Мозгоимение: Фальшивая история Великой войны - Марк Солонин

Предположение о том, что мамонты пасутся в Измайловском парке Москвы, привлеченные туда изобилием огромных вкусных кактусов, не является научной гипотезой. Почему? Потому что в Москве нет живых мамонтов, в Измайловском парке нет зарослей дикорастущих кактусов и никакое травоядное животное не сможет кусать, жевать и глотать колючий кактус. Человек, выдвигающий такую «гипотезу», должен или представить супервеские доказательства своей правоты (например, подтвержденную свидетелями и экспертами видеозапись мамонтов, жрущих кактусы на фоне московских улиц), или быть готовым к встрече с заботливым врачом-психиатром. Никакого третьего варианта в благоустроенном обществе быть не должно.

Теперь возвращаемся к «тайному сценарию» Верховского и Тырмос.

Закон (билль) о ленд-лизе имел официальное наименование «Закон Содействия Обороне США». В нем ничего не было сказано об «агрессии», «жертве агрессии», гитлеровской агрессии» и т. п. Закон предоставил президенту Соединенных Штатов право самостоятельно — без санкции Конгресса — принимать решение о передаче вооружения, боеприпасов, иной военной техники странам, поддержка которых важна для обороны США. Для обороны США. Никаких благотворительных целей, никакой рыцарской «заботы о вдовах и сиротах» закон не предусматривал. Само словосочетание «ленд-лиз» относится к весьма специфической финансовой стороне вопроса — вооружение передавалось на условиях «займа-аренды», что, по-простому говоря, означало: «Пользуйся, а если к концу войны что-нибудь останется, то вернешь…»

Многие годы до и многие годы после принятия «Закона о ленд-лизе» США проводили активную внешнюю политику, в частности, поставляли вооружение американского производства воюющим странам. Например, еще до принятия «Закона о ленд-лизе» США поставляли боевые самолеты для ведущих активные боевые действия ВВС Китая, Франции, Англии, Финляндии (последняя, кстати, была на тот момент признана Лигой Нации жертвой агрессии, но не гитлеровской, а сталинской). Если говорить про Францию и Англию, то пресловутый «первый выстрел» сделали именно они: 4 сентября 1939 г. английская авиация нанесла бомбовый удар по германской военно-морской базе в Вильгельмсхафене; 9 сентября 1939 г. французская армия силами 9 дивизий пересекла франко-германскую границу и начала наступление на Саарбрюкен. Разумеется, принимая решение о политической и военной поддержке Англии и Франции в их войне против гитлеровской Германии, президент и Конгресс США руководствовались не юридическим крючкотворством на тему «кто выстрелил первым», а оценкой реальных целей войны и реальных политических интересов Америки.

К слову говоря, ничего особо «судьбоносного» в принятии «Закона о ленд-лизе» не было. Закон лишь развязал руки президенту Рузвельту, который теперь мог принимать решения без оглядки на «изоляционистов», позиции которых в Конгрессе были достаточно сильны. Принятие этого закона знаменовало серьезное укрепление личной власти Рузвельта в противовес законодательной власти. Никаких принципиальных изменений во внешней политике США он не вызвал, и уж тем более — не стал сам по себе «величайшим историческим событием в борьбе против Гитлера». Что же касается Англии и ее премьер-министра У. Черчилля, то на них действие американских законов вообще никак не распространялось.

Готовность (или неготовность) президента Америки помогать Советскому Союзу в войне против Гитлера определялась (и формально-юридически, и практически) отнюдь не трибунными возгласами о «справедливой освободительной войне против агрессора». Для того чтобы стать получателем ленд-лизовских поставок, Сталин должен был стать не «ЖЕРТВОЙ ГИТЛЕРОВСКОЙ АГРЕССИИ» (большие буквы, к сожалению, не превращают мелкую глупость в сенсационную «гипотезу»), а союзником Америки, боеспособность которого важна для обороны США.

Нравится это кому-то или нет, но США и Великобритания были в середине XX века великими демократическими державами. Внешняя политика законно избранных властей этих стран определялась идеалами и интересами. 4 июля 1941 г. в своем радиообращении к нации президент Рузвельт говорил:

«…Мы знаем, что мы не сможем сохранить свободу у себя, на нашей земле, если наши соседи вокруг потеряют свободу… Я торжественно заявляю американскому народу, что Соединенные Штаты никогда не будут стремиться выжить в качестве счастливого и плодородного оазиса свободы, окруженного жестокой пустыней диктатуры. И когда мы повторяем великую присягу нашей стране и нашему флагу, то это должно быть наше глубокое убеждение, подкрепленное нашим трудом, нашей волей и, если необходимо, даже нашими жизнями».

Я вполне допускаю, более того — я в этом полностью убежден, что рядовые американцы в разговорах на улице или в заводском цеху не изъяснялись таким «высоким штилем». Но если бы эти слова Рузвельта не были созвучны мыслям и чувствам большинства американцев, то Рузвельт не был бы трижды избран на пост президента США и 295 тыс. американцев не отдали свои жизни на фронтах Второй мировой войны.

С точки зрения идеалов свободы и демократии, что Гитлер, что Сталин были одинаково ненавистны народам и правительствам Англии и США. Никаких иллюзий по поводу «нового мира», который якобы строится за колючей проволокой ГУЛАГа, никто уже давно не питал. Пусть и не в полной мере, но информация о жесточайших репрессиях, ужасах раскулачивания и голодомора, массовых расстрелах и пытках выходила за пределы «железного занавеса» и вызывала на Западе гнев и отвращение.

Что же касается конкретных актов сталинской агрессии (вторжение в Польшу в сентябре 1939 г., нападение на Финляндию в декабре 1939 г., аннексия Эстонии, Латвии и Литвы летом 1940 г.), то они вызвали не только волну возмущения в обществе, но и вполне реальные действия правительств Англии и США. В частности, после бомбардировок жилых кварталов финских городов президент Рузвельт распространил требования «морального эмбарго» (добровольно-принудительный запрет на поставки авиационной техники и технологии странам-агрессорам) на СССР; не без участия Англии и США Советский Союз был с позором изгнан из Лиги Наций; в Лондоне и Вашингтоне нашли убежище не только политические беженцы из оккупированных Сталиным стран, но и их «правительства в изгнании» и т. д.

После всего того, что произошло в 1939–1940 годах, после раздела разгромленной Польши, демонстративно и нагло оформленного «Договором о дружбе» двух диктаторов, никаких шансов предстать перед «мудрейшим У Черчиллем и умнейшим Ф. Рузвельтом» в качестве невинной жертвы у Сталина уже не было. Никакие «игры» с первым выстрелом на границе (которая официально называлась «граница обоюдных государственных интересов Германии и СССР на территории бывшего польского государства») не могли обмануть не только «мудрейшего и умнейшего», но и любого нормального человека. «Чума на оба ваши дома» — вот и все, что мог сказать любой гражданин США или подданный Его Величества Короля по поводу драки за передел разбойничьей добычи между Сталиным и Гитлером, в каких бы формах эта драка ни началась. Черчилль не был рядовым человеком, и вечером 22 июня 1941 г. он счел необходимым сказать в своем радиообращении следующее:

«…Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству. По своей жестокости и яростной агрессивности он превосходит все формы человеческой испорченности. За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем…»

На этом пункте идеалы закончились и начались интересы. С интересами все было еще проще, яснее и однозначнее. Не пытаясь даже соревноваться в точности и яркости выражений с лауреатом Нобелевской премии по литературе У. Черчиллем, процитирую еще несколько фраз из его речи: «…Сейчас я должен заявить о решении правительства Его Величества, ибо мы должны высказаться сразу же, без единого дня задержки. Я должен сделать заявление, но можете ли вы сомневаться в том, какова будет наша политика?

У нас есть лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима — без остатка. Ничто не сможет отвратить нас от этого. Ничто. Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с Божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига.

Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером, — наши враги… Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем…