Парфетки и мовешки - Татьяна Лассунская-Наркович

— Вашу руку, — обращается к Липочке учитель танцев — молодой, изящный Скавронский, тоже одетый в национальный польский костюм.

Липочка томно подает ему свою нежную ручку; из зала доносятся звуки мазурки из «Жизни за царя» [44].

— Пора, — шепчет Скавронский.

Липочка еще выше поднимает свою гордую головку. Ее сердце замирает от восторга, она охвачена вдохновением творчества, и танец ее полон жизни. В каждом движении руки, в повороте изящной головки, даже в надменной улыбке чувствуется непосредственность и неподражаемая грация, которые невольно заставляют зрителей с восхищением смотреть на юную красавицу.

И Липочка чувствует, что танцует она как никогда, ощущает вызванный ею восторг; это кружит ее головку, порождает гордые мечты.

Бряцают серебряные шпоры, звонко щелкают высокие каблучки, и изящная пара без устали носится в захватывающем танце.

И вдруг подворачивается ножка, непривычная к высоким каблучкам, и — трах!.. Липочка с размаху падает к ногам maman.

Громкое «Ах!» оглашает огромный зал, десятки услужливых рук спешат поднять бедную девушку.

Липочка, поднятая Скавронским, быстро вскочила на ноги, закрыла обеими ручками побледневшее от ужаса личико и бросилась к выходу.

Все с состраданием смотрели ей вслед.

— Бедное, несчастное дитя!

— Не ушиблась ли эта прелестная девушка?…

— Боже мой, как это могло случиться? — слышалось со всех сторон.

— Какой позор, какой ужас! — ахали классюхи, готовые наброситься на уничтоженную, совершенно сконфуженную девушку.

— Тишевская, выходи скорей, надо сгладить неприятное впечатление и отвлечь публику, — волновалась регентша, на ответственности которой лежало соблюдение очереди выступающих воспитанниц.

Женя смело вышла на эстраду. Блеск огней ослепил ее глаза, и было даже немного совестно смотреть на умолкшую перед ней пеструю толпу.

Голос девочки раздается в затихшем зале. Он словно переливается звонким серебром; нежный, ласкающий, помимо бесхитростных трогательных слов он уже одним своим звуком проникает в самое сердце.

Глаза maman подернулись слезой. Неверной рукой старушка принимает от Жени сюрприз седьмушек; она привлекает к себе девочку и целует ее дрожащими губами.

— Какой прелестный ребенок, — слышится кругом.

— Какой у нее ангельский голосок! И какая красотка!..

— Скажите, кто эта маленькая сирена? — наклоняется к уху maman почтенный генерал Зуев.

— Это Евгения Тишевская, — радостно улыбается княгиня, — не правда ли, прелестный ребенок?

— Из которого вырастет опасная женщина… — задумчиво произнес генерал.

— Из Тишевской? О нет!.. Это такой милый, ласковый ребенок, такая душевная простота.

— Я сказал бы, наоборот, эта девочка мне кажется загадкой. Не берусь ее разгадывать, но сдается мне, что под этой ангельской внешностью таится далеко не ангельская душа…

— Мой милый генерал, думаю, вы ошибаетесь, я хорошо знаю этого ребенка и не могу понять, на чем основывается ваше предсказание.

— На ее глазах. О, они не обманут, они действительно зеркало души…

— У нее дивные глаза.

— Зеленые, как водоросли, и загадочно холодные, как болото… Это, повторяю, это маленькая русалка!..

— Мой друг, — maman ласково потрепала своего несговорчивого собеседника по колену, вы что-то сегодня не в духе, не будем спорить. Годы покажут, что выйдет из этого ребенка и кто из нас был прав. А сейчас уже кончилось первое отделение, и я прошу вас в гостиную, где нас ждут уже с чаем.

Генерал любезно раскланялся.

Образ Жени все еще стоял перед ним; впечатление загадочности этого ребенка не рассеивалось, в бездонно глубоких глазах чудилась холодная тайна…

— Дедушка, милый, здравствуй! — вдруг услышал он знакомый голосок.

— Ганечка, ты? — и старик крепко поцеловал свою любимицу.

— Дедушка, тебе понравился наш вечер? Правда, хорошо? И как весело! Жаль только m-lle Антарову, и всем так стыдно за нее, — быстро-быстро говорила Ганя.

— Разве можно стыдиться несчастья? Ее надо пожалеть.

— Дедушка, а Женя-то моя какая была хорошенькая! Правда, она хорошо читала? И она здесь лучше всех!

— Тишевская твоя подруга? — с тревогой переспросил генерал.

— Да, дедушка, мы поклялись в дружбе до гроба.

— И ты веришь в такую возможность? — улыбнулся старик, хотя на сердце у него вдруг стало тяжело, из глубины души поднялось недоброе предчувствие. Подруга внучки теперь не нравилась ему еще больше, чем в первые минуты, и ему невольно хотелось оградить Ганю от возможной опасности.

«Эта дружба мне не нравится», — мысленно сказал он себе и тут же решил при удобном случае постараться уговорить внучку расстаться со странной девочкой. Он и не подозревал, что точно такие же мысли возникли при встрече с Женей и у отца Гани, капитана Савченко.

А Ганя торопливо шептала ему о своей верности Жене Тишевской, об их горячих чувствах и о многом другом, что проскользнуло мимо ушей озабоченного старика.

Воспитанниц повели пить чай с бисквитами и мармеладом. Ганя торопливо чмокнула дедушку и, ве село болтая с одноклассницами, направилась в сто ловую.

После чая маленьких отвели в дортуар, а старшие еще очень мило разыграли маленькую французскую пьеску. Было уже поздно; гости направились ужинать к радушной maman, а воспитанницы, усталые, но счастливые, спешили в дортуары, где долго еще не смолкали их оживленный говор и звонкий, радостный смех.

Только Липочка все никак не могла оправиться от пережитого позора. С усталой гримасой она отсылала от себя всех, кто из сочувствия пытался ее утешить. Но когда все затихло в дортуаре, она наконец дала волю слезам, облегчившим ее гордую душу.

Глава XXVII

Жаворонки прилетели. — Пашино горе. — Которая из двух?

Быстро летело время. Ярче и радостней светило солнце, повеяло близкой весной.

— Медамочки, сегодня девятое марта, жаворонки прилетели! — весело крикнула Замайко, протирая заспанные глаза.

— Жаворонки, жаворонки! Нам дадут к чаю «жаворонков [45]». Ах, как интересно, кому-то достанется «счастье»? — восклицали малявки, торопливо подымаясь с кроватей.

— На каждый класс три «счастья» полагается, — объяснила Кутлер.

— Да, да, — подтвердила Акварелидзе, — только старшим запекают по двугривенному, а младшим — по пятиалтынному [46].

— Ах, как мне хочется быть сегодня счастливой! — размечталась Замайко.

— А я, медамочки, и без «счастья» счастливая, — улыбнулась Грибунова.

— Это почему? — поинтересовались соседки.

— Сегодня день моего рождения, и я получу много, много подарков!

— Душка, поздравляем! — спохватились малявки и буквально зацеловали Грибульку.

— Угощать класс будешь? — откровенно поинтересовалась Лядова.

— Фи! Как тебе не стыдно, Дуся Лядуся! — сконфузились девочки.

— Шерочки, я только спросила, но, ей-Богу, вы ведь все о том же подумали? — добродушно улыбнулась Лядова.

— Шерочки, вы не ссорьтесь и не упрекайте друг друга, — остановила Грибунова. — Я обещаю все свои лакомства разделить со всем классом.

— Грибулька, ты прелесть! Ах, шерочка, я тебе на радостях пришлю поздравление, — захлопала в ладоши Замайко.

— И у меня тоже есть хорошенькая карточка, и я пришлю! — подхватила Арбатова.

— И я, и я, — слышалось со всех сторон.

— Медам, Малеева идет, одевайтесь скорее! — крикнула прибежавшая из умывалки Завадская.

В столовом зале было необычное для завтрака оживление. Воспитанницы торопливо разламывали своих «жаворонков», и каждая надеялась, что именно у нее-то и будет «счастье».

— Медамочки, смотрите! — и Акварелидзе подняла руку с блестящей монеткой.

— Счастливица… — не утерпела Замайко.

— И у меня счастье! — обрадовалась Савченко.

— А у кого же третье? — в недоумении переглядывались седьмушки, но третье «счастье» не попадалось.

— Верно, только два в этом году положили, — вздохнула Кутлер.

— Ай! — вскрикнула Лядова, до этого равнодушно следившая за поисками девочек и с удовольствием уплетавшая своего «жаворонка».

— Что ты, душка? — испугались малявки.

— Ой, шерочки, ведь я чуть не подавилась, вот потеха-то, и не думала никак, что оно в головке!

— Ну уж это только с такой обжорой, как ты, машер, могло случиться! — хохотали подруги.

— А ну вас! Вы это от зависти, — добродушно отшучивалась Дуся Лядуся.

— Шерочка, ты что со своим «счастьем» сделаешь? — тормошила ее Замайко.

— Как что? Пошлю классную Пашу за булочками.

— Меня угости, — ввернула Замайко.

— Угощу!

— А я свое спрячу, я суеверная, — созналась Савченко.

— И я, — решила Акварелидзе.

В классе седьмушки старательно выводили на открытках с картинками поздравления Грибуновой.