Рок И его проблемы-2 - Владимир Орешкин

Колян с бухгалтером только что сняли тапочки. Начальник музея продолжал получать истинное удовольствие. Бухгалтер был не в себе… Никакого сравнения с тем фраером, который сошел недавно с самолета. Столичная шелуха быстро облетела с него.

— Это такие ценности! Несказанное богатство и возможности!.. У нас в Москве не понимают всего значения того, что здесь происходит. Я — потрясен.

— Тогда пивка?.. После музея хорошо идет.

— Обязательно. Отличная мысль.

Опять заиграл далекий орган, распахнулись зеркальные внутренности бара, и перед их глазами предстала череда запотевших бутылок с пивом.

— Выбирай, — сказал Колян, — какое больше нравится… Мы думаем здесь автомат поставить, чтобы креветок варил. Открываешь бутылку, а к ней уже готовые креветки, и лимон рядом. Выжал лимончика на креветки, — и все, полный ажур.

Она взяли по бутылке, утонули в цвета маренго креслах, и предались удовольствию…

— Должен сообщить, — осушив залпом бутылку, и не спеша принявшись за вторую, сказал бухгалтер, — на следующей неделе, или в крайнем случае дней через девять, сюда собирается «сам». Это между нами, чтобы ты был в курсе… Хочет посмотреть, что здесь происходит. Представляю его впечатления.

— Сам? Чурил?

— Он самолетов боится, у него на них фобия… А здесь решился. Ему там личную катапульту установили, на всякий случай. С катапультой он еще может.

— Бесстрашный человек… Я столько про него слышал.

— Да, кроме самолетов, ничего не боится. Вообще ничего… Какая голова!

— Не было бы головы, не смог бы такими делами заправлять. Это понятно… Значит, к нам?

— Пока никто не должен знать.

Колян сильно взволновался. Не на шутку… Такая честь.

Все равно, что протрубил небесный рог, разошлись ватные зимние тучи, обнажив нестерпимое всеподавляющее сияние, и оттуда раздался громовой голос, прокатившись эхом по всем окрестным горам: ждите, ждите, ждите…

Теперь уже бухгалтер получал подлинное удовольствие от впечатления, которое произвели на Коляна его слова. Поэтому оба потянулись к следующей бутылке пива.

— Ты видел его? — спросил Колян.

— Конечно, — просто сказал бухгалтер, — много раз.

— А вот мне не пришлось, — вздохнул Колян. — Расскажи, какой он? Как выглядит?.. Что за человек?

— Обыкновенный… — подумав, ответил бухгалтер. — Встретишь на улице, ни за что не выделишь. Он такой же, — как ты, или как я.

— Ну, ты врешь, — не согласился Колян. — Он ни за что не может быть обыкновенным… Чурил, это же!.. Ну, рост под два метра, вес килограмм под сто двадцать. Большая голова, пронзительный взгляд, твердая рука и железная воля. Когда его встретишь, хочется встать под его начало. И стоять так, всю жизнь.

— Не совсем так, — позволил себе не согласиться с Коляном бухгалтер. — Все так думают, кто его не видел… Но на самом деле, внешне, он совершенно обыкновенный человек, как ты и я. Он ничем от нас не отличается… Но стоит тебе заговорить с ним, стоит ему посмотреть на тебя, — как все меняется. Вот настоящее волшебство… Он тут же начинает увеличиваться в росте. Каждое его слово продирает до нутра, доходит до самого сердца. Каждому его слову — веришь. Его слово — Закон… Понимаешь, когда стоишь рядом с ним, чувствуешь себя совершенно другим. Как заново родившимся, что ли. Хочется быть с ним и дальше. Никуда не отходить… Идти — в огонь за ним, и — воду. Куда он скажет.

— Н-да, — сказал Колян. — Значит, через неделю я его увижу… Такое счастье.

— Вспомнишь тогда мои слова, — сказал бухгалтер.

Они отпили из своих бутылок, помолчали, занятые каждый своими мыслями, — а потом Колян повернулся к бухгалтеру, и сказал:

— Вот ты, Кирилл, столичный житель. По всяким верхам там крутишься, в курсе всех новаций, и знаешь, какой там ветер и куда дует… Скажи. По поводу кличек. А-то я что-то, блин, ничего не пойму… Ведь Ленин, — это кликуха. И Сталин, — кликуха. И Чурил, — кликуха. Но никто же их отменять не собирается?

— Я тоже думал по этому поводу, — сказал бухгалтер, — здесь много непонятного… У человека есть имя, фамилия и отчество. Но ведь это тоже клички… Понимаешь. «Как тебя кличут? — Иваном». Так когда-то говорили… То есть, были у человека клички, потом они стали его именем, — и возникли еще другие клички. Так получается?

— Вроде, так.

— Выходит, какие-то из них — лишние. Или первые, или вторые… Когда ты приходишь в паспортный стол ментовки, то там одно имя, а когда встречаешься с братишками на стрелке, там другое. Согласен?

— Ну, да.

— Получается как бы две кампании. Одна — ментовка, паспорта, всякие ЖЭКи и заводы с фабриками, — в общем, государство. А вторая, это твои ребята, дело твое, и все такое. Согласен?

— Ну.

— В каждой тебя знают под своим именем. Две разные компании, — два разных имени… А если братишки, к примеру, захватили это гребаное государство? В результате бархатной революции?.. И начальником паспортного стола стал Женек, из соседнего двора, — какое имя он тебе в новый паспорт запишет?

— Напишет, «Колян». Он другого не знает.

— Вот, значит, и наступила пора выбирать, с каким именем тебе оставаться. Когда две кампании слились в одну. Потому что у человека должно быть только одно имя. Правильно я говорю?.. А Сталин, Ленин, и Чурил, — это как высшие народные награды. За подвиг, который они совершили. Это монумент.

— Глубоко копаешь, — сказал Колян.

Приемная была небольшая. По одной стене шли стулья, на двух из которых сидели Гвидонов и Маша, еще в одной была входная дверь, еще одна была с двумя окнами, а у четвертой стоял секретарский стол, и сбоку виднелась заветная дверь, куда они никак не могли попасть.

Часа полтора назад, они, точно к назначенному времени, подошли, их попросили присесть и немного подождать, потому что Сидор Кузьмич сейчас занят, а как только освободится, их сразу же пригласят к нему.

Тогда было ровно шесть.

Сейчас, — семь часов двадцать одна минута. Если верить часам Гвидонова…

По дороге сюда, в конспиративных «Жигулях», полковник объяснил Маше ситуацию:

— Встречу нам устроил один потерпевший, делом которого я однажды занимался. Вернее, он был сначала главным обвиняемым по этому делу… Ехал на своей тачке с дачи, лыка вообще не вязал, вдобавок, вся машина была в девочках, — так что решил показать класс. А тут на его счастье по обочине шла туристическая группа школьников, во главе с преподавателем химии. Он их всех на капот и взял, на скорости сто шестьдесят километров в час.

— Ужас, — сказала Маша.

— Конечно, — согласился Гвидонов. — Все это произошло в пятидесяти метрах от поста ГИБДД. Так что весь наряд эту картину пронаблюдал… Вызвали скорые помощи, гада повязали, дали ему немного по морде, чтобы пришел в себя, девочек тоже арестовали. И всех их отправили ночевать в отделение… Шесть покойников и остальные тяжело раненые. Таков результат.

— Кошмар, — сказала Маша.

— Конечно, — согласился Гвидонов. — Но за ночь выяснилась личность пьяного лихача… Оказалось, что этими личностями, и всем, что с ними происходит, должна заниматься не ментовка, а мы. Есть такие «VIP»… Но разницы, вроде бы, никакой. Просто контора другая. И — что вы думаете, было дальше?

— Дальше вы расскажете, — сказала Маша.

— Расскажу… Утром оказалось, что за рулем был не алкоголик, а совершенно трезвая девушка, с правами, но без доверенности на эту машину. Машина оказалась не алкаша, совсем другого человека… Так что знакомого моего, с извинениями, выпустили из каталажки, и он стал проходить, как свидетель по делу.

— Но его же видели милиционеры, вы же сами сказали, там было пятьдесят метров.

— Машину видели, а кто там был за рулем, толком рассмотреть не успели… А потом выяснилось, что преподаватель химии оказался сатанистом, и вел своих сатанят приносить жизни в жертву этой самой сатане. Так что они всей своей тургруппой под машину кинулись сами… Вот так вот.

— Ничего не понимаю, — сказала Маша.

— Что тут понимать. Кроме того, что это было мое дело. И что этот потерпевший, мне кое-чем обязан.

— Так вы — подонок? — спросила Маша тихо.

— Да, — согласился, усмехнувшись, Гвидонов. — Но за это дело меня наградили медалью «За службу Отечеству».

— Я с вами дальше не поеду, — сказала Маша, — остановите машину.

— Я это рассказал вам не для того, чтобы вы выпрыгивали из салона на ходу, а для того, чтобы знали, с кем имеете дело… Я заметил, что когда меня ранило, вы с Иваном стали лучше ко мне относиться. Вроде бы приняли в вашу семью, в должности кельнера… Хочу сказать, что ко мне не нужно лучше относиться, иначе я могу начать завидовать вам. Правильней, если вы будете знать, с кем имеете дело, и знать, что я знаю, кто я такой… Давайте будем считать, что я работаю на вас за деньги. Но работаю — честно.