Теща Франкенштейна - Наталья Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван Карлович поглядел на меня пристально. Взгляд его сделался твердым и пронзительным, глаза буравчиками ввертывались мне в мозг. Мелькнула мысль, что доктор, несомненно, владеет техникой гипноза, он же психиатр. Причем непростой, раз заведует клиникой. Руки и ноги у меня стали ватными, а доктор достал из кармана металлический молоточек, помахал передо мной и начал считать:
– Один, два, три…
Меня начало клонить в сон. Глаза неотступно двигались за молоточком, воля слабела… хотелось расслабиться, подчиниться этому уверенному голосу…
И тут перед глазами у меня появился Бонни, как он с размаху кидается в драку с другими собаками. Или устремляется в подворотню за кошкой… Я мигом слетела со стула и ловким движением выхватила у доктора его молоточек. После чего изо всех сил дернула его за рукав халата. Рукав тут же с громким треском оторвался.
– Я тебе покажу, как посетителей гипнотизировать! – рявкнула я в полный голос.
– Стойте, стойте! – Иван Карлович снова испуганно закрывался от меня руками.
– Только попробуй санитаров вызвать, паразит! – заговорила я, успокаиваясь. – Мало не покажется!
– Я только хотел узнать, кто вы на самом деле такая, – оправдывался доктор, – вы ведь ввели меня в заблуждение, вы вовсе не племянница Ларисы Кондратенко.
– Допустим, – согласилась я, – допустим, я вам соврала. Но ведь иначе вы меня и на порог не пустили бы. И вообще, совершенно неважно, кто я такая. А важно, что у вас творится и куда сбежала ваша пациентка, весьма опасная. Так что рассказывайте все, что знаете, и если вы думаете, что от меня можно так просто избавиться, то заявляю со всей ответственностью: милиция к вам явится завтра же!
– Ну, хорошо, – Иван Карлович снова сосредоточенно зашуршал листочками.
Лариса Алексеевна Кондратенко поступила к ним в больницу примерно пятнадцать лет назад по решению суда. В припадке ревности она убила любовницу своего мужа Петра Кондратенко, застав их, так сказать, на месте преступления. Как оказалось, до этого она несколько недель следила за ними и наконец улучила удобный момент. Был жуткий скандал, и в процессе драки Лариса Кондратенко расшибла жертве голову чугунным пресс-папье, в результате чего та скончалась на месте.
В этом месте рассказа я навострила уши: пятнадцать лет назад жертве разбили голову пресс-папье, а нынче, другой уже жертве, – яшмовой пепельницей. Почерк, как говорится, знакомый. Стало быть, женщина пошла по проторенной дорожке…
– Суд квалифицировал все происшедшее, – продолжал Иван Карлович, как предумышленное убийство.
Обвиняемой грозило десять лет строгого режима, но по требованию адвоката была проведена психиатрическая экспертиза, и врачи определили, что обвиняемая страдает тяжелым психическим расстройством – маниакально-депрессивным психозом, отягченным параноидальным бредом и манией преследования. Таким образом, Лариса Кондратенко была спасена от заключения, но определена на принудительное психиатрическое лечение. Именно тогда ее и поместили в психиатрическую больницу, расположенную в поселке Левашово.
Неизвестно, выиграла ли сама подсудимая от такой замены. Во всяком случае, ее заключение уже закончилось бы несколько лет назад и она вышла бы на свободу.
Правда, муж Ларисы, Петр Кондратенко, повел себя неожиданно благородно и за дополнительную плату добился, чтобы его жену поместили в отдельную палату и обеспечили ей приличный уход.
Долгие годы он ежемесячно переводил плату за уход и обслуживание, но последний год деньги стали поступать с перебоями…
Я слушала доктора и удивлялась. Насколько я знала покойного Петра Кондратенко, он был жлоб и скупердяй, лишней копейки у него не выпросишь, а тут выясняется, что он много лет оплачивал уход за своей бывшей женой… Нет, как-то это не вписывается в его психологический портрет!
А Иван Карлович продолжал свое повествование.
Лариса Кондратенко была довольно спокойной пациенткой. Конечно, каждую весну у нее случались сезонные обострения, но психиатры хорошо знают эту особенность душевной болезни, и ей заранее назначали увеличенную дозу успокоительных. И эта весна на первый взгляд ничем не отличалась от всех предыдущих. Кондратенко начала проявлять признаки беспокойства, стала меньше спать, металась по палате, как дикий зверь в клетке.
Ей увеличили дозу лекарства, и все, казалось бы, нормализовалось… как вдруг, три дня назад, дежурный санитар, зайдя утром в ее палату, не нашел пациентку в постели. И вообще не нашел ее.
Персонал тайком проверил все служебные и подсобные помещения больницы, все процедурные и кладовые, обошли сад и прилегающую территорию – но все было напрасно: Лариса Кондратенко как сквозь землю провалилась!
– Почему же вам только сегодня сообщили о ее исчезновении? Казалось бы, вы, как главный врач, должны быть в курсе всего, что происходит в больнице!
Иван Карлович опустил глаза и проговорил неуверенно:
– Наверное, подчиненные просто не хотели меня лишний раз беспокоить…
– Чушь! – отрезала я.
Скорее я поверила бы, что персонал хотел и дальше получать деньги за обслуживание пациентки, скрывая факт ее исчезновения…
Так или иначе, Иван Карлович рассказал мне все, что знал, и дольше оставаться в больнице не имело смысла.
Я поднялась из-за стола, пообещала, что не пойду в прокуратуру, и посоветовала доктору своими силами разобраться во вверенном ему коллективе.
Он слезно поблагодарил меня и проводил до самых дверей больницы.
Я спустилась с крыльца, но направилась не прямо к воротам, а в обход одноэтажного служебного корпуса, над которым поднимался черный дым – видимо, там располагалась котельная. Сама не знаю, что меня туда потянуло, однако, когда я шла по тропинке мимо котельной, я увидела возле ее двери давешнюю уборщицу, которая о чем-то вполголоса переговаривалась с санитаром Бухтеевым.
Я спряталась за куст сирени и пригляделась к собеседникам.
Уборщица была на этот раз не в белом заляпанном халате, а тоже в халате, только в ситцевом, усеянном веселенькими мелкими цветочками. Судя по всему, это была ее обычная верхняя одежда, а сама уборщица уже отработала свое и собиралась домой. В пользу этой гипотезы говорила и набитая кошелка в ее руке.
О чем она разговаривала с Бухтеевым, я не могла расслышать, однако оба были весьма увлечены разговором.
Наконец они договорили, санитар скрылся за дверью котельной, а уборщица, переваливаясь, направилась к калитке.
Я выскользнула из своего укрытия и устремилась вслед за ней.
Возле самой калитки я поравнялась с пожилой женщиной и приветливо проговорила:
– А вы уже уходите? Вы на станцию? Можно я с вами пойду, а то дорогу не помню, как бы не заблудиться…
– Иди, – она пожала плечами. – Дорога общая, по ней никому ходить не заказано. Только я не на станцию, живу я здесь… ну, да все равно пока по пути…
– Давайте я вам помогу сумку нести! – предложила я, миновав калитку. – Я смотрю, она у вас тяжелая…
– Ничего не тяжелая! – Она подозрительно взглянула на меня и на всякий случай переложила сумку в другую руку. – И нечего на меня так смотреть! Мне здесь платят копейки, так хоть продуктами маленько добавляют!
– Да я и не смотрю! – отозвалась я самым невинным тоном. – Мое какое дело? Никакое!
– То-то, что никакое! – одобрительно проговорила уборщица. – Я как рассуждаю: не лезь в чужие дела – и тебя никто не тронет! Я вот, к примеру, уборщица, мое дело полы помыть да пыль вытереть, а до всего остального мне дела нету…
– А вы мою тетю не знали? – казалось бы, без всякой связи с предыдущим спросила я в надежде, что Иван Карлович не стал раззванивать по всей больнице, что племянница я липовая и Ларисе Кондратенко вообще никто.
– Ларису-то? – Уборщица вздохнула. – Я-то ее редко видала… так, из себя женщина видная… ты, дочка, не расстраивайся, с ней все хорошо будет…
– Да как же она смогла отсюда сбежать? – не отставала я. – Вон здесь забор какой высоченный, и решетки на окнах…
– Решетки – оно, конечно… – пробормотала тетка и тут же плотно сжала губы, как будто не давая выскочить лишнему слову. На лице у нее снова появилось прежнее выражение – «знаю, да не скажу».
– Да что я вас все спрашиваю… – протянула я нарочито равнодушным голосом. – Откуда вам что-то знать… вы ведь уборщица, вам же до всего этого дела нету…
– Нету… – подтвердила она и покосилась на меня. – А только и я кое-что знаю… ты, дочка, Степана спроси, Бухтеева… он-то твою тетю лучше других знал!
– Этого санитара здоровенного? – переспросила я недоверчиво. – Он-то что может знать?
– И то я что-то разговорилась… – Тетка снова плотно сжала губы и повернула с дороги на боковую тропинку. – Ну, дочка, я уже пришла, вон мой дом за теми сараями, а тебе к станции все прямо…
– Тетенька, постойте! – взмолилась я. – Вы уж скажите мне толком – что этот Степан знает?
