Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941 - Гельмут Гюнтер

Впрочем, что я плету? Он офицер! Он отдает приказы, которые я должен выполнить! Так что вперед!

Проезжая через город, я слышал истошное завывание двигателей Ю-87. И подумал, что угостят они иванов бомбами и все закончится. Ко мне подъехал мотоцикл с коляской. В коляске сидел унтерштурмфюрер Шедлих. Тот самый наш взводный во времена начальной подготовки. Оказывается, его перевели в 5-ю роту. Год с лишним назад он пытался втолковать мне разницу между военным и штатским. Мы тогда друг друга не понимали. Но как только эта разница до меня дошла, все вмиг наладилось. Он был хоть и грубияном, но настоящим офицером. Махнув друг другу в знак приветствия, мы разъехались И эта мимолетная встреча оказалась последней!

Вскоре я снова был один на один с равниной. На душе у меня было очень неспокойно, впрочем, можно выразиться и покруче. Решив поставить все на карту, я повернул ручку газа до отказа и несся теперь как на крыльях. Поскольку вражеские позиции были рассеяны по местности, скорость передвижения оставалась единственным моим преимуществом.

Я уже успел отмахать значительный кусок, и на горизонте появились позиции русских. Остановившись, я стал внимательно вглядываться вперед. Вроде никаких передвижений, ни одной фигуры. Да какой вообще смысл торчать здесь и пытаться что-то разглядеть? Не стоять же мне здесь до конца войны! Ну, так вперед, Гельмут! Пригнувшись и вцепившись в руль, я помчался, глядя только вперед. Ни к чему вертеть головой и глазеть по сторонам. Отвлекает от главной задачи – следить, чтобы передним колесом не угодить в выбоину. Потому что тогда – на самом деле конец. И я доехал до Сосницы, не снижая скорости.

Назад я возвращался в сопровождении шписа, сидевшего в ехавшем позади грузовика штабном авто. Вдали уже показались очертания Макошино, и я решил прибавить ходу, проезжая мимо позиций русских. Судя по всему, ни единого солдата там уже не оставалось. Грузовик тащился слишком медленно, на мой взгляд. Себе я такого позволить не мог.

Так… минуточку! Это там не мотоцикл с коляской стоит? Я сбавил скорость и остановился прямо у этого мотоцикла. Бог ты мой, только спокойнее, Гельмут! Я слез с мотоцикла, подложил под подножку каску и, медленно ступая по высокой траве, подошел к коляске. Мотоцикл был из 3-й роты.

– Эй, куда вы спрятались, ребятки?

В ответ – тишина. Нет, тут что-то не так! Трава не примята. Только следы на траве, и то едва заметны. Может, они просто решили присесть и справить нужду?

– Эй, где вы там? – крикнул я.

Никакого ответа. Взяв винтовку, я пригляделся к следам. И ничего – ровным счетом ничего не увидел. Ощупал цилиндр мотоцикла. Теплый. Стоп! Да тут кровь! Бензобак измазан кровью. И ключ торчит в замке зажигания. Проклятье! Что-то здесь случилось! Но я так и не мог понять, что именно.

Там в восьми километрах Макошино, а здесь вот этот мотоцикл с коляской, на котором совсем недавно кто-то ехал. Как-то не вязалось, что русские до сих пор бродят здесь, что они случайно натолкнулись на двух наших мотоциклистов, ну и… Ладно, предположим, они все же разделались с ними. Скажем, в плен взяли. Но тогда почему не прихватили и мотоцикл? Не дураки же эти русские! Эх, Гельмут, Гельмут, похоже, тебе еще раз крупно повезло. На месте этих ребят из 3-й роты вполне мог оказаться и ты!

Вскоре прибыли штабной автомобиль шписа и грузовик.

– Что здесь произошло? – осведомился шпис.

Я показал на кровь на бензобаке, и мы осмотрели все вокруг. Никого и ничего. В конце концов, шпис забрался на найденный мотоцикл и мы продолжили путь.

Когда мы прибыли на временный командный пункт батальона, откуда я уехал выполнить поручение, картина вокруг была ужасной – сплошные воронки метров на пятьдесят вокруг, поваленные деревья, свежие руины домов. Передвижной радиостанции уже не было. Как не было и дома, около которого она стояла. Куда ни глянь, повсюду сплошные развалины. Ни командира, ни адъютанта – никого. Что же здесь произошло?

Я слез с мотоцикла и только тогда понял, что действительно произошло. Прямо перед собой я увидел оторванную голову Никеля. А тело его повисло метрах в десяти на столбе. Земля была усеяна оторванными конечностями – тут рука, там нога. Вот это был настоящий кошмар! До сих пор невиданный ужас! Словами этого не описать. Погибли почти все мотоциклисты-посыльные роты. Погибло и три человека из взвода связи. Унтерштурмфюрер Шедлих, ехавший на командный пункт, тоже погиб – лежал разорванный пополам. От мотоцикла осталась лишь груда металла. Уцелел лишь Вернер, вовремя успевший укрыться под крупповским грузовиком из 5-й роты. Сам же грузовик восстановлению не подлежал.

– А… где Старик и Хильгер?

– Этим повезло. Они за несколько минут до этого отправились куда-то на окраину посмотреть, что там с бронепоездом. С ними поехал и Альберт. – И Вернер замолчал.

– Вернер, ты видел, что произошло с Никелем? – негромко спросил я, желая продолжить разговор.

– Не надо, Гюнтер! С меня и так хватит!

Усевшись на обугленный обрубок ствола дерева, мы долго молчали.

– Черт бы подрал этих русских – ну почему они бьют так метко? Именно те гибнут, кто.

Я не договорил. И тут до меня начало доходить.

– Постой, постой, Вернер. Это. это же воронки не от снарядов. А от бомб!

– Думаешь, я не знаю? Это наши «Штуки» здесь побывали! Пикирующие бомбардировщики Ю-87! Наши Ю-87 натворили дел!

Я даже подскочил:

– Как это – наши? Такого быть не может! Перепились они, что ли? Ведь я еще был здесь, когда выложили флаги для опознавания и ракеты давали тоже. Я сам видел, как Хильгер выпустил несколько ракет.

В ответ Вернер лишь пожал плечами:

– Откуда мне знать? Я – рядовой состав, мелкая сошка. Должно быть, вышла ошибка. Слава богу, хоть не мне за все это отвечать! И потом – рано или поздно и до нас очередь дойдет… Чего сейчас убиваться?

И мы впервые за всю эту кампанию впали в такую депрессию, что и вообразить трудно. Никелю уж не поможешь. Слава богу, он хоть в Смоленске успел поразвлечься.

Этот бомбовый удар по своим обошелся нашему подразделению в десять человек убитых и тридцать тяжелораненых. Самые серьезные потери были во взводе связистов.

На южном берегу Десны бои продолжались. Но шум боя постепенно затихал. За стеной полуразрушенного дома я заметил Хильгера. Подошел, доложил, как полагается. Он тоже не пришел в себя после пережитого.

– Можете считать себя счастливчиком, что вовремя отбыли!

Я понемногу начинал понимать, что именно так и было.

Во второй половине дня стало окончательно ясно: Макошино и железнодорожный мост через Десну в наших руках. Первые пехотинцы полка СС «Дойчланд», миновав мост, продолжили наступление на южном направлении. Группенфюрер Хауссер в сопровождении офицера оперативного отдела штаба лично прибыл на место происшествия. Гауптштурмфюрер Клингенберг доложил ему обстановку. Вечером того же дня прибыли унтершарфюрер Бахмайер и Герт Бюндинг. Откуда-то снова появился и Лойсль. Меня вызвали к гауптштурмфюреру Тиксену по поводу этой непонятной истории с мотоциклом на дороге. Единственное, что я узнал, так это то, что водитель направлялся к ремонтникам. К ним он явно не доехал. Пропал без вести!

Ночевали мы в погребе одного из домов, где русские обычно хранят овощи. Все были в таком настроении, что и не опишешь. Из погибших связистов мы хорошо знали двоих: долговязого берлинца Мюллера и Ландау, который был родом из Прибалтики. Мюллер любил петь, и мы часто слышали, как он выводил рулады об Эмме, с которой сидел на скамеечке.

– Может, все же умолкнете? Заснуть не могу от ваших разговоров! – проворчал Бахмайер.

Не в силах заснуть в этой грязной норе, где смердело гнилой картошкой и дохлыми крысами, я решил выбраться на улицу.

– Чего это вам вздумалось бродить среди ночи?

Унтерштурмфюрер Хильгер с сигаретой во рту стоял, облокотившись о столб.

– Не спится. Мне просто нужно переварить этот ужас… Я имею в виду Никеля.

Хильгер, глубоко затянувшись, взглянул на меня. Даже в темноте я чувствовал, что он смотрит мне прямо в глаза.

– А мне предстоит настрочить целую пачку писем их родным. «Пал смертью храбрых за Германию.» И так далее. – Вздохнув, он бросил окурок. – Пойдемте со мной на КП. Это около железнодорожного вокзала.

Одна из наших рот разместила командный пункт в какой-то более-менее уцелевшей хибаре вблизи железнодорожной станции. Унтерштурмфюрер, сидя на ящике и положив ноги на стол, спал. Унтершарфюрер тут же вскочил и стал докладывать.

– Не трудитесь, – успокоил его Хильгер.

Подойдя к унтерштурмфюреру, он попытался разбудить его. Офицер, неловко повернувшись, грохнулся на пол.

– Ну, и что мы здесь пьем? – полюбопытствовал Хильгер.

В ходе разговора выяснилось, что Хильгер и унтерштурмфюрер знакомы еще по военному училищу. Тут же на столе появился солдатский котелок со шнапсом, и мы расселись у стола кто на чем. Двое унтерштурмфюреров, унтершарфюрер и штурманн (я) подняли кружки. Старшие по званию ударились в воспоминания о веселых денечках в Брауншвейге, позабыв даже о шнапсе. Мы с унтершарфюрером, в отличие от них, о шнапсе не забывали. Как ни странно, никто и словом не обмолвился об авианалете наших пикирующих бомбардировщиков.