Купленная. Доминация (СИ) - Владон Евгения

— Да ты точно, мягко говоря, не в своем духе. Боюсь даже подобрать более подходящее этому название. Хотя… — она собралась было сделать следующий глоток уже полностью ею испорченного кофе, как вдруг приостановилась на полпути от осенившего ее цепкий умишко просветления. — Это из-за той девчонки из клуба, да? Ты, конечно, и раньше не всегда адекватно реагировал на своего папеньку и нелестно о нем отзывался, когда вспоминал, но сегодня тебя нереально занесло. Я даже в кухню боялась сунуться, пока ты не закончил разговор. Думала, точно прибьешь.

— А сейчас, значит, уже не прибью?

— Я о чем и говорю. Тебя шторит буквально с ночи. Как еще Лерка не сбежала после того, что ты ей устроил на пороге квартиры. Но не признаться не могу, я тогда сама завелась практически до трясучки. Ну вот, вспомнила и… уже ноет и мокнет между ног. Мне срочно нужно в душ.

— А не охренела ли ты в конец?

— Не будь ты таким бякой, Кир. Найдешь ты свою Стрекозу. Чтобы ее не потянуло снова на такого охренительно сексуального красавчика, способного довести до оргазма любую всего парочкой вульгарных фразочек. Кажется, я поняла теперь, почему Лерка сегодня не сбежала.

Так вот как звали то второе тело, что я обнаружил сегодня в своей постели. Хотя, по правде, мне было на это посрать. Я об этом забуду еще до того, как за обеими шлюшками захлопнутся входные двери моей квартиры. Правда, попытка вспомнить, что же я такого сделал с этой Леркой в прихожей, венчалась не особо четкими картинками сумбурного содержания. Они больше походили на обрывки какого-нибудь кошмарного эротического сна, а не на эпизоды из реальной жизни. По крайней мере, точно не моей.

— Почему ты назвала ее Стрекозой? — конечно, я не о Лерке.

— Ты же сам ее так называл всю ночь. Даже сказал, что когда поймаешь, обязательно закатаешь в янтарь на всю оставшуюся память. Звучало, как полный бред, да и ты тогда мало походил на трезвого.

Теперь-то мне уж точно требовался контрастный душ и как минимум три чашки крепкого кофе. Нажираться до такой степени, чтобы не помнить, как минимум половину из всех своих подвигов — не самый лучший признак неизбежного алкоголизма.

— Ты еще не допила? — в присутствии кого-то еще в одной из комнат моей квартиры мне вдруг остро начинало не хватать окружающего пространства и того же воздуха.

— А душ, Ки-ир. Ну, пожалуйста.

— А потом Лерка его захочет принять…

— А мы вместе, по-быстрому. Можешь и ты к нам присоединиться за компанию.

— Нет уж, увольте. Десять минут на все про все, и чтобы я вас здесь больше сегодня не видел и не слышал.

— Точно тебя та Стрекоза покусала.

— Двигай уже попой и не тяни понапрасну время.

Стрекоза? Что за чушь? С чего мне так ее называть? Я явно этой ночью переборщил с алкоголем и, судя по всему, не только с ним.

Я снова протянул руку к телефону и болезненно морщась от раздражающих звуков из соседнего помещения, принялся копаться в памяти многофункционального гаджета в поисках нужного номера. Хотя должен был по идее помнить его наизусть. Пошедшие после набора свободные гудки, казалось, немного затянулись, но до перезвона дело не дошло.

— Кирилл? — раздался удивленный голос матери.

Я бы тоже сильно удивился, если бы мне, скажем, именно сейчас вдруг позвонил собственный отец. Обычно мать названивала нам обоим, когда испытывала в этом личную потребность и это случалось куда чаще, чем ответную потребность звонить ей испытывали мы.

— Привет, мам. Надеюсь, ни от чего важного тебя там не отрываю? — мой взгляд рассеянно скользнул по глянцевой поверхности стола. Вначале задержался на отражении собственного слегка отекшего лица, а потом "просочившись" и через него, сквозь зеленое стекло столешницы, остановился на нетерпеливо постукивающих о пол голых ногах. Знала бы родная мама, в каком виде я ей сейчас названиваю.

— Да нет, все нормально. Что-то случилось, Кирюша?

Я чуть не крякнул. Ну сколько можно меня так называть? В пятьдесят тоже буду для нее неизменным Кирюшей?

— Ага, как обычно. Ты, случайно не знаешь, где сейчас отец?

— А позвонить ему самому и спросить его об этом лично?

— Проще дозвониться до Папы Римского, чем до него. — почти неосознанно, на каком-то необъяснимом рефлексе, я принялся елозить пальцем по столешнице, в попытке оттереть едва заметные пятна то ли от высохшей воды, то ли от жира. Что-то их оказалось неожиданно много. Я даже начал оглядываться по всем направлениям окружающей комнаты, присматриваясь к маркой поверхности кухонной мебели.

— Ты же знаешь, насколько это нереально.

— Насколько мне известно, он сейчас в Сочи. Вернется только завтра.

— Во сколько и куда?

— Думаю, он и сам не сможет сейчас дать на твой вопрос четкого ответа. У него же вечно семь пятниц на неделе. Каждая минута вроде расписана, но уже через другую меняется в диаметрально противоположную сторону.

— Даже на выходных не может определиться с четким расписанием рабочего графика. Зато меня постоянно выдергивает, когда я все четко распланирую и предупрежу всех и каждого, чтобы никто меня в это время не доставал.

— Не забывай, он твой отец и ему виднее, когда к тебе обращаться и что от тебя требовать.

Ну, конечно, кого ей еще защищать, как не всезнающего и всемогущего Стрельникова-старшего. Младшенького мы будем ласково называть Кирюшей и при встрече поправлять ему прическу, выискивая на его одежде мятые складки с мнимыми пылинками.

— Спасибо за напоминание об этом в который уже раз и за то, что ничем не смогла мне помочь. Буду тогда его искать по другим источникам.

— Думаю, если он так завтра и не заедет домой, то, как обычно остановится на квартире своей любимой сталинской высотки на Котельникова. Ему же оттуда до работы рукой подать.

А вот это было уже намного ближе к теме. Но перепроверить потом не помешает.

— Спасибо еще раз, мам. Ты мне здорово помогла.

— Если полетишь в Куршавель, сразу мне позвони, как доберетесь до гостиницы. И не вздумай пить перед тем, как станешь на лыжи. И лучше на лыжах катайся, а не на той жуткой доске.

— Хорошо, хорошо. Тем более что вся поездка уже с утра находится под большим вопросом.

И все равно она будет мне названивать до отлета и после. Все ее просьбы — это так, лишь бы потянуть подольше время.

— Пока, мам. Мне тут по второй линий звонят. — я невольно поморщился, поскольку врать матери — не самое разумное, что может сделать ее непутевый единственный сынуля. Но, учитывая, сколько и как ей врет отец (представить даже страшно сколько уже долгих лет), то я на его фоне просто непорочный святоша с ослепительно сияющим над головой нимбом. Совесть от этого, конечно, чище не станет, но других способов себя успокаивать я пока еще не нашел.

Над следующим в списке звонком я уж точно долго думать не стал. Набрал его практически автоматом.

— Кариночка, любовь моя безответная. А куда это ты так надолго пропала?

— Я пропала? Я думала ты мне уже давно с кем-то изменил. Почти две недели ни звоночка, ни малюсенького сообщения.

— Две недели? — я аж откинулся на спинку стула, едва не присвистнув и не поверив собственным ушам, но не переставая при этом лыбиться до ушей во все тридцать два. — А я-то думаю, что не так с моей квартирой.

— Вот и я все это время переживала. Небось зарос там весь паутиной и покрылся горами пыли без меня.

— Что-то в этом роде. Ты же приедешь меня спасать? Иначе, еще пару часов в этом сральнике и у меня начнутся необратимые приступы мизофобии.

— Ох, ну как я могу отказать моему самому любимому клиенту. Уже еду, дорогой, практически лечу.

— Жду, надеюсь и держусь из последних сил. Только поторопись, пожалуйста, ибо лишь тебе подвластно меня спасти от неминуемой гибели из этих жутких залежей грязи.

— Главное, не паникуй. Я тебя обязательно из нее вытащу. Потерпи совсем чуть-чуть, мой птенчик.

— Чтобы я без тебя делал, любовь моя.

— Кому ты там так страстно изливаешься в своих пылких чувствах вот битых пять минут? Я даже почти приревновала. — на кухню опять по пути из ванной зарулила Одувалова, с мокрыми волосами, в блестящих каплях воды на открытых участках обнаженной кожи и завернутая от груди до бедер в МОЕ банное полотенце.