Начало самодержавия в России - Даниил Альшиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С другой стороны, у Грозного были серьезные причины для того, чтобы не рекламировать в завещании опричную систему. Он знал, что его сыновьям для утверждения на престоле предстоит серьезная борьба. «А будет бог помилует, и государство свое доступити и на нем утвердитеся…», — пишет он в условном наклонении, давая понять, что признание его сыновей на царствовании не означает обязательного признания опричнины, что его наследникам, возможно, будет «прибыльнее» править без нее.
Но, пожалуй, самую большую роль в том, что формулировка о будущем опричнины приобрела в завещании 1572 г. осторожный характер, сыграли соображения внешнеполитические. Грозный не любил показывать опричнину зарубежным государственным деятелям. Он постоянно приказывал отрицать какой-либо раздел государства на опричнину и земщину. Попытки сокрытия опричнины имели место задолго до 1572 г. «В первые годы, — пишет П. А. Садиков, — московская дипломатия как будто не считала возможным отрекаться от нее (от опричнины. — Д. А.) целиком. Но уже рано в наказах стремятся доказать, что все якобы новые порядки в государстве исконны, что "опричнины" никакой не существует».
Посольству Умного-Колычева, отправлявшемуся в Литву в 1566 г., был дан наказ: если спросят, для чего государь ваш велел поставить двор за городом, — отвечать: «Для своего государьского прохладу». Если бы литовцы стали утверждать, что ваш «государь дворы ставит розделу для и для того кладучи опалу на бояр», — послу следовало решительно отклонить эту «клевету» и заявить: «Делитца государю не с кем». В апреле 1566 г. литовским гонцам велено было сказать, что «у государя нашего никоторые опричнины нет». Все это нисколько не мешало фактическому существованию опричнины как политической системы.
В сентябре 1571 г., за год до так называемой отмены опричнины и написания завещания 1572 г., резко усилились основания для дипломатического отрицания опричных порядков. В ноябре 1571 г. папа римский решил прекратить свои попытки наладить с Москвой антитурецкий союз и прервать все сношения с царем Иваном. Причиной такого резкого поворота послужило ознакомление панского нунция Портико, а затем и самого папы с записками Альберта Шлихтинга — немца, бежавшего из Московии в Польшу. Этот факт еще раз показал царю, что опричный порядок, установленный им, вызывает крайне неблагоприятный резонанс и серьезные внешнеполитические осложнения.
Ко времени написания завещания 1572 г. появился новый, особенно серьезный повод для дипломатического сокрытия существования опричнины. 7 июня 1572 г. умер польский король Сигизмунд II Август. С его смертью прекратилась династия Ягеллонов. Борьба вокруг избрания нового польского короля стала важнейшим фактором внешней политики европейских государств. В числе кандидатов на польский престол были названы московский царь Иван IV и его сын Иван. 12 августа 1572 г. польский посол Воропай передал царю официальную просьбу польских вельмож дать согласие на избрание его, Ивана IV, польским королем.
То, что царь ничего не говорил Воропаю об опричнине, С. Б. Веселовский рассматривает как одно из доказательств, что опричнина к этому времени (август 1572 г.) была обречена на отмену и доживала последние недели. Между тем молчание об опричнине в момент приглашения царя на польский престол было столь же естественным, сколь и традиционным.
Вслед за Воропаем осенью 1572 г. с тем же предложением в Москву прибыл другой польский посол Михаил Гарабурда. Важнейшей задачей посла было выяснить: как отнесется Иван Грозный к выдвижению кандидатуры царевича Федора и к правам и вольностям Литвы.
Нужно ли теряться в догадках о том, какое именно впечатление хотел создать царь Иван у польских послов по вопросу о правах и вольностях польских и литовских панов в случае воцарения в Польше русского царя. Восхваление своей доброты и справедливости всегда шло у царя рука об руку с отрицанием существования опричнины. В послании гетману Ходкевичу от имени боярина М. И. Воротынского еще в 1567 г. царь заявлял: «А что еси писал в своей грамоте взбеснев о нашем государе… о его царском величестве о жестокосердии неразсудительном… гоненье без правды и гнев непощадимой — и то твое бесовское коварство… А наш государь… как есть государь истинный… сияя во благочестии государьство свое добре разсматряет… А што еси писал… о разделении народу християиского, о опричнине и земском, ино ж тово не ведая, якии же скурвины дети, яже и ты, глаголют, а у государя нашего опричнины и земского нет; вся его царьская держава в его царьской деснице…».
Напомним, что вся эпопея с фиктивной передачей царской (великокняжеской) власти Симеону Бекбулатовичу, затеянная Грозным позднее, в 1575–1576 гг., хронологически совпадает с периодом второго польского бескоролевья.
Маневры Грозного ни в первом, ни во втором случае успеха не имели. Польские вельможи и шляхта вполне понимали фарсовый характер как «отмены» опричнины, так и «отказа» от царства, предпринятых Грозным.
Итак, у Ивана Грозного были весьма веские причины для дипломатического сокрытия опричнины. Вместе с тем было бы нецелесообразным и даже странным, изъяв термин «опричнина» из дипломатических документов, сохранять его в других официальных документах, особенно в разрядных книгах.
Была, наконец, и еще одна причина, побуждавшая Грозного к отказу от термина «опричнина». Термин этот весьма точно соответствовал конкретному историческому моменту — политическим маневрам Грозного в конце 1564—начале 1565 г. Царь хотел тогда подчеркнуть, что оставляет царство, обособляется в «опричнину», отдавая все остальное государство — «земщину» в управление боярам. Стоило, однако, царю прочно утвердить себя самодержцем, стать подлинным хозяином всей страны, как уничижительный смысл слова «опричнина» пришел в противоречие с действительным положением и должен был становиться все более нежелательным, как снижающий образ единовластного владыки. Именно потому, что опричнина как система означала не разделение власти, а, напротив, ее небывалую консолидацию в руках царя, термин «опричнина» стал себя изживать по мере усиления царской власти. Во всяком случае, принимать отрицание разделения государства за отмену жесткой централизации государственной власти нет никаких оснований.
Другое дело, указанные внешнеполитические обстоятельства, в частности, реакция папы римского на «Сказания» А. Шлихтинга. Они давали царю серьезный повод к тому, чтобы прекратить наиболее вопиющие, бросающиеся в глаза злоупотребления опричников, вызывавшие значительное недовольство и внутри страны. Не случайно именно в это время царь сурово наказывает некоторых руководителей опричнины, уличенных в тяжких преступлениях — «воровских проделках». Историки, утверждающие, что опричнина была отменена в 1572 г., видели и в этих опалах и казнях свидетельство в пользу гипотезы об отмене опричнины. Сам ход рассуждения о том, что казни опричников свидетельствуют о «казни» опричнины, вызывает возражения. Рассуждая таким образом, пришлось бы заключить, что Грозный неоднократно отменял земщину, Посольский и другие приказы и, конечно, Боярскую думу — учреждение, полностью потерявшее свой прежний состав в результате опал и казней.
По подсчетам Р. Г. Скрынникова, жертвами царского террора стали 3–4 тыс. человек. Из них 600–700 земских деятелей всех масштабов. На этом фоне опала или гибель 14 пусть даже видных опричников представляется не столь уж значительным фактом. Каждый случай опалы или казни опричника имел свои конкретные причины. П. А. Садиков прав, утверждая, что Грозный, награждая и оберегая «своих», «близких» людей — опричников, не останавливался перед жестокой расправой с ними, даже с самыми интимными фаворитами (как, например, с Ф. А. Басмановым), когда видел, что близость их к трону перерождается если не в прямую измену, то по крайней мере в пренебрежение своим долгом и обязанностями.
Сторонники гипотезы об отмене опричнины должны в конечном счете признать, что попытки положить конец наиболее вопиющим злоупотреблениям опричнины не затрагивали основ опричного режима, но проводились с обычной для Грозного решительностью и беспощадностью.
Нельзя упускать из вида и того, что опалы и казни некоторых опричников начались еще в 1569 г., т. е. за три года до «отмены» опричнины. По главное, нельзя абстрагироваться от результата казней ряда крупнейших деятелей опричнины в начале 70-х гг. Инициатором казней 1571 г. был Малюта Скуратов. Именно он обезглавил опричное правительство, добившись отставки Басманова и Вяземского, а затем довершил разгром старой опричной верхушки. Свирепые репрессии против новгородских изменников и «виновников» майской катастрофы позволили Скуратову окончательно захватить власть в свои руки, замечает Р. Г. Скрынников. Но если так, значит, не опричнина была обезглавлена, а ее прежнее руководство. Устранение из него наиболее влиятельных представителей старомосковской знати, переход главенства в опричнине к Малюте Скуратову и Василию Грязному, естественно, только усиливали «опричность» опричнины. Весной 1572 г. Малюта Скуратов получает исключительно высокое военное назначение: «Да з государем в полку… дворовые воеводы князь Федор Михайлович Трубецкой, да Малюта Лукьянович Скуратов» — читаем в Официальной разрядной книге.