведь наши гости должны побеждать по любому. Даже в условиях ядерной зимы. Быстрее, выше, сильнее!

— Девиз очень ограниченного пользования.

— Да, пожалуй, группе «ВИА Гра» стоило добавить в песню «Чем выше любовь – тем ниже поцелуи» рефрен на латыни: медленнее, ниже, нежнее.

— Что ж, у вас есть реальный шанс написать новый забористый хит и засрать этими словами мозги 90% населения. Сделаетесь богатой и купите себе большой забор.

— Я готова уступить эти слова для твоего романа.