Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь доказано[273], что эту статью представил Сталину 10 января 1953 года Д. Шепилов и вождь лично и весьма скрупулёзно её редактировал.
09.04. Вырезка из газеты «Правда» от 13 января 1953 года.[274]
Практически моментально тему подхватили все газеты и журналы, куплетисты и каррикатуристы:
Она обсуждалась на собраниях, на лекциях в учреждениях, на заводах, в институтах, в магазинных очередях, в трамваях и на коммунальных кухнях. Замороченные и испуганные обыватели боялись вызвать врача на дом или обратиться в поликлинику, если там работали врачи-евреи.
Тогдашнюю ситуацию «дипломатично» обрисовал спустя несколько месяцев после смерти Сталина, Л. М. Каганович, выступая с речью на Пленуме ЦК КПСС, посвящённом «делу Берии»:
«…если даже к примеру взять дело врачей, которое некоторые элементы неправильно связывали с еврейством вообще…».[275]
Сегодня эвфемизм Кагановича «некоторые элементы» можно расшифровать так – «значительная часть населения крупных городов» и, прежде всего, Москвы и Ленинграда.
Дело шло к апогею – суду над «врачами-убийцами» и «неотвратимому наказанию» злодеев. Но тут произошло нечто совершенно неожиданное: 5 марта умер Сталин.
Сегодня трудно даже представить энергетику того взрыва эмоций, которые выплеснулись в обществе в связи с Его кончиной. В это время буквально «вся страна» плакала и даже рыдала: «Как же теперь будем жить без Него?».
Эмоционально ощутить царившую тогда в Москве и во всей стране атмосферу скорби можно по документальному фильму С. Лозницы «Государственные похороны» (2019). Этот двухчасовой монтаж из 200 коробок плёнки съёмок траурных мероприятий с 6 по 16 марта 1953 года по всей стране «визуализирует» общеизвестный факт – оторопели, скорбели и рыдали миллионы людей. Истерическая реакция народа на известие о смерти Сталина часто приводится как аргумент «всенародной любви» к нему. Но, как мне кажется, он же может рассматриваться как симптом социального психического заболевания. Это хорошо отражает один политический анекдот того времени:
«Приходит человек к психиатру: «Что со мной, доктор? Думаю одно, говорю другое, делаю третье?» – «Извините, – отвечает доктор, – но от сталинизма не лечим…»[276]
Хотя именно сегодня можно видеть, какие семена, проросшие десятилетия спустя, разметало время этим эмоциональным взрывом. Вот как выглядит сегодня фигура Сталина в глазах «среднего россиянина»:
«Сталин в массовом сознании многолик, говорит политолог Алексей Макаркин. Он и настоящий коммунист, продолжатель дела Ленина; он и имперец, вернувший России территории; он индустриализатор, «принял страну с сохой и оставил с атомной бомбой»; он победитель в Великой Отечественной; он тайный православный; он борец с коррупцией, так как якобы расстреливал только воров (под легендой врагов народа). В общем, для каждого найдется свой Сталин в Кремле».[277]
Искренность тогдашней всеобщей скорби подтвердил мне известный советский и российский биохимик, биофизик и историк науки С. Э. Шноль,[278] который в результате ареста отца прошёл через детский дом, мытарства с трудоустройством после окончания университета в связи с «пятым пунктом» своей анкеты и в свои 23 года в то время никаких не только «горячих», но даже чуть тёплых чувств к Сталину уже не имевший. Так что это свидетельство абсолютно достоверно подтверждает атмосферу национальной трагедии, воцарившуюся в Москве.
Но, поскольку из каждого правила есть исключения, во всеобщую скорбь от известия о кончине «лучшего друга детей» именно дети внесли элемент фарса.
Вот что рассказала Наталья Олеговна Лебедева. Пятилетней девочкой в результате осложнения после гриппа (аритмия) в марте 1953 года она лежала в кардиологическом отделении детской больницы. Палата была большая – около 20 коек, на которых лежали страдающие сердечными недугами малолетние дети. И вот утром 6 марта 1953 года в палату вошла медицинская сестра и сказала: «Дети! Случилось большое горе – умер товарищ Сталин».
После этого произошло непредвиденное – дети закричали «Ура!» и, цепляясь за спинки кроватей, встали на головы, продолжая громко кричать: «Ур-р-а!».
Такой эффект был вызван тем, что из-за краткости сообщения и малого возраста, дети просто не осознали смысла услышанного (в этом возрасте для многих из них слово «умер» ещё не отделилось по смыслу от таких глаголов как «ушёл», «оставил», «умолк» и т. п.), но серьёзность взрослой тёти и ключевое слово «Сталин» породили почти рефлекторную реакцию – «Ура!» и вполне законную «моторную реакцию» – спокойно лежать в кровати для ребёнка сущее наказание. А тут такой повод!..
Чем закончилось это происшествие для медицинского персонала – неизвестно. Но ощущение радости от задорного крика при стоянии на голове осталось в памяти Натальи Олеговны и спустя многие десятилетия…
Конечно, случай в детской больнице – удивительное и редчайшее исключение из общей картины. Типично в детских учреждениях она выглядела так, как описывает И. Бродский:
«20 лет назад мне было 13, я учился в школе, и нас всех согнали в актовый зал, велели стать на колени, и секретарь парторганизации – мужеподобная тетка с колодкой орденов на груди – заломив руки, крикнула нам со сцены: «Плачьте, дети, плачьте! Сталин умер!» – и сама первая запричитала в голос. Мы, делать нечего, зашмыгали носами, а потом мало-помалу и по-настоящему заревели. Зал плакал, президиум плакал, родители плакали, соседи плакали, из радио неслись «Marche funebre» Шопена и что-то из Бетховена. Вообще, кажется, в течение пяти дней по радио ничего, кроме траурной музыки, не передавали. Что до меня, то (тогда – к стыду, сейчас – к гордости) я не плакал, хотя стоял на коленях и шмыгал носом, как все. Скорее всего потому, что незадолго до этого я обнаружил в учебнике немецкого языка, взятом у приятеля, что «вождь» по-немецки – фюрер. Текст так и назывался: «Unser Fuhrer Stalin». Фюрера я оплакивать не мог».[279]
В силу понятных причин, количество взрослых людей, хорошо понимавших смысл слов «смерть Сталина», которые, подобно С. Э. Шнолю, не испытывали чувства скорби по поводу кончины «Вождя народов», было не так много.
Ещё меньше было тех, кто понимал, что эта кончина может оказаться спасительной для советского еврейства. Как свидетельствует тот же С. Э. Шноль, в «простой» еврейской среде определённых слухов о предстоящей публичной казни «врачей-вредителей» и последующей депортации евреев на Новую Землю тогда почти не было.
«Почти» – очень неопределённая оценка. Да и
