Звезды сделаны из нас - Ида Мартин

Он сутки напролет не выходит у меня из головы, а я вообще ничего о нем не знаю.

По просьбе Алины готовлю кашу и бегу в аптеку за жаропонижающим. Вернувшись, заваливаюсь на диван: в планах жалеть и проклинать себя до скончания времен, слушать депрессивную музыку, упиваться одиночеством и страдать. Без всяких надежд достаю из кармана телефон – какой дебил будет сидеть в Сети ранним субботним вечером, – но обнаруживаю длинное сообщение и глубоко дышу, чтобы опять не разреветься.

Глеб непостижимым образом считал мое состояние и ответил на все вопросы: рассказал, как проводит субботы, о брате в рехабе и маме, которая возит старшему сыну кучу бесполезного барахла и надеется на его исправление, но тот не ценит и не собирается завязывать.

Глеб тщательно подобрал слова, потому что ему больно говорить на эту тему. Когда мне больно, я тоже стараюсь быть лаконичной, иначе расплачусь, а я не люблю плакать при свидетелях.

Теперь я знаю, что он одинок, чувствует ответственность за семью, оберегает маму и старается не создавать проблем, хотя не всегда вывозит. Совсем как я. Хочется как-нибудь его подбодрить, дать понять, что он не один, но я не представляю, что сказать или сделать, – сложно корчить из себя всезнающего гуру, когда не можешь разобраться даже в собственной жизни.

Только искренность всегда уместна и способна растопить любой лед, и я впервые рассказываю о тайном увлечении куклами, и кому: человеку, с которым познакомилась совсем недавно! Я делаю это, потому что он теплый, добрый и светлый, но сейчас нуждается в поддержке. А еще он – красивый парень, живущий в столице. В миллионный раз припомнив этот печальный факт, я паникую так, что пальцы дрожат.

Глеб пару минут молчит, а потом просит:

– Расскажи про себя что-нибудь еще, – и в его тоне слышатся нотки усталости.

Мои хобби, равно как и я сама, никогда никому не были интересны, и я теряюсь:

– Что рассказать?

– Не знаю, про сестру, например.

Написать что-то умное быстро не получится, поэтому надиктовываю голосовое:

– Ее зовут Алина. Сестра – мамина копия. Испытывает на себе все новейшие эксперименты бьюти-блогерок, умудряется выглядеть круто даже в домашнем халате. Мы погодки, но живем в параллельных вселенных. Я ее даже в школе не помню: она со всеми ладила, и никто нас не отождествлял. После девятого ушла в колледж, но не доучилась: в восемнадцать залетела и родила.

– Ого! Так ты уже тетя?

Теперь мы обмениваемся только голосовыми сообщениями.

– Да, в голове не укладывается. Какое-то страшное слово. Боря… ну, мой племянник, – вездесущий, орущий маленький монстр, который умеет ползать и крушить, но не может спокойно поспать хоть одну ночь. – Я грустно улыбаюсь. – Правда, мелкому сейчас нездоровится, и я готова простить ему все, лишь бы он перестал болеть.

– Вы живете вместе? В одной квартире? – не унимается Глеб.

– Ну да. Алина – сторонница свободных отношений, и ее последний парень растворился в воздухе, как только узнал, что она в положении.

– Урод.

– Есть такое.

Глеб задает все новые и новые вопросы, просит сфотографировать кукол, мою комнату и даже Борю – ума не приложу, на кой племяш ему сдался. Но сейчас темно – под этим благовидным предлогом я отказываюсь.

– Давай лучше так расскажу. Наша квартира – что-то среднее между детсадом и костюмерной, я живу в этом бедламе и пытаюсь не сойти с ума. Но иногда схожу – и тогда чувствую себя пришельцем, упавшим не на ту планету. Поэтому стараюсь никого не впускать в свою комнату.

– Хорошо, когда есть своя комната. Уж это-то я понимаю!

– Для меня особенно.

– Почему?

– Это место, защищенное от хаоса внешнего мира. Хотя мне все чаще кажется, что я сама являюсь причиной этого хаоса. Он во мне, внутри. В душе. Поэтому все складывается так…

– Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды, – Глеб вдруг изрекает фразу, которой я подбадриваю себя в минуты отчаяния, и легкое головокружение вынуждает прислониться к спинке стула.

Хаос переродился в звезды – они сияют, колются и щекочут в груди, а я задыхаюсь.

Глеб словно здесь, рядом, и мы сидим вместе и болтаем, как если бы он зашел ко мне в гости. Удивительный эффект присутствия.

– А давай созвонимся? – предлагает он, но я напрягаюсь – не уверена, что готова показать ему свой быт и ненакрашенную бледную физиономию.

Приходится маскировать панику чопорностью:

– Не сейчас. Нам нужно попрощаться. Я не могу тебя больше слушать.

Беда в том, что я могу слушать его часами, но, показав, как живу, рискую больше никогда не услышать.

– Подожди! Давай договоримся. Просто скажи, когда? – Он вклинивается с сообщением до того, как я успеваю выйти из диалога.

– Завтра днем, – наобум предлагаю я только потому, что завтра – это не сейчас. Хотя и к завтрашнему дню я вряд ли буду готова. – Я напишу, когда смогу.

– Отлично! Буду ждать!

* * *

С самого утра я нарезаю круги по квартире, робко занимаю уголок дивана, но сижу как на иголках. Тучи рассеялись, светит яркое солнце, однако погода за окном больше не похожа на лето: в листве и траве заметны желтые оттенки, а небо стало прозрачнее и выше.

Боря, позабыв о недомогании, визжит, хохочет и на бешеной скорости ползает по коридору. Мама готовит фетучини с креветками, которое мы сто лет не ели, Алина ей ассистирует, и я небезосновательно подозреваю, что кто-то из дражайших подслушал мой пятничный разговор с Глебом.

Тот донимает короткими сообщениями:

«Ну что?», «Когда?», «Завтра уже наступило!»

Смиренно ухожу в комнату, с пристрастием оглядываю обстановку и свое отражение в зеркале, выкручиваю темно-бордовую, почти черную помаду и торгуюсь с собой.

Хватит вести себя по-детски. Прятать голову в песок – не решение проблем! Я видела его, а он видел меня. Мы обменивались голосовухами. Так какого же я вздумала бояться?

«Я освободилась. Давай». Сообщение отправлено, я глупо моргаю, и до меня вдруг доходит: прямо сейчас мы поговорим нормально – без шанса задуматься над фразами, стереть их и записать заново.

Рука, сжимающая телефон, становится влажной, но мне до жути любопытно увидеть, чем Глеб живет!

Пока он мешкает, я успеваю собрать волю в кулак и, как только на экране появляется вибрирующий кружок входящего, принимаю вызов и мгновенно исчезаю из обзора.

– Вот, – навожу камеру на своих красоток, – ты просил показать кукол. Вон та блондинка – прямиком из 1985 года, в свое время она не была редкой, но теперь в хорошем состоянии таких не сыскать.