Тьма чернее ночи - Майкл Коннелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вошел, и понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к тусклому красноватому свету. Когда в глазах прояснилось, Маккалеб заметил, что помещение наполовину пусто. Видимо, как раз «окно» между вечерними и ночными посетителями. Две женщины, чернокожая и белая, сидевшие в конце барной стойки, окинули его оценивающими взглядами, и Маккалеб увидел в их глазах вердикт «КОП» в тот же самый миг, как в его глазах мелькнуло «ПРОСТИТУТКИ». И в глубине души был доволен, что все еще выглядит копом.
Маккалеб прошел мимо них дальше в зал. Кабинки справа были в основном заняты. Никто из посетителей не потрудился даже взглянуть в его сторону.
Он подошел к бару между двух пустых табуретов и сделал знак барменам.
Откуда-то сзади гремела старая песня Боба Сигера «Ночные ходы». Барменша перегнулась через стойку, чтобы принять у Маккалеба заказ. Черный жилет на кнопках надет прямо на голое тело. Брюнетка с длинными прямыми волосами. Тонкое золотое колечко в левой брови.
– Чем могу служить?
– Информацией.
Маккалеб выложил на стойку фотографию с водительской лицензии Эдварда Ганна. Снимок три на пять из переданных Уинстон материалов. Барменша бросила взгляд на фото, потом снова посмотрела на Маккалеба:
– А что такое? Он же помер.
– Откуда ты знаешь?
Она пожала плечами:
– Не помню. Наверное, кто-то сказал. Ты коп?
Маккалеб кивнул и, понизив голос, чтобы музыка заглушила его, сказал:
– Вроде того.
Барменша, чтобы лучше расслышать, еще больше наклонилась над стойкой. Такая позиция открыла верх жилета, показывая небольшие, но упругие груди. На левой татуировка – сердце в колючей проволоке. Словно гнилое пятнышко на груше – не очень аппетитно. Маккалеб отвел взгляд.
– Эдвард Ганн. Он был завсегдатаем, верно?
– Да, частенько заходил.
Маккалеб кивнул. Ее слова подтверждали подсказку Босха.
– Ты работала на Новый год?
Девушка кивнула.
– Не знаешь, приходил ли он в ту ночь?
Она покачала головой:
– Не помню. На Новый год тут было не протолкнуться. Люди приходили и уходили.
Маккалеб кивнул на второго бармена – латиноамериканца, который тоже носил черный жилет без рубашки.
– А он? Как по-твоему, он вспомнит?
– Нет, потому как начал только на прошлой неделе. Я его дрессирую.
На лице девушки заиграла тонкая улыбка. Послышалось «Танцевать всю ночь», версия Рода Стюарта.
– Насколько хорошо ты знала Ганна?
Она коротко рассмеялась.
– Голубчик, в таком месте людям совсем не нравится болтать, кто они и чем занимаются. Насколько хорошо я его знала? Я его знала. Улавливаешь? Да, он заходил сюда. Но я понятия не имела, как его зовут, пока он не помер и люди не начали говорить о нем. Кто-то сказал, мол, Эдди Ганна ухлопали, а я говорю: «Что за Эдди Ганн?» Им пришлось описать его. Виски со льдом, вечно краска в волосах. Так я узнала, кто был Эдди Ганн.
Маккалеб кивнул. Он залез в карман куртки и вытащил сложенную газету. Бросил на барную стойку. Она наклонилась посмотреть, снова показав груди. Маккалеб решил, что она делает это нарочно.
– Это тот коп, ну, который на процессе, верно?
Маккалеб не ответил. Газета была сложена на фотографии Гарри Босха, напечатанной утром в «Лос-Анджелес таймс» в комментарии по процессу Стори. На снимке Босх стоял у дверей в зал суда. Он, наверное, даже не знал, что его снимают.
– Ты видела его здесь?
– Ага, заходит. А почему ты о нем спрашиваешь?
Маккалеб почувствовал, как возбуждение поднимается по затылку.
– Когда он заходит?
– Не знаю, время от времени. Я бы не назвала его завсегдатаем. Но он заходит. И надолго не задерживается. Одноразовый – глотнет чего-нибудь и уйдет. Он… – Она воздела палец и склонила голову набок, копаясь в досье. Потом резко опустила палец, словно делая зарубку. – Вспомнила. Бутылочное пиво. Каждый раз спрашивает «Энкор стим», потому что всегда забывает, что мы его не держим: слишком дорогое, нам такое не продать. Тогда он соглашается на что попроще. – И тут же, отвечая на незаданный вопрос, добавила: – «Роллинг рок».
Маккалеб кивнул.
– Был он здесь на Новый год?
Девушка покачала головой.
– Ответ тот же. Не помню. Слишком много народу, слишком много выпивки, слишком давно.
Маккалеб кивнул, взял газету со стойки и сунул в карман.
– У него какие-то неприятности, у этого копа?
Маккалеб покачал головой. Одна из женщин у бара постучала по стойке пустым стаканом.
– Эй, Миранда, у тебя тут клиенты!
Барменша оглянулась, высматривая напарника. Того не было: видимо, ушел в подсобку или в уборную.
– Мне надо работать.
Маккалеб смотрел, как она пошла к другому концу стойки и сделала две водки со льдом для проституток. Во время паузы в музыке он услышал, как одна из них советует барменше перестать болтать с копом. Когда Миранда направлялась обратно к Маккалебу, одна из проституток крикнула ей вслед:
– И перестань давать ему на халяву, иначе он никогда не уйдет.
Маккалеб сделал вид, что ничего не слышал. Миранда устало вздохнула, когда вернулась к нему.
– Не знаю, куда делся Хавьер. Я не могу стоять здесь с тобой и болтать всю ночь.
– Только последний вопрос. Ты помнишь, чтобы коп бывал здесь одновременно с Эдди Ганном?
Она на мгновение задумалась.
– Может, такое и случалось. Точно не скажу.
Маккалеб кивнул. Он был совершенно уверен, что выжал из нее все, что можно, и размышлял, следует ли оставить на стойке деньги. Еще будучи агентом, он терялся в таких ситуациях. Никогда не знал, когда это приемлемо, а когда оскорбительно.
– А можно теперь я тебя кое о чем спрошу? – поинтересовалась Миранда.
– Что?
– Тебе нравится то, что ты видишь?
Маккалеб сразу почувствовал, что начинает краснеть.
– Я имею в виду, ты ж достаточно нагляделся. Дай, думаю, спрошу.
Она оглянулась на проституток и подмигнула. Все три наслаждались смущением Маккалеба.
– Они миленькие, – сказал он и стал отходить от бара, оставив ей двадцатидолларовую купюру. – Уверен, многие возвращаются из-за них. Возможно, Эдди Ганн тоже.
Он направился к двери, и она крикнула вслед – словно удар в спину:
– Тогда, может, и ты как-нибудь вернешься и попробуешь их?
Выходя, он слышал, как проститутки радостно вопят и хлопают в ладоши.
* * *Маккалеб сидел в «чероки» перед баром «У Ната» и старался избавиться от смущения. Он сосредоточился на информации, полученной от барменши. Завсегдатай Ганн мог быть – а мог и не быть – здесь в последнюю ночь жизни. Босх тоже мог быть – а мог и не быть – здесь в последнюю ночь жизни Ганна. Факт, что эта информация косвенным образом исходила от Босха, озадачивал. И снова непонятно, зачем Босху – если это он убил Ганна – наводить на такой важный след. Высокомерие? Уверенность, что его никогда не заподозрят и потому его имя не всплывет при расспросах в баре? Или же здесь возможна более глубокая психологическая мотивация? Многие преступники совершают ошибки, которые приводят к их аресту, потому что подсознательно не хотят, чтобы их преступления остались безнаказанными. Теория «большого колеса», подумал Маккалеб. Может, Босх подсознательно старался сделать так, чтобы колесо наехало и на него.
Он открыл сотовый телефон и проверил сигнал. Хороший. Набрал домашний номер Джей Уинстон. Слушая гудки, посмотрел на часы и подумал, что уже, пожалуй, слишком поздно. После пятого гудка она наконец взяла трубку.
– Это я. Нарыл кое-что.
– Я тоже. Но еще сижу на телефоне. Давай я перезвоню тебе, когда закончу?
– Договорились.
Он закрыл телефон и стал ждать, думая о всяком-разном и глядя на улицу сквозь ветровое стекло. Вот из бара вышла белая проститутка на порог в сопровождении мужчины в бейсболке. Оба закурили и направились по тротуару к мотелю под названием «Скайларк».
Зазвенел телефон. Уинстон.
– Все сходится, Терри. Теперь я верю.
– Что ты узнала?
– Ты первый. Ты сказал, что что-то нарыл.
– Нет, давай ты. У меня мелочевка. А ты, похоже, выудила что-то крупное.
– Ладно, слушай. Мать Гарри Босха была проституткой. В Голливуде. Ее убили, когда он был еще ребенком. И тот, кто это сделал, остался безнаказанным. Как вам такое для психологических обоснований?
Маккалеб не ответил. Новая информация ошеломляла и заполняла многие белые пятна в рабочей теории.
Проститутка и ее клиент стояли у окна администратора мотеля. Мужчина отсчитал наличные и получил ключ. Они зашли в стеклянные двери.
– Ганн убивает проститутку и остается безнаказанным, – сказала Уинстон, не дождавшись ответа. – Точно, как случилось с его матерью.
– Как ты узнала? – спросил наконец Маккалеб.
– Я позвонила, как мы договорились, моей подруге Киз. Сделала вид, будто меня интересует Босх, и спросила, покончил ли он, понимаешь, с разводом. Она рассказала мне о нем все, что знала. История насчет матери, очевидно, всплыла несколько лет назад на гражданском процессе, когда против Босха возбудили иск о смерти в результате противоправных действий… Кукольник, помнишь такого?