Тайный меридиан - Артуро Перес-Реверте

VI

О рыцарях и оруженосцах

Существует великое множество догадок относительно острова, одни жители которого всегда говорят правду, а другие всегда лгут.

Поприставав еще немного, цыганка ушла, и Кой подумал, что, быть может, стоило все-таки согласиться, пусть бы прочитала по руке его будущее. Смуглое лицо этой уже немолодой женщины было покрыто множеством морщин, а волосы подобраны под серебряный гребень. Крупная, задастая, она грациозно приподнимала юбку, склоняясь перед прохожими, которым предлагала букетики розмарина на обсаженном пальмами проспекте за замком Санта-Каталина в Кадисе. Но прежде чем уйти, она, разозлившись на Коя за отказ от букета и от гадания, пробормотала проклятие, которое теперь вертелось у Коя в голове: а дорожка-то твоя только в один конец. Не то чтобы он был суеверным моряком – в эпоху метеоспутников и GPS таких уже осталось немного – но все-таки кое-какие собственные соображения относительно жизни на море у него имелись.

Может быть, поэтому он, когда цыганка скрылась под пальмами проспекта Дуке де Нагера, стал с беспокойством разглядывать свою левую ладонь, украдкой поглядывая на Танжер, которая сидела рядом, за столиком на террасе кафе, и разговаривала с Лусио Гамбоа, директором обсерватории Сан-Фернандо, где они провели сегодня немало времени. Гамбоа был капитаном первого ранга Военно-морского флота, но сейчас был в штатском – ковбойка, брюки цвета хаки и парусиновые сандалии. Кругленький, лысый, говорливый, неухоженная борода с проседью, светлые северные глаза, сердечные манеры и неряшливость – во всем его облике не было ничего от военного. Без малейшего признака усталости он говорил уже в течение многих часов, а Танжер задавала ему вопросы, кивала в ответ и делала записи.

А дорожка-то твоя только в один конец. Кой снова посмотрел на линии своей ладони и снова сказал себе, что, наверное, все-таки надо было дать цыганке погадать по руке. А если бы прогноз ему не понравился, то ведь всегда можно подчистить его лезвием, как та чернильная крыса с флотским званием, Корто Мальтес, высокий, красивый, с золотой серьгой в ухе, которого совершенно не волновало, когда Танжер останавливала на нем свои глаза. Те глаза, что иногда, оторвавшись от Гамбоа, спокойно, без всякого выражения поглядывали на Коя, убеждаясь, что он тут и все под контролем.

В ребрах слева кольнуло, кулачная расправа, учиненная шофером-арабом, все еще давала о себе знать. Инцидент был исчерпан после тридцати двух часов отсидки в комиссариате Ретиро и вручения повестки об административном взыскании за нарушение общественного порядка, решение будет вынесено в судебном порядке в ближайшее время.

И потому ничто не мешало ему поехать с Танжер в Кадис. А Нино Палермо, выйдя из больницы, где ему была оказана неотложная помощь, причем ученые эскулапы постановили, что был то не перелом, а сильный ушиб, решил обойтись без судебного преследования и к помощи адвокатов прибегать не стал.

Радоваться тут было нечему, поскольку, как сказала Кою Танжер, когда встретила его у дверей комиссариата, Палермо был из тех, кто улаживает свои дела сам, без судей и полицейских.

Кой опять взглянул на свою ладонь. В отличие от Танжер, у которой через всю ладонь шла четкая и длинная линия, у него все было перепутано, как бегучий такелаж парусника после сложного маневра в непогоду; все его линии как будто положили в стаканчик для игральных костей, хорошенько потрясли, а потом высыпали на ладонь. И никакая, самая распроницательная цыганка, улыбнулся он себе, никогда не разобралась бы в таком клубке. Не было здесь ничего, что говорило бы о дорожке в один конец, – если что-то и можно было бы об этом узнать, то не по его ладони, а в этих глазах, что изредка на нем останавливались. Вот она, та одиссея, что предназначена ему Афиной.

Он посмотрел под столик. Танжер была в широкой синей юбке и кожаных сандалиях, она положила ногу на ногу, и медленно покачивала ступней. Он глянул на веснушчатые лодыжки, потом посмотрел на ее лицо, в эту минуту склоненное над блокнотом, в который она что-то записывала серебряным карандашом. Позади нее, почти добела вызолачивая стриженые волосы, солнце, пройдя полтора часовых угла после верхней кульминации, стояло над горизонтом Атлантического океана, прямо напротив пляжа Ла-Колета, ровно посередине между двумя замками. Кой смотрел на старые стены с пустыми бойницами, на сторожевые башни с купольными крышами, расположенные по углам, на-черный след воды, которая веками лизала и разъедала камень.

Вдалеке, с разумной осторожностью обходя банку Сан-Себастьян, неспешно продвигался курсом на норд парусник, поймавший свежий зюйд-вест. Пять баллов по шкале Бофора, определил Кой по барашкам, закручивающимся на волнах, которые поднимали легкие брызги, разбиваясь о перешеек между материковой сушей и замком, над которым за древними стенами возвышался огромный маяк. Безупречная синева неба и моря, яркая до рези в глазах, скоро начнет приобретать красноватые оттенки, предваряющие закат дневного светила.

– Есть в вашей истории, – сказал Гамбоа, – парочка странностей.

Кой отвел глаза от моря и прислушался. До этого Танжер общалась с директором обсерватории только по телефону и только по делу. Они отправились к нему в Сан-Фернандо сразу же, как приехали из Мадрида – поездом добрались до Севильи, а потом наняли машину до Кадиса, – чтобы получить у него материалы по «Деи Глории» и «Черги» и прояснить некоторые темные места. Потом Гамбоа пошел с ними в старый город и пригласил на тортилью с креветками в «Ка Фелипе» на улице Ла-Пальма, где посетителям демонстрировали живую рыбу под вывеской: «Почти все они играли роли второго плана в фильмах Жак-Ива Кусто».

– Если бы только парочка, – вздохнула Танжер.

Гамбоа, держа сигарету в руке, рассмеялся, и его северные глаза и бородатое лицо приобрели совсем детское выражение. У него были неровные, желтые от никотина зубы, между резцами – большая щель. Очень смешливый, он смеялся по любому поводу, одобрительно кивая при этом головой. Хотя Кой разделял предубеждения торговых моряков по отношению к морякам военным, Гамбоа ему нравился. Нравилась даже его естественная, дружелюбная манера ухаживать за Танжер – улыбаться ей, глядеть ей в глаза, предлагать сигареты, от которых она отказывалась, – все это было безобидно и мило. Когда в двенадцатом часу они явились к нему в обсерваторию, он тоже рассмеялся – радовался тому, что его мадридская коллега, с которой он поддерживал контакт только по телефону и по почте, оказалась такой красивой женщиной, в чем и признался без всяких околичностей. Потом, перед тем как протянуть руку Кою, он внимательно рассмотрел его, как будто деловые контакты с Танжер давали ему право определять, какого рода отношения связывают сотрудницу Морского музея и этого нежданного, но появившегося вместе с ней гостя – невысокого, с широкими плечами, большими руками и неуклюжей походкой. Представляя его, она сказала лишь, что это ее друг, он помогает ей в практической части. Моряк, у которого много свободного времени.

– Бригантина, – продолжал Гамбоа, – шла из Америки без охраны… И это странно, поскольку из-за корсаров и пиратов король издал указ, предписывающий всем торговым кораблям следовать с охраной.

Почти все время он говорил, обращаясь к Танжер, но иногда взглядывал и на Коя, словно не хотел, чтобы тот чувствовал себя лишним. Надеюсь, ты не в претензии, говорили его глаза. Понятия не имею, с какого боку ты причастен к этой истории, приятель, но надеюсь, ты не в претензии, что я с ней разговариваю и улыбаюсь ей. Заметь: вы здесь ненадолго, а она так привлекательна. Не знаю уж, то ли ты и правда моряк, у которого куча свободного времени, или просто предан ей с головой, или еще что, и не знаю, что там между вами, но хочу всего лишь немного порадоваться. Зарядить аккумуляторы, так сказать.

И больше ничего. Другого гонорара за свои услуги мне не надо. Совсем скоро она опять будет в полном твоем распоряжении, или как там это у вас, и лови свою удачу дальше, приятель. Жизнь и правда коротка, а такие женщины нечасто встречаются. По крайней мере, мне.

– В то время Испания не воевала с Англией, – заметила Танжер. – И, может, охрана не была обязательна.

Гамбоа прикурил надцатую сигарету, выпустил дым в щель между резцами и кивнул. Он был не только военным, но и историком флота. До того назначения на должность директора обсерватории он заведовал архивом Военно-морского флота в Кадисе.

– Может быть, вы и правы, – продолжал он, – но мне все же это кажется странным… В тысяча семьсот шестьдесят седьмом году Кадис владел монополией на торговлю с Америкой. Только одиннадцать лет спустя Карл Третий издал указ о свободе торговли и отменил привилегию Кадиса, который до той поры был единственным портом, куда могли приходить корабли из Америки… И получается, что бригантина шла из Гаваны не совсем законным курсом, если, конечно, придерживаться буквы королевских указов. Или не совсем обычным. – В задумчивости он сделал две долгих затяжки. – Если бы все было обычно, бригантина должна была зайти в Кадис, а уж потом следовать в Валенсию, конечный пункт назначения. – Он снова затянулся. – А по всей видимости, это не было сделано.