Прана - Сергей Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все как-то обмякло, и все обмякало – деревья, дома, люди, улицы, все
– так, будто бы воздух с тоненьким свистом из них убывал.
Поели, попили (все убывал еле слышно), сели в пустую кривую кабинку обмякшего рикши, менявшего колесо. Ехали шагом, стиснутые со всех сторон, через горящий город.
Ксения взглянула в зеркальце водителя, потом оглядела себя и начала переодеваться, занавесив штанами проем окна. Я тоже был черен от пыли и со своей стороны занавесил проем.
И вдруг мне стало так стыдно и страшно смотреть на нее – голую, белеющую в тьме: девочка, худенькая, лет двенадцати, забившаяся в угол сиденья, прижимающая руки к груди, в наплывах мелькающих фонарей.
И руки, чужие, с обеих сторон, отдергивающие полог, и небритые возбужденные головы, заглядывающие внутрь, и женщина с четырьмя детьми в охапке, склонившаяся лицом ко мне, сидящему с зубной щеткой и белой пеною пасты во рту. И я ей руками показываю, что, мол, нет.
И она мне руками, что, мол, да, все равно – дай.
Сели. В Париже. Восемь часов: как пристегнулись, так и выронили себя.
И снова. Мюнхен. Скользим взглядом в окно электрички, слов не находим – скользят.
Разъехались.
Вечер. Какая-то ветошь всплывает, колкая щемь.
Вдруг – звонок.
И тихо, почти без голоса:
– Ты… жив?
– История… – говорю, – закончена.
– Какая история?
– Наша.
День. Ночь. День. Ночь…
И медленно, медленнее всего, что живет, опустили трубки.
