Дети сектора - Виктор Глумов

– Что вы, куда вы?! – залепетал Макс, бросился на Шейха, чтобы повернуть руль, но получил кулаком в нос.

– Сектор пытается загнать нас в ловушку, – твердил он больше себе, чем невменяемому Максу, ревущему на полу. – Чудовище неопасно.

Все чувства и каждая клетка организма сопротивлялась логике, но Шейх устоял. Он даже глаза закрывать не стал, когда «Тунгуска» на полном ходу влетела в разинутую губастую пасть со множеством присосок, истекающих соком. В утробе твари было темно, в салоне – светло, значит, монстр этот – безобидный морок. Но до чего же убедительный!

«Тунгуска» чиркнулась боком об ограду моста. Шейх вспомнил, что мост тут узкий, длинный, и сбавил скорость. Вскоре морок рассеялся, и Мансуров обнаружил тяжелую «Тунгуску» на непрочном мосту, который, казалось, прогибался под ее весом, стонал опорами и перекрытиями. Значит, надо ускориться, потому что две такие машины мост не выдержит.

Добравшись до суши, Шейх выглянул из люка: Якушев тоже преодолел наваждение, и его БТР приближался. Пришлось трогаться и тормозить. Надо передохнуть хотя бы пять минут: после пережитого в голове будто пульсировал нарыв, во рту пересохло. Он поднял флягу, хлебнул теплой воды с привкусом резины и закурил.

Максим продолжал рыдать. Шейх легонько пнул его:

– Вставай, несчастье! И кто тебе только машину доверил?

Парень сел на свое место, скрестив руки на груди. Всхлипывая, он вздрагивал всем телом:

– Я знаю, что они повсюду. Они за нами следят, и надо скорее выбираться!

– Правильно. Сектор принял тебе, Мамаксим. Но тебе с ним не по пути: уж больно психика неустойчивая.

Смолк двигатель БТРа, и Якушев прокричал:

– Мансуров! Дальше что?

– Экий ты неугомонный. Перекур, – ответил Шейх и выбрался из салона на кузов.

Хотелось лечь и закрыть глаза. Нет, сперва выжрать бутылку водки, а уж потом отрубиться. Сколько он не спал? Двое суток? Трое? Прошло дня два, а как будто целая жизнь…

Сигарета закончилась, Шейх щелчком откинул окурок и помахал Якушеву:

– Ну что, товарищ, в путь?

Двигались вдоль реки с медленным течением. То и дело приходилось объезжать искажения. Их стало меньше, а падающий с неба «файербол», погубивший Короткова, больше не встречался, но почему-то это не радовало Шейха, а беспокоило. Наверное, Сектор копил силы для решающего удара или ждал, когда враги ослабят бдительность.

На некоторое время успокоившийся Макс снова занервничал, втянул голову в плечи. Шейх и сам насторожился – почуял что-то скверное. Обидно подохнуть сейчас, когда до цели осталось с десяток километров!

Солнце спряталось за лесом, мир еще не погрузился во тьму, но установилось царство теней, тревожное и зыбкое. По прикидкам Шейха, сейчас было часов девять вечера, может, восемь с копейками. Окончательно темнело в час, значит, есть надежда засветло добраться до Твери.

Дорога повернула на запад, и река осталась позади. По обе стороны дороги раскинулись поля, заросшие бурьяном и самосевом. Окруженный молодым сосняком, навсегда остановился трактор. Усилился ветер и погнал по лугу зеленые волны. Шейх украдкой смотрел по сторонам, и сердце его сжималось: такое же запустение ждет недолюбленный мир, в котором он жил и желал ему перевернуться с ног на голову.

Максим дернулся и вытянул руку:

– Впереди что-то очень плохое.

– Да, плохое. Но неопасное.

Мансуров напряг чувства: плохое разлилось в воздухе и было везде. Не объехать. Оно уже окутало машины, но ничего не происходило. Шейх преодолел желание выжать газ и поскорее выбраться из «плохого» – оно может быть наваждением, созданным, чтобы загнать людей в смертельное искажение.

Икая, Макс обгрызал ногти на руках.

Закашлял мотор, внутри машины что-то заскрежетало, заскрипело. Макс взвизгнул и указал на пятно ржавчины, появившееся на приборной доске. Ржавчина напоминала ожоговый струп и разрасталась на глазах, грозя пожрать металл. Зеленая краска пузырилась и отваливалась пластами.

Вся машина стремительно ржавела, надо выжать из нее максимум, чтобы не идти пешком!

Хрипя, как агонизирующий больной, «Тунгуска» заглохла. Шейх собрался откинуть люк и отшатнулся: он проржавел до дыр. Казалось, коснись струпьев ржавчины, и она перейдет на тело. Обмотав руку промасленным полотенцем, Мансуров толкнул люк – он слетел с гнилых петель, осыпал голову колючей трухой, и с грохотом соскользнул по кузову на землю.

Ничего не оставалось, кроме как ступить на ржу, которая расцветала на глазах и ползла, поглощая не окислившийся металл.

– Максим, возьми все оружие, что есть, и на улицу! – крикнул Шейх в салон. Сам он поднял ногу и глянул на подошву: ржавчина была опасна только для железа, своеобразный тлен для металла. Если так, то весь огнестрел и ножи тоже должны испортиться, вот невезуха!

Шейх спрыгнул на землю и заметил мириады светящихся частиц, похожих на пыль. Соприкасаясь с металлическими застежками «берцев», они оседали и будто залипали, а потом расползались рыжим пятном ржавчины.

– Оружие – под одежду! – скомандовал Мансуров. – И скорее отсюда.

Первым он не побежал, дождался Якушева, Ваню и всхлипывающего Максима. Четыре уцелевших – негусто. Но хоть так, в одиночку он точно к Твери не пробился бы. Мало того, поперся бы в Москву и пал жертвой неадекватов…

– Ходу! – скомандовал он и рванул по дороге, тут же почувствовав себя загнанной лошадью: пот затекал в глаза, сил совсем не осталось, еще шаг, и все. Но откуда-то брались силы для нового рывка.

В мертвенном беззвучии хрустел под ногами гравий да хрипели боевые товарищи, хватая воздух ртом. Искажение осталось позади, и Мансуров остановился, уперев руки в бедра. Перед глазами плясали разноцветные круги, дыхания не хватало. Отдышавшись, он рассмотрел вдалеке заборы брошенной деревни, покосился на Якушева: тот стоял на коленях, а под курткой угадывалась, скорее всего, штурмовая винтовка. Ваня, похоже, был легкоатлетом, и марш-бросок его не вымотал. Он озирался по сторонам, а за его спиной разваливался на куски старичок АК. Зато Макс повел себя мудро и спрятал свой ТТ, поэтому сейчас любовно его оглаживал, убеждаясь, что пистолет цел.

– Теперь слушайте меня, – прохрипел Шейх, сглотнул. – Я чую искажения, потому шаг в шаг следуйте за мной. Если кто-то будет вас звать – не обращайте внимания, если впереди возникнет что-то ужасное, но я не реагирую, значит, это морок. Если нечто падает с неба, бегите туда же, куда и я, главное – не давайте волю страху. Никаких чувств: логика, логика и еще раз логика. Если вдруг я подохну, Макс – ваша последняя надежда, в нем умирает дар следопыта…

– Да смысл нам тогда возвращаться и вообще жить, – сказал Якушев, устремив взор на заросшее поле.

– Если у меня ничего не получится, на корабле чужих остались мои друзья. Вдруг им удастся повредить мотор? Не вешать нос, внимательно смотреть по сторонам и – вперед. Кстати, лишнего пистолета ни у кого нет? А то без оружия в Секторе все равно что голиком.

Якушев снял камуфляжную куртку, отстегнул от пояса кобуру и протянул Мансурову:

– ПМ. Уж извини, что есть. Магазин полный, можешь не проверять.

Ваня наконец очухался, снял ржавый остов автомата и глядел на него, как на почившего боевого товарища. Шейх не удержался и дал ему затрещину:

– Слушать команды надо, а не клювом щелкать! Отдавай патронташ, ты отныне – тварь дрожащая. Якушев, держи. Ну что, ходу!

Без защиты бронированного корпуса было неуютно, зато Шейх видел и чувствовал окрестности гораздо тоньше. Теперь он ощутит бродячие искажения вовремя и успеет увести людей.

Широкая мертвая трасса с прогнившими отбойниками и растрескавшимся асфальтом навевала безрадостные мысли. Населенных пунктов по пути не попадалось. Шейх только сейчас обратил внимание, что жутко болит коленный сустав правой ноги, раненое плечо печет огнем, ломит поясницу, а в голове вместо мозга – расплавленный свинец. Развалина, а не спаситель мира!

Вдалеке замаячил указатель, и Шейх захромал быстрее: Голениха. Перед тем как наняться в МАС, он наизусть выучил карту. От Голенихи до Твери двадцать километров, четыре часа пешего хода. Это если не учитывать, что потом к аэропорту топать и топать.

– Давайте-ка, товарищи, ускоримся, потому что ночь в Секторе – верная смерть.

Превозмогая боль в суставе, он двинулся спортивным шагом и вскоре перестал ее замечать. Раз-два-три, инвалиды на марше!

Следующий указатель гласил: «Смолино». Шейх рассчитывал очутиться в поселке городского типа с богатыми домами, но Смолино состояло в основном из отелей и придорожных кафе. Кое-где сохранились пластиковые стулья и столы. Правда, их перевернуло ветром и подвинуло вездесущей растительностью. Выцветшие надписи приглашали отдохнуть с дороги и перекусить. Несколько фур с просевшими колесами нашли здесь вечный покой.

На козырьке кафе с надсадным скрипом качалась кованая табличка «Странник». Стекла были выбиты, с куполообразной жестяной крыши облезла краска. Вторя табличке, скрипел ржавый петух-флюгер.