Размышляя о минувшем - Степан Калинин

— Выходит, правы товарищи: надо верить, что будут у нас и танки и самолеты, — напомнил я полковнику Никитину о недавнем споре. — Немедленно выезжайте на станцию Вадино, встретите бригаду и скрытно выведете ее на западную опушку леса у деревни Седиба. На месте быть не позднее 6 часов утра 28 июля. Меня найдете в штабе 89‑й дивизии.

Полковник Моисеевский сразу после ужина направился в 91‑ю дивизию, чтобы помочь генералу Лебеденко подготовиться к новому наступлению. Я и остальные товарищи пошли в штаб 89‑й дивизии, которой предполагалось придать на завтра танковую бригаду. Части этой дивизии, поддержанные танками, должны были наносить главный удар по врагу от Печеницино на Потелицу, Сельцо.

К рассвету стрелковые части были готовы к бою. Ожидали подхода танков. Но полковник Никитин возвратился лишь в девятом часу утра. С ним прибыл и командир танкового батальона. Оказалось, что вместо бригады мы получили всего лишь пять танков, в том числе один тяжелый. Все же и это была поддержка. Особенно обрадовались мы тяжелому танку, равного которому по броневой защите и огневым возможностям в то время не было у немцев. Танкисты говорили, что на советском тяжелом танке можно без страха подъезжать к фашистам и «утюжить» их.

Атаковали позиции гитлеровцев в одиннадцать часов. Примерно часа через два с ходу ворвались в деревню Потелицу, захватили первые трофеи — документы штаба немецкого полка и новенький «мерседес», два миномета и несколько пулеметов.

Четыре наших танка в сопровождении пехоты двинулись дальше, а пятый, тяжелый, был оставлен в засаде на случай отражения контратаки. Ждать ее пришлось недолго. Как и в первые два дня боев, немцы предприняли танковые контратаки с флангов, стремясь зажать нас в клещи, отрезать пути отхода. Но в этот раз их постигла явная неудача. Находившийся в засаде тяжелый танк внезапно открыл огонь и заставил немецких танкистов попятиться назад. На поле боя остались три разбитые вражеские машины.

Бой с переменным успехом продолжался дотемна. Противник вводил в него все новые и новые силы. В такой обстановке, по–прежнему с открытыми флангами, мы не могли надеяться на большой успех, да и не ставили своей целью надолго закрепляться на западном берегу Вопи, поэтому ночью снова отошли за реку. Свое дело мы сделали — сковали силы врага.

В тот же день, 28 июля, перешла в наступление в районе Ярцево группа генерала К. К. Рокоссовского, а в первых числах августа начала наступательные действия группа генерала В. А. Хоменко. Группы по–прежнему не имели между собой связи, действовали разрозненно, что позволяло немецкому командованию маневрировать, перебрасывать части с одного направления на другое.

Кто виноват в том, что не было организовано одновременное наступление всех трех групп? Теперь об этом трудно судить. Скорее всего, у командования Западного фронта в условиях тогдашней исключительно сложной обстановки не имелось возможностей для этого. Во всяком случае, бои, предпринятые нашими войсками, особенно группой под командованием К. К. Рокоссовского, в немалой степени содействовали тому, что большинству соединений 16‑й и 20‑й армий, окруженных немцами севернее и западнее Смоленска, удалось вырваться из вражеского кольца и соединиться с главными силами фронта.

С выполнением этой задачи группы были реорганизованы. Группа К. К. Рокоссовского, в которую влились пробившиеся из окружения войска 16‑й армии и ее штаб, стала именоваться 16‑й армией. Группа генерала В. А. Хоменко, опять–таки значительно пополненная, получила наименование 30‑й армии. Командующим 20‑й армией был назначен генерал–лейтенант М. Ф. Лукин. Что касается частей, входивших в состав возглавляемой мною группы, то они полностью влились в 19‑ю армию, штаб которой после отхода советских войск из–под Витебска некоторое время располагался в лесу близ реки Вопь. Командовал 19‑й армией в то время генерал–лейтенант Иван Степанович Конев.

После упразднения группы я был отозван в распоряжение командующего Западным фронтом.

В середине августа немецкие войска вклинились в нашу оборону в стыке между 30‑й и 29‑й армиями северо–западнее Нелидово. Это угрожало устойчивости фронта на направлении Ржев — Москва.

Мне было поручено выяснить причины прорыва немцев и сделать все возможное, чтобы восстановить положение. По прибытии на место убедился, что никаких серьезных оснований для отхода наших войск на этом участке фронта не было. Стрелковый полк и поддерживающий его артиллерийский дивизион оставили позиции после первого же натиска врага, не оказав ему сколько–нибудь серьезного сопротивления.

— Я получил приказ об отходе по радио, — заявил командир полка, занимавшего оборону на левом фланге 30‑й армии. Кто отдал такой приказ, он не смог объяснить. Случай, на первый взгляд, нелепый, но в известной мере характеризующий обстановку, в которой нередко приходилось тогда действовать нашим войскам.

Восстановить положение на участке прорыва должна была 178‑я стрелковая дивизия. Штаб ее размещался в небольшой крестьянской избе, куда собрались командиры частей и начальники служб. Поскольку дивизия еще не участвовала в боях, я ознакомил командиров с характером действий врага. Затем командир дивизии полковник Кудрявцев отдал приказ — в течение ночи полкам занять исходное положение для наступления.

Утром вместе с полковником Кудрявцевым и группой штабных командиров дивизии я был на командном пункте. На стороне противника не наблюдалось никакого движения.

— Немцы, вероятно, не ждут нашей атаки, — сделал вывод Кудрявцев. — Что ж, постараемся как можно лучше использовать преимущества внезапности.

Минут за десять до начала боя позвонил командир артиллерийского полка, доложил, что у него все готово для открытия огня.

— Ровно в шесть начинай, — приказал комдив.

В установленное время раздались первые артиллерийские залпы. В сторону врага полетели сотни снарядов. Двинулись вперед цепи стрелков.

Наступательный бой, если он развертывается удачно, всегда вызывает чувство радостного подъема. Люди забывают об опасности. Всех охватывает единое стремление идти вперед. Тем более это чувство было присуще бойцам и командирам 178‑й дивизии, впервые вступившим в бой.

Противник открыл ответный огонь, но момент им был уже упущен. Наши стрелки достигли переднего края его обороны. Начались рукопашные схватки. Враг, отстреливаясь, начал медленно пятиться назад.

Особенно ожесточенной была схватка на подступах к реке Западная Двина у станции Земцы. В рукопашном бою было уничтожено более роты фашистов, не успевших переправиться на противоположный берег.

Чтобы лично наблюдать за ходом боя, командир дивизии решил передвинуться ближе к реке. Пригласил и меня. Оставив машину у командного пункта, мы перебежками почти вплотную подобрались к Западной Двине. Ширина ее здесь не превышала 30 метров. С западного берега непрерывно били пулеметы. Казалось, не было такого места, где бы не рвались мины. Но подразделения дивизии продолжали теснить гитлеровцев. К вечеру положение на участке прорыва было восстановлено.

Довольный успешным выполнением задания, уже ночью я возвращался в штаб фронта. На пути — охваченная огнем деревня. Многие дома сгорели дотла. Жителей не видно. Лишь у самой крайней, догоравшей хаты одиноко стояла женщина, освещаемая зловещим пламенем пожара. Она не плакала, но на ее почерневшем от копоти лице было столько гнева, что я невольно попросил водителя остановить машину. Женщина взглянула на меня и сказала, тяжело вздохнув:

— Вот что наделали проклятые. Но ничего, была бы жива Советская власть, дома мы построим. У меня два сына — один учитель, другой инженер. Оба воюют. Дома что — дело наживное. Лишь бы фашистов быстрее прогнали с нашей земли.

— Куда же теперь? — спросил я.

— Пойду догонять своих. Они на восток подались.

— Садитесь с нами в машину, подвезем, если по пути.

— Спасибо, но вы уж езжайте одни. Делайте свое дело, воюйте хорошенько, а мы со своими делами как–нибудь управимся сами. До свидания.

— Счастливого пути вам, мамаша, — только и мог я сказать, провожая глазами уходившую в ночную тьму женщину, одну из многих и многих тысяч, беззаветно веривших в нашу победу над врагом.

В штабе фронта получил новое задание: выехать в район Рославля, на месте ознакомиться с обстановкой и донести о состоянии обороны на этом участке.

24 августа выехал. Путь мой лежал через Ельню. В Ельне — первая остановка. По самой западной окраине этого небольшого городка занимал оборону батальон 32‑го стрелкового полка 19‑й стрелковой дивизии. Командир батальона сказал, что дорога на Рославль свободна. Но не успели мы проехать и десяти километров, как напоролись на немецкие танки. Пришлось возвращаться. Сообщил командиру батальона о танках противника, одновременно узнал у него, что штаб дивизии, оборонявшей ельнинский участок фронта, располагался в лесу, километрах в пяти юго–восточнее города. По пути в дивизию осмотрел город. Жителей в нем уже не было. Встретил лишь старую учительницу, старательно укладывавшую в повозку школьное имущество, да секретаря райкома, который сообщил, что остается в городе для ведения подпольной работы и организации партизанских действий в тылу врага.